- Ты че? Уже хочешь выпить? – зевая, но готовая меня поддержать, спросила она.</p>
<p>
- Нет, Оль. Я уезжаю. Как мне выйти?</p>
<p>
- А че? Разругались?</p>
<p>
- Да устал я быть лишним! Самой целыми днями нет, а мне сидеть, ждать ее и быть паинькой. Надоело!</p>
<p>
- Ладно…щас…заходи, я оденусь…</p>
<p>
- Да я тебя здесь подожду.</p>
<p>
- Ладно, - она закрыла дверь.</p>
<p>
Одевшись, Ольга спустилась со мной вниз и спрятала меня в закутке между лестницей и стеклянной дверью. Сама же подошла к вахтерше и попросила ту сходить с ней в туалет, так как там трубу прорвало. Вахтерши кинулась за Ольгой, оставив свой пост, а я прошмыгнул тем временем на улицу. Позади осталось мое надоевшее убежище, три дня тоски, ссоры, печальной любви и множество выпитого самогона. Я был свободен и даже немного счастлив. Я выдохнул, достал сигарету, закурил, выпустил облако дыма вверх к серому небу и быстрой походкой, можно даже сказать побежал на вокзал, не дожидаясь трамвая.</p>
<p>
</p>
<p>
ГЛАВА 3.</p>
<p>
</p>
<p>
Первый день после отпуска, он не грустный, он какой-то мягкий, умиротворенный. Все еще загорелые, откормленные, сытые и с запасами харчей минимум на неделю, которые распиханы везде: под кроватями, в штурманских портфелях, в чемоданах в каптерке.</p>
<p>
Начался четвертый курс. Мы уже не просто курсанты старших курсов, мы выпускной курс. Правда, в общежитие нас еще не переселили, и мы все еще прозябаем в старой казарме на втором этаже. Но до первого этапа заключительного акта осталось совсем немного, как только освободиться свято место, мы его моментально займем. Прежний курс выпускается не как обычно в октябре, а по ускоренной программе – в сентябре. Они уже получили полевую офицерскую форму и щеголяют в ней в увольнении. Впрочем, у них уже и не увольнения, а свободный выход в город. Те, кто может ночевать в городе, дома, у родителей, родственников, ночуют уже даже не в общежитии. Мы с завистью смотрим на офицерское ПШ с пока еще курсантскими голубыми пагонами и портупеей через правое плечо. Многие вздыхают, не терпится и самим примерить такую красоту на своих плечах. Но мы знаем, что, как говорят бойцы «дембель неизбежен» и наш выпуск впереди, только стоит совсем немного потерпеть, ведь четвертый курс это не первый и даже не третий, он богат на приятные события. Длительная стажировка, опять-таки переезд в общежитие, стопроцентные увольнения два раза в неделю, банный день по средам, но теперь уже дома, почти, как увольнение, да короткое – всего пару часов, но это возможность вдохнуть воздух свободы, традиционные для четвертого, выпускного курса дни, к примеру, «день зачатия» или «сто дней до приказа».</p>
<p>
Я сижу и пришиваю к кителю «парадки» четыре полоски, по числу курса, на который перешел, они объединены в один почти квадрат. Понемножку, стежок за стежком желто-голубой квадрат становиться на свое место. Появляется Вадька. Он садится на табуретку рядом. В одной руке у него китель в другой банка клея ПВА.</p>
<p>
- Чего ты мучаешься! Вот смотри! – он намазывает белую густую жижу на свой квадрат и приклеивает его на заранее определенное место, которое обведено мылом. – Вот и все!</p>
<p>
- Здорово, - хвалю его я и немного завидую его изобретательности, но отрывать уже почти законченную работу не собираюсь.</p>
<p>
Вадька вообще славиться у нас своей головой. Помню курсе на втором он решил сбрить виски и сразу же сделал это. Ему прислали родители черную кожаную косуху с красным ромбом на спине и, конечно, человек, носящий такое роскошество, должен соответствовать ему. Вот он и сбрил виски и стал походить на «панка». Но вот беда, Вадька не учел, что комбат к таким прическам относился резко отрицательно и не выпускал курсантов, имевших «не аккуратные» прически, за забор. Вадька же нашел способ и перехитрил старого волка! Он пошел в парикмахерскую и нашел там пучок волос, похожих на свои. Затем он каким-то образом приклеил их к своим вискам и издалека никто не смог бы догадаться, что виски накладные. И он все-таки прошел в увольнение! Что говорить, есть люди, которым несказанно везет. Нужно обладать везением, ну, и немножко изобретательностью и ты будешь жить счастливо! </p>
<p>
- Через десять минут построение на ужин! – громко извещает старшина, проходя по нашему кубрику в туалет.</p>
<p>
- А кто не хочет? – кричит ему вдогонку Бобров.</p>
<p>
- Все! Чуев сказал! – старшина на секунду останавливается, чтобы ответить на вопрос, который ему задавали уже несколько раз в каждом кубрике.</p>
<p>
- Через десять минут построение! – дублирует информацию Строгин для вновь вошедших Фомы и Юрки. Сам же берет сигарету и уходит в курилку.</p>
<p>
- Что будем брать? – обращается к нам Вадька. Стас пожимает плечами, а я молча жду предложения самого нашего бережливого казачка. – У меня есть нутрия. Надо сначала ее съесть, чтоб не испортилась. Колбасы, сало, сгущенку и козинаки оставляем на потом.</p>
<p>
Мы покорно соглашаемся, не имея намерения даже в мыслях противится Вадькиному предложению. Все что касается порядка хранения, приобретения и поглощения харчей мы делегировали свои права и голоса Вадьке. Он у нас словно министр харчпрома или строгая, но справедливая мать. Или, может, ворона из детского стишка: «ворона, ворона кашу варила… Этому дала…». Вадька берет из-под кровати матерчатую сумку, видимо мамину, с которой та ходит в молочный магазин с пустыми бутылками, раздвигает ручки и показывает нам трехлитровую банку, закрытую полиэтиленовой крышкой. Сквозь стекло мы видим коричневатую массу с кусками чего-то белого, видимо мяса. По всей видимости это блюдо состоит из картошки, помидоров, еще каких-то овощей и непосредственно мяса. Я никогда раньше не ел нутрию, но жизнь в училище научила меня снисходительно относиться к новинкам в питании. У меня совершенно отсутствует брезгливость к еде. И это даже несмотря на первый день после отпуска. </p>
