Я начал думать, что успех оказался на нашей стороне.
Впереди, за отступающими русскими танками, к которым продолжали тянуться красные линии трассеров наших бронебойных снарядов, виднелась линия русских траншей и блиндажей, расположенная у основания высотки, которую они должны были оборонять. Во многих местах над разбитыми взрывами бомб блиндажами поднимались столбы дыма.
Отступавший передо мной русский танк внезапно остановился и дерзко развернул башню по направлению к нам, дуло его орудия в скорой последовательности выпустило по нашему строю три снаряда. Один из них с оглушающим грохотом ударил в нашу башню, вызвав этим яростные проклятия нашего заряжающего и угрюмую ухмылку Хелмана. В ответ наш хладнокровный командир послал 88-миллиметровый снаряд прямо в лобовой лист брони остановившегося танка; снаряд осыпал осколками и искрами, высеченными из брони, смотровую щель водителя вражеского танка – но последний все же не сдвинулся с места.
– Ну что ж, поглядим, почему это он так, – пробормотал Хелман, и я услышал, как его начищенные сапоги стукнули по полику башни, когда он привстал, припадая к призматическим приборам наблюдения и обводя взглядом окрестности. – Ага, ясно. За этим танком проходит противотанковый ров. Довольно глубокий. И тянется вдоль всего нашего строя. Проклятье!
Я застопорил наш «Тигр», да и все остальные наши танки замедляли ход или останавливались по мере того, как их командиры осознавали грозящую им опасность.
Со своего места механика-водителя я не мог видеть этого рва – видел только все тот же Т-34, ведущий огонь по нас, – но если он был таким же, как и все остальные вырытые русскими противотанковые рвы, то имел он четыре метра в глубину и столько же в ширину, вполне достаточно, чтобы стать ловушкой даже для великолепного «Тигра» и его отважного германского экипажа, заставив его уткнуться носом в глубины русской земли. Порой на дне таких рвов были заложены мины или авиационные бомбы, которые должны были взорваться, когда танк ударится о них. Другие подобные рвы заполнялись бочками с керосином или моторным топливом, взрыватели которых срабатывали при соприкосновении с грузом и уничтожали огнем попавшую в ловушку машину.
Мне приходилось видеть некоторые из этих рвов, выкопанные германскими военнопленными, трупы которых были брошены незахороненными прямо там, где они умирали от непосильных трудов. Разумеется, и наши собственные противотанковые рвы были полны телами русских пленных, умерших подобным же образом.[11]
Раздраженный этим препятствием, Хелман выругался длинно и замысловато, я слышал, как скрипят подошвы его сапог за моей головой, когда он изучал ситуацию в приборы наблюдения. Внезапно из уст его вырвался новый взрыв ругательств и крик:
– Башенный стрелок! Где твои глаза, парень? Красные прямо перед нами!
Надо отдать справедливость Курту – я тоже не был в состоянии их увидеть. Наши приборы наблюдения, будучи установлены низко и смещены вправо, оказались покрытыми грязью и снегом, а прицел курсового МГ-34 имел слишком ограниченное поле зрения. Поведя стволом, Курт что-то яростно буркнул, припал, сгорбившись, к прикладу и принялся поливать длинными очередями пространство перед танком, быстро перенося прицел с одной цели на другую.
Сквозь свою смотровую щель я внезапно увидел русского солдата в меховой шапке и стеганом ватнике, выскочившего из окопа в земле, находящегося всего лишь метрах в двадцати от нас, который отбросил в сторону прикрывавший его толстый слой соломы и бросился вперед – и тут же за ним последовал другой такой же солдат, проделавший то же самое. За пару секунд все пространство перед нами оказалось усеяно этими коричневыми чучелами,[12] которые метались то вправо, то влево, уклоняясь от трассеров нашего МГ-34, и старались подобраться как можно ближе к нашим танкам.
Эти дьяволы страшили меня куда больше, чем даже Т-34.
Эти красноармейцы принадлежали к частям противотанковой пехоты[13] Красной армии, они были вооружены шестовыми минами, носимыми зарядами взрывчатки и даже «коктейлями Молотова» (бутылками с зажигательной смесью), которые они пытались забросить на жалюзи, закрывающие моторные отсеки наших танков. Стоило только одному из них подобраться вплотную к танку, бросить заряд взрывчатки или бутылку с зажигательной смесью – и наш двигатель тут же засосал бы в себя пламя или же осколки гранаты, проникнув через отверстия жалюзи, попали бы в моторный отсек и воспламенили бы там масло и бензин, мгновенно и не самым приятным образом завершив нашу карьеру в вермахте.
Курт делал то, что только он один и мог предпринять в подобной ситуации, поливая пулеметным огнем пространство перед танком и не давая русским пехотинцам возможности приблизиться к нам. Стоявший слева от нас «Тигр» отполз назад и до предела опустил свое орудие так, чтобы спаренный с ним пулемет, разворачиваясь вправо и влево, мог удерживать своим огнем смертельный полукруг пространства перед собой. Все это время Т-34, находившийся за появившейся из-под земли пехотой, вел по нас огонь, но я не мог не гордиться бронированием нашей машины, которая получила одно попадание в башню и одно в корпус, но устояла против русских снарядов.[14]
Один из этих снарядов, выпущенных Т-34, на самом деле даже спас наши жизни: он срикошетировал от нашей брони, выбив целый сноп осколков. Закаленный сердечник этого противотанкового снаряда, крутясь в воздухе, попал в русского солдата, который подбирался к нашему танку с зарядом взрывчатки в руках, низко пригнувшись к земле. Сердечник снаряда снес пехотинцу голову, а затем попал в живот солдата, бегущего за первым. Оба солдата, уже умерев, по инерции сделали еще несколько шагов по направлению к нам, но этот порыв иссяк, и они рухнули на землю. Заряды в их руках, сдетонировав, одновременно взорвались, разметав их останки по полю.
Наш наводчик заставил замолчать этот проклятый русский танк двумя выстрелами, один из которых пришелся по смотровой щели водителя-механика, а второй сорвал левую гусеницу Т-34 и его опорные катки, разметав при этом осколки ведущего колеса на сотни метров в воздухе.[15] Вражеский танк задымил, башенное орудие его бессильно опустилось к земле, а наш командир тоже опустил башенное орудие, при этом башенный стрелок заработал спаренным с орудием пулеметом, как и наш соседний танк, не подпуская к себе вражескую пехоту.
Сидевший рядом со мной мой большой уродливый Курт полностью опустошил дисковый магазин своего пулемета, а потом начал менять его, отпуская соответствующие комментарии, в основном касавшиеся оружейников арсенала «Шпандау» по части неэффективной конструкции и малой емкости пулеметных магазинов[16] – а также сексуальных пристрастий их матерей. За это время русские пехотинцы успели подобраться к нашему танку справа, я мог видеть их измазанные грязью фигуры на крайнем срезе своего прибора наблюдения, когда они, что-то крича, не отрывали взглядов от нашего великолепного танка.
Обычно танкисты терпеть не могут вражеских пехотинцев с противотанковыми гранатами в руках поблизости от своих боевых машин; уж слишком велик риск заполучить смертоносный «гостинец», а жалюзи нашего машинного отсека были чересчур уязвимы. Но теперь я подпустил этих русских смельчаков достаточно близко, чтобы они могли полюбоваться видом наших опорных дисковых катков и стальных гусениц, работающих в унисон. Услышав поощряющий крик Хелмана, я дал «Тигру» ход и, рванув левой рукой рычаг назад, а правой послав другой вперед, развернул всю 60-тонную машину на месте вокруг вертикальной оси, так что грохочущие гусеницы подмяли под себя всю группу подобравшихся к машине русских пехотинцев.
