Верка посмотрела на него, и он увидел золотистые ресницы и почти белые брови, которые, если присмотреться, придавали курносому Веркиному лицу вид добродушного шпица — тот очень хочет выглядеть свирепым, а на само деле веселый и мирный.

— Должна ты мне помочь в расследовании, Костышева, — сказал он деловым тоном, и это действовало.

— Если по делу, — размышляюще пробормотала Верка, потом встала, потопталась немного, чтоб согреться, и вышла…

— Наши товарищи посланы для выполнения этого задания, — услышал он низкий голос Бубнича. — Пока от них нет вестей. Как революционеры-марксисты мы должны быть готовы ко всему. Даже к их гибели. Такова диалектика борьбы. Но та же диалектика учит нас ждать и надеяться до последнего мига. Ждать не сложа руки, а действуя. Мы и действуем. Принимаю на свой счет критику в адрес ЧК и милиции. Да-да, товарищ Иншаков, не отмахивайся. Поработали мы неважно, раз дали контре совершить два таких преступления, как грабеж одного и поджог других складов. Но, товарищи, вы должны принять во внимание: все наши силы отвлечены на борьбу с Хреном. Положение в городе сложное. Сегодняшнее поведение женщин-работниц говорит за то, что даже самый надежный пролетарский элемент города переживает сомнения. На все у нас физически не хватает сил. Сякинский эскадрон ненадежен. Наша задача заставить его стать военной и сознательной силой. Мы занимаемся этим… Главная же угроза сейчас — это усиливающаяся деятельность массированного элемента и буржуазии в городе. Мы должны быть готовы ко всему. По данным ЧК…

Кто-то подошел и закрыл дверь. Гуляев молча глядел в заплеванный, усеянный шелухой семечек пол.

Вошла Верка, подталкивая перед собой невысокого ловкого парня, в армейской фуражке, длинном штатском пальто и обмотках. Винтовка без штыка висела у него на плече дулом книзу.

— Вот Панфилов, — коротко сообщила Вера и снова устроилась на диване.

— Гуляев — следователь милиции, — сказал Гуляев, вставая и подавая руку.

— Фу-ты ну-ты! — сдавив руку Гуляева, засмеялся парень. — Так чего понадобился?

— Скажите, товарищ Панфилов, — Гуляев сознательно вел разговор официально. — Сахар, который дала вам Власенко…

— А-а! — покраснел парень. — Я ж не крал его!

— …она на ваших глазах его доставала?

— Как доставала?

— Вы видели, где и как он у нее хранится?

— Видел. В мешочке таком.

— Большой мешок?

— Махонький.

— Сахару в нем было много?

— Кила три.

— Немало.

— По нонешним временам — клад.

— Откуда ж она его добыла, этот клад?

— Говорит: с прежних времен хранила.

— А вы верите?

Парень подумал, посмотрел на Гуляева, отвел глаза.

— Нюрка, она девка-то ничего, своя.

— Скажите, а что за знакомства у нее?

— У Нюрки? — парень рассмеялся. — Ну я — знакомство. Еще наши парняги…

— А кроме?

Парень посмотрел на Верку. Та вмешалась.

— Выкладывай, Вань. Милиция знает, зачем ей это надо. Давай, как на ячейке. Крой.

— Нюрка — она у нас лихая, — сказал Панфилов с некоторым усилием, — так, навроде, в доску своя, но есть у ей один изъян. — Он остановился и снова взглянул на Верку. Та тоже пристально и настороженно смотрела на него. — В общем, значит так! — решительно рубанул Панфилов рукой по воздуху. — Она, понимаешь, с блатными шьется. Шпана вокруг ее… Тут такое дело. Ребенок-то у нее — он при прошлом режиме еще сработан. Был у нас в городе Фитиль, не слыхали?

Гуляев покачал головой.

— Сперва был как все, потом подался в Харьков, еще огольцом, а потом уж наезжал чуть не в своем шарабане. В большие люди пробился. Говорили — шайкой заправлял. Вот от него Нюрка пацана-то и нагуляла. Перед самой революцией накрыла его полиция. А потом вроде мелькал он в городе. И, главно, стали к Нюрке ходить разные налетчики… И всех она примает. Одно время перевелись они тут, а вот опять, значит, появились.

— А Фитиль?

— Про Фитиля ничего не знаю.

— Ясно, — сказал Гуляев. — Вера, могла бы ты мне помочь в одном деле?

— Если общественное — помогу, — сказала Верка.

