Она предложила кодеин главарю одной из группировок, попросив взамен разрешения присоединиться к ним. Тот поначалу поднял ее на смех, но потом заявил, что согласится, только если она убьет одного стукача. Он забрал у нее кодеин в качестве предоплаты, не подлежащей возврату, бросив ей вызов, который, как он полагал, окажется ей не по силам. Ведь всего три месяца назад она нянчила своего ребенка. Даже если она совершит покушение на жизнь стукача, ее поймают и отправят в штрафной изолятор или даже казнят. Авторитету и в голову не могло прийти, что ему придется сдержать слово. Три дня спустя стукач закашлялся во время обеда и упал на пол, а изо рта у него хлынула кровь. В его баланду из вареной капусты и картошки кто-то подмешал мелкие обломки бритвенного лезвия. Авторитет, державший масть, не мог отказаться от своего слова — это запрещали воровские понятия. Итак, Фраерша стала первой женщиной — членом банды.

Но она не собиралась вечно занимать подчиненное положение. Она рассчитывала стать главной. Воры дали ей образование, и она воспользовалась им в борьбе за собственную независимость. Они научили ее относиться к собственному телу как к товару, которым можно торговать, или ресурсу, прибегать к которому можно безо всякого стыда и опаски. Она поставила себе цель — соблазнить начальника лагеря. Поскольку для сексуальных утех он мог потребовать привести к нему любую заключенную, Фраерша должна была добиться того, чтобы он влюбился в нее без памяти. Свое отвращение она рассматривала лишь как очередное препятствие, которое следовало преодолеть. Уже через пять месяцев по ее просьбе он перевел всю воровскую группировку в другой лагерь, предоставив Фраерше возможность начать строительство собственной империи.

Поскольку ни один уважающий себя вор не потерпел бы верховенства женщины, Фраерша обратилась к отверженным, к изгоям — заключенным, побиравшимся на помойках, обсасывавшим рыбные хвосты и дравшимся за гнилые овощи. Они были изгнаны за несогласие, предательство или допущенную глупость. Некоторые опустились до уровня чушек[17], покрыв себя таким позором, что другим заключенным запрещалось даже прикасаться к ним. Согласно воровским законам, такое понижение в статусе считалось пожизненным и необратимым. Но, несмотря на это, Фраерша предложила им еще один шанс, тогда как все остальные не снисходили даже до того, чтобы обратиться к ним по имени. Некоторые были уже смертельно больны, умственно или физически. Другие отплатили ей черной неблагодарностью, попытавшись сместить ее, едва набравшись сил и поправив здоровье. Но большинство приняли ее покровительство.

Со смертью Сталина пришло освобождение — женщины и дети были амнистированы. Члены ее банды и без того получили небольшие сроки, поскольку изначально не были политическими заключенными. Фраерша собиралась не просто выследить Льва и всадить нож ему в спину или выстрелить в голову. Он должен был пройти через те же круги ада, что и она. Но осуществление ее планов требовало времени и денег. Многие преступные группировки приторговывали на черном рынке, но возможности его были ограничены, поскольку там уже существовала своя система. А ее не привлекала роль мелкого дельца, зарабатывающего гроши на торговле импортными фруктами, — ведь в ее распоряжении оказался куда более ценный товар.

Во времена преследования Церкви, на самом пике антирелигиозной кампании священники спрятали многие артефакты: иконы, книги, серебряную утварь, которые неизбежно сожгли бы или переплавили. Они зарывали их в полях, подвешивали в дымовых трубах и даже заворачивали иконы в водонепроницаемую кожу, а потом опускали в топливные баки списанных ржавеющих тракторов. Разумеется, никаких карт закопанных сокровищ не существовало, и лишь очень немногие знали об их местонахождении, передавая эти сведения друг другу еле слышным шепотом. Подобные обращения всегда начинались со слов:

