…Родина — это все: и люди, которых ты знаешь и понимаешь, которые тебя всегда поймут и всегда помогут. Это лес, который ты исходил вдоль и поперек, тропинки, которые ты изучил наизусть. Это земля, на которой растут стройные березы, которая знает вкус твоего пота и которая, возможно, уже впитала капли твоей крови. На ней живет одна-единственная твоя мать. По-настоящему это слово, его смысл может понять только тот, кто долгое время был вдали от нее, кто стремился к ней…
Матрос П. Стороженко».
6
Прошло полгода. Для Сорокина — как одно мгновение. Для его сына Виктора — как долгая дорога в горы, на перевал…
Ночь выдалась хлопотная. И хотя не бесновались над бухтой прожекторы, разыскивая заходящие на корабли самолеты, и небо не разрывали всполохи рвущихся снарядов, она всколыхнула у Сорокина те полузарубцевавшиеся военные воспоминания, когда люди, застегивая на ходу бушлаты, бежали к пирсам, где уже ревели моторами, готовые в любую секунду сорваться в темноту, торпедные катера.
Тревожная телеграмма штаба подняла всех на ноги:
«По только что полученным непроверенным данным, английское радио передало, что в известном вам квадрате на камни выбросилась советская атомная подводная ледка. Сравнительно близко от указанного места может быть только Соколов. Немедленно установить с ним связь, направить к предполагаемому району аварии корабли, держать наготове аварийно-спасательный отряд. Данные проверяются. Не исключена возможность провокации. Ждать наших указаний».
Мощный ревун, сотрясший ночь над базой, казался для тех, немногих, кто был посвящен в причину тревоги, сегодня особенно пронзительным и зловещим.
Телеграммы распороли стонущий джазами, какофониями проклятий и нежности, угроз и предутреннего заокеанского веселья эфир. И где-то за тысячи километров от Заполярья командиры атомных, друзья Николая Соколова, срочно меняли курсы. Дробя океан мощными винтами, стала летящей молнией лодка Каширского. Описывая стремительную полудугу, пронизывал меридианы корабль Михайловского. Ничего не «слышавшие» до этого акустики американского авианосца вдруг засекли рев ракетоносца где-то совсем рядом слева по борту корабля. Пока докладывали командиру, звук турбин растаял.
Подтвердись весть — в силу немедленно вступил бы закон советского моряцкого братства. И те, кто застыл в эти мгновения у приборов ракетного крейсера, готового в любое мгновение стать летящей над морем пеной, и те — в глубинах, знающие Николая в лицо, и склонившиеся в штабе над картами адмиралы, свершили бы невозможное, чтобы отодвинуть беду, и тогда далекий квадрат моря стал бы координатами нового подвига.
Но прежде чем запустить мощный флотский механизм на полный ход, предстояло убедиться, что эта опасность реально существовала.
Полтора часа, пока ничего не подозревающий Соколов по расписанию вышел на связь, показались Сорокину раскаленной вечностью, и он даже не смог улыбнуться, когда на миг представил себе растерянное лицо Николая, который не имел права себя демаскировать и которому неожиданно приказали это сделать.
— Передайте — продолжать поход по варианту «Б» и снова выйти на связь, — приказал Сорокин и не без злорадства подумал: «Если это провокация и они надеялись запеленговать Соколова — пусть засекут в другом месте. Расшифровывать эту головоломку им хватит не один месяц…»
Пока шли переговоры с Москвой и штабом флота, пока выяснялось все, имеющее отношение к случаю, — наступило утро.
Дверь он открыл своим ключом, стараясь не разбудить Лену и Вовку, сняв ботинки, осторожно прошел на кухню. Вдруг захотелось выпить крепкого морского чая. Согреться. После бессонной ночи тело ломило. Только теперь пришла почти физическая усталость.
Положив голову на руки, прямо за столом спала Лена.
Когда скрипнула дверь, она очнулась.
— У вас что-нибудь серьезное?
— А ты почему не спишь? — ответил он вопросом на вопрос. — Ведь сколько раз договаривались — если я ночью ухожу, ты будешь спать.
