– Агни, ты любила когда-нибудь?

– Да, ещё девчонкой.

– И что же?

– Ничего. Потом выросла.

– И больше уже не любила?

– Ну я ведь сказала.

– Холодная нынче ночь.

– Мне кажется, должен пойти дождь.

– Дождей давно не было. Ты хочешь?

– Да.

И спустя час зашумел дождь.

– Ты очень нежный, Йердна.

– Спасибо. Мне давно так не говорили.

– Это правда.

– Я знаю. Хочешь, скажу, как зовёт меня мать?

– Скажи.

– Кролик.

– Как хорошо.

– Можешь тоже звать меня так.

– Лучше я не буду.

– Как хочешь.

– Ты сердишься?

– Я никогда не сержусь.

– Почему?

– Я человек действия. Любимым я всё прощаю, всем другим – мщу.

– А мне?

– Вот и дождь кончился.

(ПЕРЕРЫВ КИНОСЦЕНАРИЯ)

Город Нинилак от моря уходил по склонам вверх и там терялся в холмах. Сложен он был из белого камня, покрыт рыжей черепицей и увит виноградными лозами, густыми и плодоносными. От этого, как помнил Ясав, воздух в Нинилаке был томительно сладок. Улицы громоздились одна над другой, отделённые каменными террасами, которые, как ступени, уводили выше и выше, туда, где сейчас в сплетении сухих кустарников притаились Ясав и двое стражников. В ранний час ясного дня, обещавшего стать ослепительно солнечным, они наблюдали мятежный Нинилак, таивший ещё не понятную до конца угрозу.

Йердна всё же решил идти на Нинилак: открыто не повиноваться Бабушке было ещё рано. Однако он прикинул, что войска, – если они и вправду были отправлены, – должны прийти в город дня через три-четыре, а Комиссии было туда лишь два дня пути. Поэтому всячески затягивал поход: устраивал частые и долгие привалы, без нужды то и дело посылал стражников на разведку, заставляя всех ждать их возвращения, а в 20-ти фиакрах от Нинилака и вовсе приказал сойти с дороги в холмы и там дождался наступления темноты. Ночью Комиссия приблизилась к Нинилаку на расстояние двух фиакров, и в потайном месте, не разжигая огней, заночевала. На рассвете Ясав и двое стражников были посланы в разведку.

Город казался вымершим. Ясав видел его года три назад, и сейчас был неприятно удивлён его видом. Ни единого листочка не виделось на лозах, всегда густым навесом скрывавших строения, ни одна птица не подавала голоса, и даже свиньи, обычно десятками бродившие по улицам, исчезли. Город стоял, сверкая обнажённым камнем, и лишь далёкий шум прибоя нарушал безмолвие.

– Будем ждать, – шепнул Ясав спутникам. – В город ходить опасно.

Так они и сидели, наблюдая, как поднимается солнце. И когда оно приблизилось к зениту, Ясав понял, что дело неладно: ни одна живая душа не показалась на улицах, добрый десяток которых отлично просматривался с холма.

– Пойдём, – сказал Ясав, набравшись духу, и поднялся во весь рост.

Тропа с холма вывела их на задворки захудалого домишки. Его двери были открыты, но Ясав не решился зайти внутрь. С пиками наизготовку, с длинными резаками в руках трое вышли в переулок, зажатый меж двух каменных стен высотой в человеческий рост. Они прошли до угла, и Ясав медленно заглянул за него – на широкую улицу, шедшую к морю. Было тихо и пусто. Под порывом ветра где-то хлопнула рама открытого окна – и снова стало тихо.

– Поглядите, – шепнул один из стражников, тронув Ясава за плечо. Он обернулся. В другой стороне от угла, посредине улицы, лежала куча тряпья, похожего издали на одежду шлемоносца. Трое осторожно подошли к ней – и отшатнулись.

– Великая Бабушка, что же они с ним сделали, – в ужасе протянул стражник.

Тряпьё прикрывало куски разорванной плоти, когда-то бывшей человеком. То, что было головой, валялось поодаль.

– Это не люди, – сказал Ясав.

– Мерзавцы, подонки, – откликнулись стражники, не в силах отвести взглядов от страшных останков.

– Нет. Это сделали не люди. Смотрите – части тела просто нет. По-моему, беднягу кто-то сожрал… Заметьте, крови почти нет ни на нём, ни вокруг.

