Загадочное излучение
Это было удивительное место. Едва я присел на походный стульчик возле кустиков терескена и тамариска, как по мелкому и светлому щебню, покрывавшему дно сухого русла, из зарослей с величайшей поспешностью дружно выскочило сразу около полутора десятка темно-коричневых со светлыми ногами клещей. Это клещи гиаломма азиатика. Весной в пустыне их всюду множество. Вот и здесь, возле гор Богуты, их тоже, наверное, немало. Но чтобы сразу ко мне помчалась такая многочисленная компания — такое я вижу впервые.
Меня всегда поражала четкость и быстрота бега этих клещей. Пустыня с ее суровыми законами жизни выработала такие свойства у этого кровопийцы. Но при помощи какого органа он разыскивает свою добычу — было непонятно. Я подозревал… Впрочем, сейчас, когда пути множества бежавших от кустов клещей постепенно сходились у моих ног, хорошо бы проверить свои догадки.
Ветер дует на меня. Клещи бегут по ветру и, следовательно, не по запаху. Может быть, они отлично видят свою добычу, хотя, как и все членистоногие, близоруки. Тогда я перебегаю несколько метров в сторону и прячусь за куст селитрянки. Будто по команде, клещи сразу меняют направление и опять несутся ко мне. Согнувшись, я переползаю за другой куст. Все клещи мгновенно повернулись в мою сторону. Нет, они меня не видят, не чуют по запаху и тем не менее как-то узнают, где я нахожусь.
Что, если клещам подбросить какой-нибудь предмет, пахнущий мною? Я снимаю с себя майку, кепку, бросаю их на пути клещей и отскакиваю в сторону. Клещам не нужны ни майка, ни кепка, они не обращают на них внимания и вновь поворачиваются ко мне. Они превосходно улавливают мое местонахождение, и в этом им служит не обоняние, не зрение и, конечно, не слух. Им помогает какой-то особенный, улавливающий орган чувств.
И опять невероятная загадка. Что улавливающий? Неужели от млекопитающих и человека исходит какое-то излучение? Может быть, тепловое? Определяет же по этому принципу змея, где находится в темноте ее добыча — мышка. Но тогда какой необычайной чувствительностью должен обладать этот таинственный орган клещей. Но в тепловом ли излучении дело? Чуткость клещей нисколько не падает при температуре воздуха выше тридцати шести градусов, то есть выше температуры человеческого тела.
Интересно бы провести опыт до конца. Привезти в пустыню железный, деревянный, свинцовый ящики, забраться в них. Излучение, если оно есть, пройдет через дерево, быть может, частично задержится железом и определенно будет изолировано свинцом. Но такой опыт мне не по силам. Почему бы не использовать вместо железного ящика легковую автомашину! Чем она хуже него? Тогда я снова усаживаюсь на землю. Клещи, размахивая передними ногами, мчатся ко мне, и я их прячу одного за другим в коробочку. Улову нет конца. Из кустов беспрерывно выскакивают мои преследователи. Те, кто располагался от меня далеко, прибывают с запозданием.
На конечном членике лапок передних ног всех иксодовых клещей, к которым относится и наша гиаломма, располагается небольшая ямка с несколькими отростками на дне. Ученые давно считают эту ямку органом чувств. Но каких — никто не знает. Я отрезаю у нескольких клещей самые кончики лапок передних ног. Оперированные клещи неузнаваемы. Они глухи ко всему окружающему, прекращают меня разыскивать и прячутся под камни. Может быть, от боли? Тогда я отрезаю у клещей кончики лапок только с одной стороны, оставляя другую нетронутой. С одной лапкой клещи ведут себя не хуже здоровых.
На биваке никого нет. Все разбрелись по делам. Возле машины находится чистая площадка, покрытая светлым гравием. Я вытряхиваю на нее весь свой улов, около полусотни клещей, бегу в машину, сажусь за руль, захлопываю дверку.
Клещи в смятении мечутся по земле, сталкиваются друг с другом. Но вот ориентир взят, и они один за другим бегут к машине. Но я допустил оплошность! Наблюдая за клещами, высунулся из окна машины и, конечно, нарушил экранизацию. Тогда я вновь собираю клещей, опять вытряхиваю их из пробирки в нескольких метрах от машины, быстро прячусь в кабину и через небольшое карманное зеркальце, положенное на край окна, наблюдаю за клещами.
