— Слышали, что сказал мне Саридза?

— Нет. Зато слышал, что вы говорили Саридзе. Когда меня втащили сюда, вы орали на него как сумасшедший.

Кентон решил поделиться с ним новостями.

Выслушав его, Залесхофф чертыхнулся.

— Это камера для вулканизации.

— Полагаю, что так.

— И заперта она герметично и никакого воздуха не пропускает?

— Похоже, что так. Каков диаметр двери?

— Точно не знаю. Но думаю, метра два.

— А сколько в глубину?

— Саридза сказал, что тут помещаются две вагонетки с кабелем. Так что, думаю, около четырех метров. А почему вы спрашиваете?

Залесхофф забормотал что-то себе под нос.

— Это означает, — начал он, — что здесь у нас примерно двенадцать с половиной кубометров воздуха. Ну, с учетом объема наших тел, скажем, одиннадцать. Григорий жив?

— Не думаю.

— Таким образом, получается по пять с половиной кубов на каждого. Если повезет и если эта емкость охладится достаточно быстро, можно протянуть часов семь. Это если не будем шевелиться и болтать. К этому времени могут появиться рабочие.

Кентон хотел возразить, но не стал.

— Скажите, есть шанс, что Тамара и тот, другой ваш человек по имени Питер, будут искать нас и найдут здесь?

— Тамара непременно пришла бы на помощь, если бы знала, что мы здесь, но ей и в голову не придет искать нас в этой дыре. Кроме того, у нее работа. Слышали те три выстрела?

— Да.

— Это Тамара послала мне сигнал, что она уходит. Она должна следить за Саридзой и связаться с нашими людьми в Праге. Меня одно удивляет: почему Саридза просто не застрелил нас? Должно быть, резко подобрел.

Кентон глубоко вздохнул.

— Лично я предпочел бы, чтобы он сразу нас прикончил. Дело в том, Андреас, что рабочие появятся тут не раньше чем через тридцать часов. Сегодня воскресенье.

Минуту Залесхофф не отвечал, было слышно лишь тиканье часов у него на запястье. Затем русский тихо засмеялся.

— Понимаю, — протянул он. — Это означает, что нам надо хорошенько подумать.

— Это о чем?

Но Залесхофф не ответил. Довольно долго оба молчали. Кентон почувствовал, что ему становится жарко. Он весь вспотел и поймал себя на том, что стал дышать чаще. Наверное, количество кислорода стало уменьшаться, подумал он. Кентон старался лежать неподвижно, а дышать — глубже и реже.

— А вы уверены, — произнес через какое-то время Залесхофф, — что здесь умещаются две вагонетки? Именно так сказал Саридза?

— Да. А что?

— Воздуха стало заметно меньше. Думаю, больше часа нам не протянуть.

— Я думал, хватит еще на несколько часов.

— Посмотрим. Здесь вроде бы должен быть сторож?

— Его вырубил Майлер.

— Надо что-то делать. Есть при вас что-нибудь, чем можно стучать в дверь? Если вдруг появится Тамара или сторож очнется, мы должны привлечь их внимание.

Кентон подумал, что шансы невелики, однако начал соображать, какой предмет может пригодиться. И сделал вывод, что ничего такого при нем нет.

— У меня ничего. Может, у Григория?

— Да, возможно, пистолет остался при нем. У вас есть спички?

— В кармане, но я не могу их достать.

— Попробуйте перекатиться поближе ко мне.

Кентон повиновался. Перекатился и вскоре почувствовал, как пальцы Залесхоффа шарят у него в кармане. Через несколько секунд тот пробурчал, что коробок у него.

— Тратить кислород на спички мы себе позволить не можем, — сказал он. — Я чиркну спичкой, и гореть она будет три секунды, потом задую. За это время вы должны разглядеть, где лежит Григорий и где находится правый карман его пальто. Он всегда носил свою пушку в правом кармане. А после этого попробуйте подобраться к нему и нащупать оружие.

Первая спичка сломалась.

— Пальцы онемели, не слушаются, — пробормотал Залесхофф.

Через секунду вспыхнула вторая спичка. Пламя ее осветило заднюю часть камеры и тут же погасло. Кентон, извиваясь, начал пробираться к телу Григория, на это у него ушло несколько минут. От затраченных усилий он задыхался, пот градом катился со лба и заливал глаза, но вот наконец он перекатился последний раз, и костяшки пальцев уперлись в карман пальто убитого. Он был пуст. Кентон отодвинулся в сторону и лежал неподвижно, стараясь отдышаться.

— Нет? — спросил Залесхофф.

— Нет. Зато я понял, почему воздух уходит так быстро.

— Почему?

— Там вагонетка с катушками кабеля.

— А в центре барабана пусто?

— Не заметил.

— Стало быть, эта вагонетка с кабелем уже сама по себе занимает треть объема. Похоже, воздуха нам хватит еще часа на четыре с половиной, не больше.

— Четыре с половиной часа — не так уж и мало времени.

— Тоже верно.

Оба они умолкли. У Кентона вдруг страшно заболела голова. Он попытался уснуть, но, несмотря на вялость, вдруг охватившую все тело, сон не приходил. И еще сердце — зачем оно так громко стучит в висках? Возможно, если он примет сидячее положение и привалится спиной к вогнутой стенке камеры, кровь отхлынет от головы?.. Но тут Кентон обнаружил, что у него просто нет сил на это несложное движение. Снова и снова он принимался считать до десяти, мысленно приказав себе, что на цифре одиннадцать должен сделать усилие и сесть, но всякий раз совершал это действие лишь в воображении. Тело оставалось на том же месте. В ушах тихо, но противно звенело. Словно комар зудит, подумал Кентон. А потом вдруг резко вздрогнул. Он задремал, но только теперь понял, что засыпать никак нельзя, надо держаться, любой ценой гнать от себя эту противную дремоту. Кто-то обязательно должен прийти. И едва эта мысль промелькнула у него в голове, как на смену ей пришло горькое осознание того, что это вряд ли случится, что робкие его надежды совершенно беспочвенны, просто разум отказывается мириться с неизбежным даже тогда, когда шаги палача уже звучат в тюремном коридоре. Кто-то должен прийти… Ведь порой и невозможное возможно. Век чудес… один стежок, сделанный вовремя, стоит девяти… случаи самых удивительных побегов и спасений. Глаза его наполнились слезами.

— Залесхофф, — нерешительно начал он, — что, если мы с вами возьмемся за руки, а?

Ответа не последовало.

— Залесхофф! — уже громко воскликнул он.

— Да тише вы, не мешайте думать! Скажите, а вы, случайно, не заметили, как закрывается эта дверь?

— Я думал, вы спите. Да, заметил. Там нечто вроде ушка с пазом. Длинный и толстый засов, на нем гайка крепления с колесом или диском. И засов заходит в этот паз, если подкручивать эту самую гайку.

— А это ушко… оно часть двери или привинчено к ней?

— Вроде бы часть двери. А почему вы спрашиваете? Отсюда, изнутри, ее все равно не достать.

— Ну а петли какие?

— Каждая примерно в четыре дюйма толщиной.

— Тоже часть двери?

— Не знаю. Но зачем вам все это?

— Некоторое время назад мы с вами искали предмет, которым можно стучать в дверь. Оказалось, он у нас есть.

— Вы это о чем?

— Да вагонетка с кабелем! Она же на рельсах. Как раз один из этих рельсов сейчас упирается мне в задницу, поэтому и вспомнил. Если пробраться за вагонетку и как следует толкнуть… расстояние от нее до двери примерно футов шесть. А в вагонетке, значит, барабан с кабелем?

— Да.

— Тогда, наверное, эта вагонетка весит примерно полтонны. Если придать ей достаточное ускорение, в дверь она врежется — будь здоров!

— И наделает много шума. Да, понимаю.

— Дело не просто в шуме. Я ощупал поверхность двери. Давление внутри камеры для вулканизации поднимается не сильно, поэтому и не было нужды как-то особо укреплять эту емкость изнутри. Она отлита из чугуна. Вот почему я спрашивал вас, является ли ушко частью двери.

— И все равно, я что-то не понимаю…

— Чугун — материал хрупкий.

Сердце у Кентона ёкнуло. Впервые за все время у него забрезжила хоть какая-то надежда. Но он приказал себе не радоваться раньше времени.

— Но что мы можем сделать со связанными руками и ногами?

— Да, это первая наша проблема. Мы должны попытаться освободить друг другу руки, вот только, боюсь, с закрученной проволокой это будет очень непросто. К тому же пальцы у меня онемели, я их не чувствую.