— Будь спокойна — не личное… А вы, товарищ? — он посмотрел на Панфилова.

Тот спокойно встретил его взгляд.

— Раз Верка с вами, я тоже.

— Мне надо, чтобы вы ввели меня к Власенко. А потом придется, возможно, провести и обыск.

Верка помрачнела.

— Неудобно как-то.

А Панфилов сказал прямо.

— На такие дела я не мастак. Живу рядом, шабер. А тут — обыск.

Гуляев усмехнулся, хотел что-то сказать, но вмешалась Верка.

— А на революцию ты мастак? — спросила она Панфилова. — Так что давай, Вань, бросай дурака валять. Раз требуется, надо сделать. Как договоримся, Гуляев?

— В шесть часов я прихожу к вам на Слободскую и мы все идем.

Уже смеркалось, когда впереди замерцали огни, стал доноситься собачий лай, рев скота.

— Посоветоваться надо, — сказал, сползая по склону оврага, Аристарх Григорьевич. — Кабы на свою голову приключений не схлопотать.

Фитиль заскользил по мокрой глине оврага и ловко затормозил перед самым ручьем.

Клешков последовал за ним. Аристарх зачерпнул ладонями воду, выпил из них, как из ковша, стряхнул последние капли на лицо, обтер его длинным платком, добытым из-под чуйки, и присел на свой «сидор». Фитиль нагреб палых листьев и уселся на них. Клешков стоял, рассматривая узкую балку, заросшую рыжим кустарником и заплесневелым бурьяном, ивы, склонившие все еще свинцовые свои шапки над ручьем. Вода в ручье глухо шумела, она была темной и холодной…

— Вот жизнь какая путаная, — сказал Аристарх, добывая в таинственных карманах под чуйкой спички, — сидишь в городе, так тебе этот Хрен на каждом шагу мерещится. Вышел за окраину — его днем с огнем не сыщешь.

Фитиль мрачно разглядывал отстающую подошву сапога. Маленькая кепочка была натиснута до самых ушей. Его хищное и зоркое лицо, с вечно готовыми взбухнуть и пропасть желваками было в непрестанном движении. Он то прищуривался, оглядывая своих попутчиков, то начинал хмурить лоб и нервно улыбаться, то весь словно чугунел — становился неподвижен и черен.

— Эй, милиция, — спросил он, — у коммунистов-то был шмон после твоего побега?

— И после твоего был шмон, — огрызнулся Клешков.

— Как дети малые, — с ласковостью в голосе, не заглушавшей строгого предупреждения, остановил их Аристарх.

— Я вот к чему, — покусывая травинку, сказал Фитиль. — Если красные разъезды выслали, а Хрен со своими хреновину порет, как бы нам не засыпаться, кореша!

Все помолчали. Негромко шелестел у ног ручей.

— Я так скажу, — решил Аристарх, — айдате, братики, в деревню. Деревня должна наскрозь быть за него. Иначе как же? Поведаем кому из головастых мужиков об нашем деле, не обо всем, а так — с краюшку, он нас и сведет. Ась?

— Пошлепали! — сказал Фитиль. — Эй, чемурило, кончай портки просиживать!

Они вылезли из оврага и, следуя за емко вышагивающим Аристархом, дошли до первой поскотины. Позади всех, пришлепывая надорванной подошвой и затейливо матерясь, плелся Фитиль.

— Войдем, хатку поищем получше, там и сговоримся с хозяином, — сказал Аристарх, пролезая под поперечную слегу.

Почти немедленно вслед за его словами за плетня выпрыгнул огромный волкодав и кинулся им навстречу.

— Забодай меня чулком! — крикнул Фитиль. — Князев, прочисть зенки!

Аристарх окаменел. Волкодав захрипел подскочив, обнюхал его.

Клешков едва успел схватить за руку Фитиля, полезшего за ножом.

— Убьют! — крикнул он.

— Я сам его запорю, гада! — скрипнул зубами Фитиль, пытаясь вырвать руку у Клешкова.

Волкодав, как будто услышав угрозу, ринулся к ним. Фитиль вырвался из рук Клешкова и махнул ножом. Волкодав отпрыгнул и оскалился. Фитиль согнулся, чуть отставив от бедра руку с ножом и шагнул навстречу собаке. Волкодав захрипел и приготовился к прыжку.

— Кто такие? — закричал чей-то голос.

Князев что-то отвечал своим медовым голосом, а волкодав и Фитиль ходили друг около друга, как два зверя одной породы.