– Великая Бабушка, что же это…

Ясав соображал быстро. Он знал своих соплеменников: они могли убить шлемоносца, повесить его, выставив труп на всеобщее обозрение, или даже таскать его по улицам под улюлюканье толпы. Но на изощрённые пытки, на зверство… Нет, не способны! Это – загадка, уже вторая задень, и не одна ли у них разгадка?

Ясав не хотел возвращаться, не выяснив всего. Трое, ступая как по полю над трясиной, двинулись по улице. Хлопали рамы окон под ветром, шуршали голые виноградные лозы, прибой методично шумел впереди…

Ну понаписал! Просто фильм ужасов, Хичкок какой-то доморощенный. Прочитал – и даже сам испугался. Вот что значит – довериться фантазии. А она и вывела из тайников подсознания страстишку ко всяческому щекотанию нервишек! А где же игра ума, блеск интеллекта, фонтан воображения?! Ну что тут можно нового придумать? Теперь, значит, как положено, выползет из подворотни какая-нибудь волосатая мерзость на восьми мохнатых лапах, с вонючей пастью и начнёт гоняться за Ясавом. Сожрёт обоих стражников, а герой – ну как же иначе! – спасётся по чистой случайности. И Ясав, конечно, поймёт, что нашествие этой гадости погубило жителей, и тэ дэ, и тэ пэ. Тут ещё можно навертеть, что к городу подходят посланные Бабушкой войска, а Ясав их предупредить не успел, и их всех под душераздирающие вопли лопают эти страшилища. Море крови… Тебе, Георгий, надо бы в Голливуде работать, какие-нибудь «Челюсти крёстного отца» стряпать, а не хорошую литературу писать. Стыдоба! Чехова надо читать, Бунина, Льва Николаевича, а ты… Тьфу!

– Поглядите, – шепнул ему один из стражников, тронув Ясава за плечо. В другой стороне от угла, на обочине улицы, шедшей на холм, сидел на корточках старик в сером холщовом балахоне. Он безразлично смотрел на Ясава и его спутников. Они приблизились.

– Здравствуй, – сказал Ясав.

– Здравствуй и ты, если не шутишь, – спокойно отозвался старик и поковырял пальцем в ухе.

– Скажи, что случилось с жителями славного города Нинилака, где они?

Теперь старик полез большим пальцем в нос и долго ковырял там, не удостаивая ответом. Закончив, он сказал:

– Спасаются.

– Что это значит?

– То и значит, что спасаются. От Бабушки.

– Зачем же они это делают?

– А с испугу. Сначала сильно разозлились и всех начальников перебили, а теперь, значит, спасаются.

– А на что же они разозлились?

– Да так, – неопределённо прошамкал старец. – Вообще… Житья нету.

– А раньше – было житьё?

– Откуда? И раньше не было.

– А теперь что ж?

– И теперь нету.

– А где же они спасаются? – переменил тему Ясав.

– В горах, где ещё…

– Что же ты остался?

– А мне помирать скоро.

– И долго твои земляки так спасаться будут?

– Долго. Может, неделю, может, две.

– А потом?

– Потом надоест. – Старик помолчал. – Потом возьмут зачинщиков, скрутят, отведут к властям. Как положено.

– Зачем же было бунтовать?

– А как иначе-то? Без этого никак нельзя. – Старец опять замолк и стал усиленно чесать грудь под балахоном. Потом сказал: – Это, значит, чтоб уважение соблюсти.

– К кому?

– Ясное дело – к себе.

С тем Ясав и вернулся, успокоив Йердну, который лишь слегка посмеялся. К вечеру того же дня прибыли войска, посланные Бабушкой. Когда Йердна увидел их, то зло сжал зубы: пришло лишь десять шлемоносцев. Если бы и вправду восстание бушевало в Нинилаке, то и эти несчастные, и сам Йердна были бы обречены на верную смерть. «Ну что же, – подумал он, – и это я тебе припомню в твой последний час, старый мерзавец». Йердна был человеком действия.

ИЗ ДОНЕСЕНИЯ ЙЕРДНЫ РИМОВАЛСУ

«…Ловушка, ждавшая нас в Нинилаке, к счастью, не удалась: мятежники, испугавшись мщения, удрали в горы и теперь готовы выдать своих главарей. Жалкого отряда в десять человек, думаю, будет достаточно, чтобы впредь удержать их в повиновении. Но стремление старого пройдохи расправиться со мной и всей компанией убеждает меня в том, что настало время решительных действий. Рад сообщить, что Агни и её неугомонные бабёнки будут с нами. Мы возвращаемся. Йердна».