Семенов.

В некотором роде местная легенда и знаменитость. Человек, которого все побаивались, но за которым наблюдали исподтишка.

Семенов производил впечатление человека пусть мрачноватого, но зато уравновешенного, надежного и в лучшем смысле приземленного. Спокойный тихий голос, ровное настроение, спортивная осанка, умные глаза. Даже в слякоть его ботинки блестели от гуталина, его рубашки всегда были безупречно отутюжены, а на рабочем столе не водилось никакого хлама. Он никогда не терял документы и чеки, не забывал ничего, даже дату рождения уборщицы из кафетерия напротив. Семенов никогда не позволял себе лишнего – ни еды, ни выпивки, ни слова, за что многие окружающие относились к нему настороженно. Полный самоконтроль.

Многие не могли с ним сработаться. Педант, честный трудяга, которому неведомы простые человеческие радости вроде утренней медитации на пасьянс «косынка» или замаскированного под чай коньяка на рабочем столе.

«Он как будто не живой человек, а машина, с ним страшно и неуютно! – говорили коллеги о Семенове. – И никакой карьеры не надо, если жить вот так. Интересно, он хотя бы иногда смеется? А трахается?»

Возможно, я был единственным человеком в городе, который однажды по чистой случайности узнал мрачный секрет Семенова.

О личной жизни Семенова нам было известно только то, что он вдовец и у него есть взрослая дочь по имени Алена. Красивая девица двадцати с небольшим лет, похожая на итальянскую кинозвезду из семидесятых. Ее фотография стояла на столе Семенова – единственная деталь, намекающая на то, что у него, возможно, не до конца атрофирована способность любить. Алена не жила в нашем городе – по слухам, училась в Москве, но подробностей никто не знал.

И вот однажды случилось так, что я ушел с работы ближе к полуночи, и уже пройдя несколько кварталов, осознал, что оставил ключи от квартиры в ящике стола. Пришлось возвращаться, бубня под нос ругательства – и так личной жизни почти никакой, с Татьяной вижусь от силы пару раз в неделю, даже иногда телевизор на ночь посмотреть сил нет, а тут еще и по собственной дурости отнял у себя час священного сна.

Я был уверен, что в офисе никого нет. Наша дверь не запиралась – на проходной круглосуточно дежурил сторож, который близоруко сощурился при моем приближении и лишь меланхолично кивнул головой, даже не поинтересовавшись, зачем я возвращаюсь на работу в столь поздний час.

Уже бредя по длинному коридору, я почувствовал неладное. Дурное предчувствие, проросшее не из каких-то логических выводов, а скорее из животных инстинктов. Тело уже почуяло беду – участился пульс, холодок пробежал по спине, а сознание еще не могло понять, в чем же дело, что здесь не так.

Подошел к двери нашего кабинета, увидел в щелочке у пола приглушенный свет. Странно – вроде бы я уходил последним, а педанты вроде меня никогда не бывают настолько рассеянными, чтобы машинально уплыть по своим делам, не проверив, выключены ли электрические приборы и закрыты ли окна. Из кабинета раздавались приглушенные звуки – удары, сопение и покряхтывание. Немного растерявшись, я остановился.

Мне было известно, что секретарша нашей конторы, молоденькая Люсенька (ветер в голове, шаткие каблуки, криво зашитые колготки «паутинка» и смешные большие зубы, вечно перепачканные в рыжей помаде), была давно влюблена в Семенова и вертелась вокруг него. Это было по-детски невинно, трогательно и смешно. Разумеется, речь здесь шла не о глубоком нежном чувстве, а скорее о легкомысленной иллюзии, выросшей на благодарной почве влечения к невозможному. Девочки, которых воспитывали без отца, часто влюбляются в недосягаемых мужчин – чем холоднее, тем лучше. Лучшего объекта, чем Семенов, в этом смысле трудно было и вообразить. Человек, который даже никогда не улыбается. Робот с холодными глазами. Естественно, Люсенька питала беспочвенные надежды, что именно она может стать той, кто растопит этот айсберг. О ее безответной страсти знал весь офис, включая и самого Семенова.