— Если я умру…

Большинство хранителей этих секретов были арестованы, расстреляны или умерли от голода или непосильного труда в лагерях. Фраерша была из тех, кто уцелел; она вышла на свободу одной из первых и стала по одному выкапывать сокровища. От воров она получила четкие представления о структуре черного рынка, поэтому знала, кому надо дать взятку, чтобы вывезти ценности из страны и продать их на Западе религиозным организациям, частным лицам или музеям. Находились и такие, кто пытался помешать продаже предметов религиозного культа или просто не соглашался приобрести таковые. Но разработанная Фраершей методика продаж оказалась безжалостно эффективной: в том случае, если названная ею цена не устраивала покупателя, она не могла гарантировать сохранность выставленных на торги ценностей.

Однажды она отправила своим клиентам икону святого Николая Можайского семнадцатого века. Написанная яркими красками, со временем темпера выцвела и потускнела, и для того, чтобы вернуть ей былую красоту, ее покрыли золотыми и серебряными пластинами. Она представила себе, как рыдали священники, когда, открыв посылку, обнаружили, что икона разбита на куски, а лицо святого исцарапано, так что уцелели только глаза. Фраерша никому не рассказывала о своей сопричастности к этому акту вандализма. Дабы поддержать деловые связи, она обвинила во всем чрезмерно рьяных членов партии. После этого она получила возможность беспрепятственно устанавливать выгодные ей цены, обретя репутацию спасителя, а не бездушного дельца.

Получая плату золотом, она смогла обеспечить членам своей банды ту роскошную жизнь, которую обещала, но соблюдала осторожность, никогда не выкапывая несколько кладов сразу, чтобы не вводить подчиненных в искушение. Предусмотрительная и не доверяющая никому, она первым делом вставила себе пломбу с цианидом, которую и продемонстрировала своим людям, заверив их, что если они вздумают пытками вырвать у нее местоположение оставшихся сокровищ, то здорово просчитаются. Она сообщила, что умрет им назло. Судя по реакции двух членов ее банды, они подумывали о чем-то подобном. Еще до конца недели она убила обоих.

Последней досадной помехой оставался начальник Минлага, который заявился к ней в надежде начать счастливую совместную жизнь, о чем они мечтали в лагере, и получить причитающуюся ему долю добычи.

— Вот твоя доля.

Фраерша обошлась с ним нечестно, ударив его в живот ножом, — в конце концов, она была обязана ему жизнью. Он умирал долго, почти целый час, корчась на полу и спрашивая себя, как он мог так ошибиться. Вплоть до того момента, как клинок вспорол ему внутренности, он считал, что она безумно любит его.

В комнате воцарилось напряженное ожидание. Фраерша подняла руку.

— Мы не следуем обычным воровским законам. Когда-то у вас не было ничего. Вы не могли даже прокормить себя. А я спасла вас тогда, хотя закон гласил, что я должна была бросить вас умирать. Когда вы заболевали, я давала вам лекарства. Когда вы были здоровы, я давала вам опиум и выпивку, а взамен требовала лишь одного — повиновения. Это наш единственный закон. И вот тут Лихой подвел меня.

Никто не пошевелился. Глаза всех присутствующих обратились друг на друга: каждый из мужчин пытался угадать, о чем думает другой. Опираясь на костыль, Лихой скривил губы в злобной улыбке.

— Давайте убьем эту суку! Пусть нами правит мужчина, а не какая-то баба, которая считает траханье преступлением!

Фраерша шагнула к нему.

— А кто будет руководить этой новой бандой? Может, ты, Лихой? Разве не ты когда-то целовал мне ноги за кусок хлеба? Свои желания ты всегда ставишь превыше всего и потому попадаешь впросак. Под твоим руководством банда неминуемо распадется.

Лихой обернулся к мужчинам:

— Давайте сделаем ее нашей шлюхой. Давайте жить так, как подобает мужчинам!

Фраерша вполне могла перерезать Лихому горло и покончить с этим. Но, понимая, что для победы нужно заручиться всеобщим согласием, она ограничилась тем, что парировала: