На этот раз корректность англичанина изменила ему. Оскалив свои белые зубы, он бурно и весело расхохотался.

— Это великолепно! — воскликнул он. — Вы не станете отрицать, что у этих господ есть чувство уважения к закону и традициям? А ведь это — отличительная черта культурного человека. На мой взгляд, они много проиграли бы в глазах джентльмена, если б отказались от лимона!

Перебивая веселый хохот англичанина, пастор Берман снова начал выбрасывать из себя кипящую лаву слов.

— Мне они предложили убираться подобру-поздорову, так как несчастная под пыткой показала, что… что… (она, вероятно, думала себя этим спасти) — что согрешивший с нею белый человек — был… я.

Смеяться больше англичанин уже не мог. У него болел живот и ломило шею, а пастор Берман продолжал негодующим голосом:

— А вот в прошлом году, во время созревания лимонов, когда дуют юго-восточные пассаты, господа христиане, опьяненные сильно действующими на нервы ветрами, вспомнили, что в старину у них был один, тоже не лишенный своих прелестей, обычай, который они тотчас же и воплотили в действительность. Обычай этот заключается в том, что все старики рода, которые одряхлели уже настолько, что являются лишь обузой всему племени, должны влезть на лимонные деревья и повиснуть головою вниз. В это время молодежь внизу пляшет, неистовствует и, кривляясь, орет: «Когда плод созреет, он сам упадет». Вместе с созревшими лимонами несчастные падают на землю и тотчас же поедаются живьем.

— Very well! — сказал англичанин. — У каждого народа свои обычаи. У нас в Англии, например, этих стариков послали бы в палату лордов. Мне думается, милый пастор, обижаться вам на это не следует.

— После этой истории с лимонами, — заговорил пастор, сделав вид, что не расслышал англичанина, — я писал в форт Кок, начальнику военного округа, и что же? Прислали отряд солдат, произвели дознание и выпороли публично всех старшин племени плетеной глагой (трава тут такая растет, рассекает она тело в кровь и вызывает потерю заживляющей способности у тканей). Ну, вот и все! А надо бы было их всех перевешать. Огнем надо было бы, огнем!

— Yes! — совершенно неожиданно, подымаясь со своего места, сказал англичанин каким-то до того странным и резко изменившимся голосом, что пастор Берман невольно вздрогнул. — Yes!

В серых глазах его скользнул холодный огонек, и они стали похожими на ту скрытую в его плетеном стэке сталь, что так легко могла раскроить любой череп.

Казалось, англичанин давно дожидался этой минуты. Он, видимо, решил больше не церемониться и разом вернуться к столь деликатно прекращенному им полчаса тому назад разговору, в котором и заключалась скрытая цель его визита к пастору.

Резким движением руки он достал из бокового кармана своего френча визитную карточку и поднес ее почти к самому носу пастора, мгновенно из обыкновенного гостя перевоплощаясь в официальное лицо, которому нечего зря терять время.

Ошеломленный этой переменой, пастор Берман, побледнев, взял карточку и прочел:

СТЕФЕН УОЛЛЕС

Скотланд-Ярд

Лондон

а на обороте, за колониальной печатью его величества короля Великобритании, Ирландии и Индии, представителя на Суматре, наискось написанную фразу:

«Оказывать содействие».

— Итак, — сказал пастор Берман, придавая своему вытянутому лицу более любезное выражение и чувствуя, как страх перед англичанином неприятно заползает в его сознание, — вы явились ко мне, мистер, поскольку я понимаю, с официальным поручением?

— Вы правильно поняли, господин пастор.

Тон мистера Уоллеса был сух и неприятен. И какой-то внутренний голос говорил пастору Берману все настойчивее и тревожнее о том, что перед ним враг, неожиданный, сильный и как будто не намеревавшийся скрывать свою враждебность.

Все это было крайне странно и неприятно и заставило пастора сказать:

— Хорошо, мистер Уоллес! Однако, разрешите мне перед началом вашего… кажется, допроса, который вы намереваетесь произвести, задать вам, в свою очередь, один-два вопроса?

— Пожалуйста.