За несколько дней до происшествия я случайно услышал, как в нашей курилке Люсенька откровенничала с пожилой бухгалтершей Зинаидой, похожей на меланхоличного кита.

– Ни на что не реагирует, – вздыхала Люсенька, – я, когда бумаги ему подаю, так наклоняюсь низко, почти на ухо ему шепчу. И вместо духов у меня розовое масло. Я читала, что это заводит мужчин.

– Дура ты, – флегматично отвечала Зинаида. – Мужчин заводит борщ и пироги с капустой и яйцом. Если хочешь, дам тебе хороший рецепт.

– Да ну! Я вот что придумала. Дождусь того дня, когда он задержится на работе, закрою дверь на ключ изнутри и… и разденусь! – Она звонко засмеялась, опьяненная собственной потенциальной дерзостью. – Вот что он сделает, что?

– Уволит тебя, вот что. Или вызовет психиатрическую «скорую». Ну, в самом лучшем случае – попрощается и уйдет.

– А вот фига ему! – веселилась Люсенька. – Куда же он уйдет, если я ключ спрячу! Не в окно же прыгнет. А я, между прочим, даже белье новое купила! Красное!

Поэтому, когда я увидел пробивающийся из-под двери свет, первой моей мыслью было, что чертовке Люсеньке все-таки удалось невозможное – совратить Семенова. Я осторожно повернул дверную ручку – кабинет не был заперт.

Наверное, если бы я увидел сценку из порнофильма, это удивило бы меня меньше, чем то, что открылось моим глазам. Хотя я, как и все остальные в нашем офисе, в этой игре не поставил бы на Люсеньку ни единого рубля.

На полу лежал незнакомый мужчина, руки его были связаны скотчем за спиной. А Семенов – обычно лишенный эмоций, спокойный как буддийский лама, Семенов стоял над ним и методично, со вкусом избивал несчастного.

Лицо Семенова было искажено такой яростью, что даже глаза, казалось, побелели. Но между тем это был не аффект, а продуманная жестокость – рот избиваемого был заклеен скотчем, а сам мучитель ни издавал ни звука, губы его были плотно сжаты. Он не хотел привлечь чье-то внимание. Семенов был прекрасно тренирован – скорость, резкость, точность. Его короткие удары попадали в цель, и старался он метить в болевые точки. Несчастный незнакомец пребывал в полуобморочном состоянии – он вяло пытался защититься, закрывая руками то голову, то живот, но в этом была лишь инстинктивная жажда жизни.

Я оторопел и беспомощно застыл на пороге кабинета. Кажется, впервые в жизни я настолько растерялся. Не понимал, как лучше поступить. Тихонько отойти и позвать охранника, вместе дождаться милицию? Окликнуть? Попытаться оттащить Семенова от едва живой его жертвы?

И в этот момент он поднял глаза и посмотрел прямо на меня.

Если честно, я и сам находился в хорошей физической форме. До армии несколько лет полупрофессионально играл в волейбол, а вернувшись – бегал кроссы, наматывал круги по заброшенному стадиону на краю нашего городка. У меня был хороший опыт в рукопашном бою и вполне достаточно упрямства и смелости, чтобы в случае необходимости отразить удар. Только вот почему-то перед Семеновым я вдруг почувствовал себя так, как будто бы был незадачливым лесным путешественников, которого застиг врасплох матерый разъяренный медведь. Это было из области инстинктов. Встреча с более сильным и свирепым зверем.

– Артем… – неожиданно спокойным голосом приветствовал меня Семенов. – Жаль, что ты это видишь.

– Я…

– Молчи уж. Теперь я не могу отпустить тебя просто так. А ну заходи.

Чувствуя себя жертвенным ягненком, я переступил порог кабинета и аккуратно закрыл за собою дверь. Почему-то я решил, что послушаться его будет для меня безопаснее, чем попытаться убежать.

Семенов одним рывком снял скотч с рук своей жертвы. Мужчина тут же отполз в сторону, его пошатывало как пьяного.

– Сейчас я вызову тебе такси, – тихо сказал Семенов, – ты сядешь в машину, поедешь домой и никому не расскажешь о том, что случилось.

Тот часто закивал, готовый на все – лишь бы спастись.