— Не получается, Толя, — улыбнулась она. — Не знаю, как у других, а у меня не получается… Ведь у тебя всякое может случиться.
— Все хорошо, Ленок! Все отлично! И давай пировать. Я голоден, как волк.
— Может быть, рюмочку выпьешь? Устал?
— Нет. В восемь ноль-ноль нужно быть в штабе. Какая уж тут рюмочка! А вот чайку — это хорошо. Как Вовка?
— Спит. А от Виктора письмо. На вот — почитай, пока я собираю… Я уж тут всплакнула, грешным делом…
— Какие-нибудь неприятности у него?
— Нет. Просто не могу его представить взрослым. И хочется от кого-то защитить. А от кого — не знаю.
— Давай, давай, посмотрим, как там живет наш будущий Макаров.
«Дорогие папа и мама! — буквы были выведены аккуратным, ученическим почерком. — Сегодня я первый раз дежурил. Правда, оружия нам не дали. Просто дали повязки с надписью: «Дежурный». Ленточки нам тоже еще не выдали. Их наденем, как примем присягу.
В связи со всем этим дежурство было довольно сложным. Мы с Борисом стояли в вестибюле кубрика, где размещены курсанты всех курсов.
В остальном все отлично. Мама, ты зря за меня волнуешься. Я уже научился гладить брюки и сам починил себе тельняшку, которую порвал, когда мы с ребятами боролись.
Служба мне очень нравится. Вовке я написал отдельное письмо. Конечно, он будет дурак дураком, если даже внутренне усомнится, что можно пойти куда-либо учиться кроме морского училища.
Целую вас
ваш Виктор».
— Ну как? — спросила Лена.
— Я считаю, что все отлично. О чем ты беспокоишься? Только вот брюки ему нужно было научиться гладить раньше. Ты в этом смысле с Вовкой поработай…
— Вот и не заметили, как сын ушел от нас. А я как будто вчера его в школу отводила… Вот и Вовка скоро уйдет.
— Что делать, Леночка. Время берет свое. Главное, чтобы из них хорошие люди вышли. До порога мы их довели. А дальше… Дальше уже родители не помогут. Сам человек свой курс выправляет.
— Раньше я только за тебя волновалась, когда ты в море. А скоро придется болеть и за Виктора и за Володю. Опасную они профессию выбрали. Вот у других матерей — идут сыновья в инженерный, театральный, в университет…
— И это ты говоришь мне?!
Она рассмеялась.
— Да, я забыла, что вы со своим морем чокнутые.
Они подошли к окну и долго стояли молча, каждый думал о своем, хотя это «свое» у них уже было неотделимо друг от друга. И Сорокину, пытавшемуся представить себе Витьку в курсантской форме, вспоминалась тоненькая девушка, которой он назначил свидание у Медного всадника. И ей, размышлявшей о том, что скоро и Вовка уйдет от нее, вдруг встал в памяти курсант с одной галочкой на рукаве, бережно провожавший ее, Лену, до подъезда.
Что делать, если жизнь не имеет ни концов, ни начал, и каждый миг ее — как этот никогда не останавливающийся, шумящий над морем ветер.
7
В кабинете главкома на приставном столе — модель подводной лодки. Пока она существовала только в мозгу конструкторов, в чертежах да вот в этой стремительной изящной модели, словно летящей над эбонитовым полем.
— Предполагаемая скорость? — Главком вопросительно взглянул на конструктора.
— Полагаем, что будет выше расчетной.
— А глубина погружения?
— Тоже. Вот здесь и здесь, — конструктор тронул карандашом чертеж, — шпангоуты не только усилены. Применена совершенно новая их конструкция.
— Когда рассчитываете дать опытный образец?
— В запланированные сроки.
— Успеете?
— Если взаимодействующие институты не подведут — успеем.
— Отличный будет подарок нашему флоту!
— Нам самим не по себе становится, когда задумываешься, а что будет за «этой» лодкой… Как широко шагнет человек в моря.