— Почему это вы обращаетесь по поводу исчезновения Лилиан ван ден Вайден, а мне кажется, что именно об этом будет речь, ко мне? И, кажется, исключительно ко мне.

— Обращался ли я помимо вас еще к другим, господин пастор, вам неизвестно, буду ли я обращаться к другим — вас не должно интересовать, а к вам я обращаюсь по вполне объяснимой причине: вы здешний старожил. Живете на Суматре более десяти лет и, несомненно, прекрасно успели ознакомиться с местными нравами, обычаями, географией, одним словом, со всем тем, чем я не обладаю, но обладать, для успешного выполнения моего дела, должен.

— Так. Вы, случайно, не родственник знаменитого географа Малайского архипелага мистера Дж. Уоллеса?

Англичанин улыбнулся.

— То обстоятельство, что я его двоюродный племянник, и было решающим моментом в выборе меня Скотланд-Ярдом для выполнения трудного поручения, выполнить которое я и обязался.

— В чем заключается это поручение, если это не тайна?

— Найти леди Лилиан ван ден Вайден.

— Но ведь она, вне всякого сомнения, погибла?!

— Тогда доказать, что это действительно так.

— Еще один вопрос, мистер Уоллес: что заставило английское министерство внутренних дел заинтересоваться этой историей спустя десять лет после того, как она случилась? О чем вы думали раньше?

— Вероятно, все о том же, сэр. Я лишь агент Скотланд-Ярда и в секретные соображения министерства внутренних дел не посвящен: мне поручено, и я исполняю. Но, если вас могут интересовать мои личные соображения, то позволю себе сказать, что Англия вообще никогда не торопилась в своих делах. Ей некуда торопиться.

Пастор Берман иронически улыбнулся.

— Ну, что же! Слушаюсь. Прошу вас теперь задавать вопросы: я готов отвечать.

— Я предпочел бы слушать, а не спрашивать, — сказал мистер Уоллес и корректно добавил: — оставляя за собой право, в неясных для меня местах, перебивать ваш рассказ.

Пастор Берман шумно вздохнул.

— Ну, как мне все это ни опротивело, я готов рассказать еще раз все, что знаю об этой глупой истории. Отчего вы стоите? Прошу вас, сядьте; рассказ длинен, я велю подать еще виски и содовую. Эй! Меланкубу! Сюда!

На зов пастора явился слуга, одетый в туземный костюм каин, т. е. просто опоясанный вокруг талии куском полотна, концы которого были просунуты между ляжками и закручены узлом на пояснице.

— Меланкубу звал господин?

— Да. Принеси еще содовой воды и виски.

— Меланкубу приносит виски господину или два господину?

— Нет, только гостю, — указывая рукой на мистера Уоллеса, сказал пастор. — А мне принеси, пожалуй, еще кофе пополам с желтым огнем. Ты знаешь?

— Меланкубу знаешь, — сказал слуга и исчез во внутренних покоях.

— Если я не ошибаюсь, ваш слуга выходец из Менанкабуа? — спросил мистер Уоллес.

— Да. А вы почему это узнали?

— Его выговор выдает его более культурное происхождение, — сказал мистер Уоллес и, как бы давая понять пастору, что, хотя он и новичок на Суматре, но ни провести, ни обмануть себя не позволит, закончил:

— Расовые отличия абенжеров, т. е. людей возвышенного края, от людей низменного края — лампонжеров, а уж конечно, и от дикарей из Лампоны — охотников за черепами, даяков, сундалезцев, бугиссов, совершенно диких ньявонгов и, наконец, лесных жителей, — слишком очевидны, чтобы можно было их спутать друг с другом.

— Да, да, — подтвердил сказанное пастор Берман, неприятно пораженный наблюдательностью и знаниями англичанина, — вы вполне правы!

Совершенно бесшумно, будто бархатом водя по полу, вошел Меланкубу и принес виски, содовую, кофе и коньяк, который назывался в здешних местах «желтым огнем».

Когда Меланкубу вышел, пастор Берман налил мистеру Уоллесу полный стакан освежающего и подкрепляющего напитка и, придвигая к себе свое кофе, снова шумно вздохнув, сказал: