Я то сидел спокойно, то метался из угла в угол, снова и снова терзая свою память. И вспоминалось не плохое, пережитое с ним, а все хорошее: его слова, запавшие в душу; его светлая улыбка, которую он мне дарил в больнице; его раскатистый смех; эта тяжесть тела, накрывшего меня в момент опасности. Стараясь прогнать мысли прочь, я понимал, что у меня уже нет сил бороться. Особенно ярко помнился он мне в квартире… Правильно ли я делаю, что не пытаюсь его остановить?

И словно в ответ на мой вопрос грудь резко сдавило от нехватки кислорода. Будто легкие желали вновь почувствовать запретный аромат, даривший мне облегчение.

Я снова сходил с ума.

Последние часы я провел, сидя на кухне, опустив голову на стол. А потом бездумно встал, оделся и поехал к нему.

Я не просто ехал — я летел, боясь опоздать. И ругал себя за свою медлительность. Чего я хотел? Увидеть его? Нет? А если увидеть, то зачем? Что я хотел сказать ему? Вопросы роем крутились у меня в голове. Но я все-таки ехал, потому что не мог уже больше сидеть один наедине с мыслями, раздиравшими на части. Я не мог отпустить его. Просто не мог.

Через полчаса я остановился около его дома. Взволнованность ушла. Все ушло. Осталась лишь слепая вера, что я поступаю правильно. Гонимый желанием его остановить, я даже не заметил, как оказался перед дверью.

Я не думал ни о чем. В голове было легко и пусто, будто все мои размышления покинули меня в одночасье. Поднимая руку к звонку, я не особо задумывался, что буду говорить, как отговаривать. Меня ничто не заботило. Я твердо знал, что нахожусь именно там, где должен. Улыбнувшись, я нажал на звонок.

Скотт распахнул дверь и застыл. Он полностью был собран: парень стоял напротив меня в черных брюках и вязаном свитере. Я шевельнулся и напором протолкнулся вперед, закрывая за собой дверь.

Хейз выглядел растерянным. Я окинул взглядом его квартиру, наталкиваясь на стоявшие в стороне сумки и открыто лежавшие авиабилеты. Эти детали оказались последней каплей, прорвавшей плотину внутри меня. Я в мгновение ока подошел к столу и на мелкие куски порвал эти ненавистные билеты. Словно это могло решить все.

 — Это не поможет, Джек, я куплю другие, — апатично произнес Скотт, следя за тем, как падали безжалостно разорванные клочья бумаги на пол.

Я сжимал кулаки, а потом поднял руку к горлу. Гнев и отчаяние душили меня, не давая возможности произнести хотя бы слово. Я хотел кричать, орать во все горло. Желал бросить ему в лицо, что он трус. Мысли путались с чувствами. Хотелось выплеснуть всю горечь, скопившуюся в моей душе, всю ту боль, те противоречия, сомнения, раздиравшие меня с момента последнего разговора между нами. Но вместо этого я молчал, прожигая его безмолвным взглядом. И только грудь быстро поднималась и опускалась, а пальцы дрожали за спиной. Я понимал, что надо выпустить наружу все то, что зрело во мне, но не находил слов.

 — Останься, — тише листвы на ветру прохрипел я.

 — Зачем?

Я искал ответ у себя в сердце, опустив голову, чтобы скрыть свои глаза.

 — Потому что… — начал я, медленно поднимая голову, и взглянул на него. Скотт стоял, опустив плечи. Он смотрел жадно, впитывая каждое мое слово. — Потому что ты нужен мне.

Нет, я не хотел отношений с ним, я не хотел его любви. По крайней мере я думал совсем не об этом в эту минуту. Я просто хотел, чтобы он остался.

Выдохся, иссяк, голова опустилась слишком резко, слишком быстро. Я ждал его ответа, словно какого-то приговора. К горлу подкатывал ком. Сосредоточившись на ощущениях, я не сразу заметил, как ко мне приблизился Хейз. Как он обхватил мою голову двумя руками, как запустил пальцы в мои волосы. Я задрожал, боясь, что за этим последует поцелуй. Но он только прислонился своим лбом к моему, и я впервые увидел так близко его глаза, наполненные грустью, сомнениями, надеждой.

 — И ты мне, — выдохнул он мне в губы.

Я закрыл глаза и просто вслушивался в тишину вокруг, улавливал его дыхание. Я должен был отойти, но не мог надышаться им. В его запахе было что-то… Во мне проснулись воспоминания. Я увидел себя молодым, окончившим академию, увидел себя лежащим в объятиях с первым омегой — все это проносилось, как порывы ветра, все, что было до него, уходило прочь, забывалось навсегда. Его аромат был сравним с музыкой, далекой и близкой в один момент. Я почувствовал наслаждение. И затем услышал над ухом тихий шепот:

 — Я люблю тебя.

Но не обратил и на это внимания. Я будто парил. Все улеглось, и меня охватило одуряющее душевное спокойствие.

Потом я открыл глаза и увидел настенные часы, показывающие время. Восемь часов и пять минут. Уже пять минут, как стрелка перешла границу. Уже пять минут, как я разрушил все барьеры у себя внутри. Значит, это все-таки начало, а не конец.

Эпилог

Проходили дни, недели, но ничего не менялось. Отношения со Скоттом были в состоянии неизвестности. Мы понимали, что так долго не могло продолжаться, но никто не решался заговорить первым.

Хейз отказался от перевода, а я — от места в Управлении, и шеф на радостях предложил нам места кураторов общих групп. Мы занимали отдельные кабинеты, у каждого из нас даже должен был быть теперь секретарь. Вот только Скотт не торопился заводить своего и без зазрения совести эксплуатировал того, что предназначался мне.

Сегодня был выходной, и мы с сотрудниками решили разминуться в футбол. Отличная игра. Счет был в нашу пользу, и мы, воодушевленные, возвращались в раздевалку, обсуждая самые яркие моменты.

 — Вначале ты должен был мне пасовать, — обиженно сопел рядом идущий Скотт.

 — Я не увидел тебя, — запротестовал я, снимая мокрую майку.

 — Вот именно, что ты меня в упор не видишь, — грустно засмеялся он и замолчал.

Я проследил за его взглядом. Это был взгляд голодного животного, с трудом сдерживающегося, чтобы не накинуться на свою добычу. А в репликах, которые он в последнее время говорил, обязательно присутствовал какой-то подтекст.

Заметив в стороне перекладину, я решил подтянуться.

 — Джек, ты еще не устал? — Скотт стоял в стороне, упорно отводя взгляд.

Меня это уже начинало бесить. И я специально дразнил, стараясь вывести его из себя.

Когда мы зашли в раздевалку, парни уже уходили. Мы остались одни.

Я взял все необходимое и пошел в душ. Тот представлял собой коридор из открытых душевых кабин. Зайдя в одну из них, я отрегулировал воду и принялся намыливать себя.

 — Как же я устал... — послышался сзади голос Скотта, и я невольно обернулся.

Хейз стоял спиной ко мне в кабинке напротив. Все его тело было в пене. Руки парня намыливали волосы, сам он периодически подставлял лицо под жесткие струи воды и тем самым еще больше разгонял по загорелой коже белые полосы. Он явно мылся в горячей воде. Разгоряченная кожа, соприкасаясь с прохладным воздухом, создавала пар, который кутал его тело, еще больше притягивая мой взгляд.

Я смотрел на широкую спину, на которой плавно перетекали мышцы от каждого движения. И, обласкав широкие плечи взглядом, спустился вниз. И пропал. Его задница была создана для любви. Сам не знаю, как я подошел к нему, как обнял сзади, как мои руки прошлись по его груди. Скотт вздрогнул и застыл. А потом обернулся ко мне лицом, щуря глаза от пены. Я аккуратно смыл остатки шампуня с его щек и поцеловал каждую черту. Меня переполняла нежность. Хотелось почувствовать каждый миллиметр его кожи. Хейз не двигался, удивленно наблюдая за моими действиями.

 — Как же ты долго созревал, — усмехнулся он и уже через секунду запечатал мне рот поцелуем, не давая ни возразить, ни оспорить его высказывание. — Джек! — не говорил, скорее шипел он, уворачиваясь от моих настойчивых ласк и пытаясь перехватить инициативу.

А меня будто прорвало. Внизу все скрутило от возбуждения.

 — Скотт, я так хочу тебя, — я смотрел ему в глаза, будто спрашивая позволения продолжить. И он уступил, расслабляясь в моих руках.