Клещи растеряны, крутятся на одном месте, некоторые, размахивая ногами, забираются на камешки, большинство же направляется к ближайшим кустам и прячется в них. Только два клеща, возможно, случайно подползают к машине. Два из пятидесяти! Клещи не почуяли меня за металлическим барьером, несмотря на то, что добыча их была совсем близко.
Я не перестаю удивляться обилию клещей в этом месте. Куда ни пойду, всюду они попадаются на глаза. Я дразню клещей, меняю направление. Один попался шустрый, бежит за мной, как собака, не отстает, на ходу улавливает мои движения. Пришлось его засадить в пробирку. Другой — глупыш, почуял, сориентировался и помчался. Я уже отошел в сторону, а он никак не может остановиться, продолжает свой путь. Потом спохватился, задержался, будто сконфузился, забрался под камень, притих. Долго сидел под ним. Наконец пришел в себя, выбрался наверх и, подняв кверху передние ноги, стал крутиться вокруг оси, будто пригвожденный булавкой. Но вот нога-пеленгатор подсказала, в какой стороне добыча — и снова он помчался в мою сторону.
Еще один клещ, мчавшийся на всех парах ко мне, завернул по пути к полевой сумке, оставленной на земле. Быть может, его сбило с толку зрение или обоняние? В какой-то мере эти органы чувств должны все же работать. И тут произошло то, что менее всего я ожидал. Клещ меня потерял, хотя я находился возле него в четырех-пяти метрах, и помчался к бугру, на котором стояли, мирно беседуя, двое моих спутников. До них более двадцати метров. К бугру от клеща дул заметный попутный ветер, как бы специально подтверждая, что обоняние тут совершенно не причем.
Вот клещ одолел половину расстояния до бугра. Но его желанная цель не стала ждать. Пришлось ему с досады прятаться под кустик, отдыхать, приходить в себя, снова ориентироваться, улавливать и мчаться со всех ног.
Вскоре после этой встречи, путешествуя, мы поставили две палатки по обеим сторонам машины. Одну палатку занял я, другую — мой спутник. Я устал с дороги, спал очень плохо, назойливые и беспокойные мысли крутились в голове. К утру похолодало, и тогда удалось забыться сном.
Утром, проснувшись, дружно сворачиваем палатки. Возле моей и под ней я насчитал девять клещей-гиаломм. Возле палатки моего молодого спутника — ни одного!
Я давно заметил: на человека, крепко спящего, клещи не ползут. Видимо, у бодрствующего мозг продолжает излучать биотоки, по которым клещи и находят свою добычу. Это смелое предположение может обескуражить требовательного читателя. В действительности, я давно установил, что вблизи клещи как бы руководствуются зрением, но издали определяют добычу каким-то неведомым способом.
Через несколько лет я вновь встретился с загадочным поведением этого жителя пустыни.
Тихий саксаульный лес только что зазеленел. Мы устроили бивак, сидим на большом, разостланном на земле тенте, обедаем. Вокруг по песку бегают муравьи, носятся чернотелки. Мир насекомых ожил, наступило весеннее тепло.
На тент, как всегда, страшно торопясь и размахивая передними ногами, заползает клещ-гиаломма. За ним спешит другой. Почуяли нас, выбрались из зарослей, примчались. Кое-кто из участников экспедиции вскакивает на ноги, опасаясь неожиданных посетителей. Тогда я рассказываю о клещах-гиаломмах, о том, что они вовсе не опасны, и хотя человек их привлекает как добыча, попав на тело и побродив некоторое время, они покидают его. Чем-то человек не подходит для этого кровопийцы. Может быть, по той простой причине, что испокон веков происходил своеобразный естественный отбор. Ведь на человеческой крови ни один клещ не воспитал потомства. Чтобы насосаться крови и отложить яички, клещ должен впиться в кожу и пробыть в таком положении несколько дней, напиться до размеров фасолины. Крупные животные, если клещи присосались в укромном месте, не в силах что-либо с ними сделать, невольно терпят своих мучителей, а человек всегда мог вырвать клеща из тела и уничтожить.
