Натан Яковлевич криво усмехнулся.

— Так, ну к делу. Натан Яковлевич, я знаю, что вы раскопали запись с камеры слежения в приемной Варганова. Знаю, что вы сделали копию.

«Интересно, откуда?» — подумал Ройтман и почему-то сразу вспомнил не в меру любопытного референта Асмолова.

— Отдайте мне эту кассету и откажитесь от ведения дела Варганова.

— Но как я могу… — протянул Ройтман.

— Это ваши трудности. Заболейте. Умрите. Срочно выезжайте к любимой двоюродной племяннице, которая заболела корью.

— У меня нет двоюродной племянницы, — зачем-то сказал Натан Яковлевич.

— Верю. Но можете же вы заболеть. Или, например, очень удачный вариант — избиение хулиганами в подъезде. Подъезд есть, хулиганы найдутся…

— Спасибо. Я лучше заболею.

— Жаль. Так было бы правдоподобнее и эффектнее. — Пирожков с презрением уставился на Ройтмана.

«Как они все-таки боятся боли, — подумал Пирожков. — Кричит, хитрит, а разок ткнуть в печень — и лапки кверху».

— Несите кассету, — вслух сказал Пирожков.

Ройтман поднялся и на ватных ногах направился к шкафу, размышляя о том, стоит ли проявлять рвение и говорить о второй копии. Решил, что не стоит. Во-первых, Варганов тоже не последний человек и помочь ему при случае было бы полезно, а во-вторых, уж очень мерзкий тип этот Пирожков.

Натан Яковлевич аккуратно закрыл портфель и протянул визитеру кассету. Пирожков сидел без движения, обхватив красными ладонями углы подлокотников кресла. Он смотрел на адвоката оловянным взглядом бесцветных глаз.

«Неужели знает о второй копии?» — похолодел Ройтман. Признание уже готово было слететь с его языка, но тут Геннадий Борисович резко встал, а адвокат отшатнулся от этого движения.

— Проводите гостя. — Пирожков направился к дверям.

Ройтман засеменил следом. Заслышав шаги хозяина, молодчики выскочили в прихожую.

— Заберите кассету, — кивнул Пирожков на Ройтмана.

Один из бандитов вырвал кассету из рук адвоката. Второй открыл двери и вышел на площадку, держа руку за отворотом куртки.

«Тоже боится, орел Кавказа!» — съехидничал про себя Натан Яковлевич.

Пирожков вышел только после того, как приехал лифт. Он не произнес больше ни слова, а его человек, выходивший последним, и не подумал закрыть за собой двери.

Ройтман стоял в прихожей перед распахнутой дверью, слушая, как лифт съезжает вниз. Циля вышла к нему. Ее лицо раскраснелось. Трясущимися руками она закрыла двери, старательно и до отказа закручивая ручки многочисленных замков.

— Кто это был, Натан? — спросила она глухо.

— Какая тебе разница? — раздраженно рявкнул Ройтман.

— Интересно! Меня могли изнасиловать…

— Оптимистка!.. — махнул рукой Натан Яковлевич.

— Моего папу чуть не убили, — без паузы продолжала Циля, — а он не хочет мне сказать, в чем дело!

— Твой папа совсем с ума сошел… Зачем он вынул свой пистолет? — вздохнул Натан Яковлевич.

— Я и не знала, что у него есть пистолет…

— Партизан…

— Не смей оскорблять папу!

— Ладно, ладно, не кричи. Люба здесь?

— Эта предательница сбежала сразу, как только ты пошел в кабинет. Я не знаю, что я с ней сделаю!

— Это не те люди, которым можно отказать, — потирая нос, заметил Натан Яковлевич. — Она не виновата. Что с папой?

— В своей комнате сидит. Не виновата она, как же! Наследили тут, собаки.

Не слушая жену, Ройтман направился в комнату тестя, предварительно прихватив пистолет из кабинета.

Здесь стояла старая мебель, вывезенная из прежней квартиры. Берг Иудович ни за что не хотел расставаться с привычными вещами, и его комната напоминала мебельный комиссионный магазин.

Старик сидел на диване с кожаной спинкой и валиками, в точности под полкой с фарфоровыми слониками, и плакал, закрыв руками лицо. На Берге Иудовиче был пиджак, увешанный орденами и медалями, а всю правую часть груди занимала внушительных размеров планка.

Ройтман с жалостью посмотрел на тестя и положил пистолет на стол.

— «Над нами «мессеры» кружили…» — неожиданно пропел старик. — Как он смел, мальчишка! Меня, в собственном доме, вытолкать взашей! Отобрать оружие! А, это ты, проклятый!

Берг Иудович увидел зятя, но тот, не вступая в переговоры, выскользнул из комнаты, пригибаясь от ругательств, летевших вслед.

Нужно было подумать, как лучше и элегантнее сформулировать свой отказ от ведения дела. Варганов, конечно, не бандит, и ссориться с ним Ройтману не хотелось. Требовалась веская и правдоподобная причина. Натан Яковлевич зашел в кабинет, с неприязнью покосился на развернутое к двери кресло, в котором недавно покоился Пирожков, и присел на кожаный диван. Почти следом за ним вошла Циля и устроилась рядом.

— Натан, тебе нужно хорошо заболеть? — спросила она.

Ройтман кивнул. Циля всегда знала, что ему нужно, еще лучше, чем он сам…

— Я позвоню Марьяне, пусть положит тебя к себе. Заодно и обследование пройдешь. Давно пора.

«Умница моя», — подумал Натан Яковлевич. Как же он мог забыть об Акимовой, подруге Цили, которая была заведующей отделением больницы где-то в районе ВДНХ.

— Правильно. И пусть оформит все так, как будто меня по «скорой» доставили.

— Хорошо. Кому нужно звонить?

— Позвони вот по этому номеру. Спроси Виталия Викторовича. — Ройтман достал из портфеля толстенную записную книжку. — Хотя нет. Меня же на «скорой» увезли, экстренно. Значит, позвонишь завтра утром в приемную и сообщишь о том, что мне стало плохо с сердцем.

Циля переписала телефон из книжки.

Натан Яковлевич вдруг почувствовал, что чудовищно устал.

— Пойду спать, а завтра с утра — в больницу.

Зазвонил телефон. Ройтман поднял трубку.

— Натан Яковлевич, — услышал он голос Пирожкова.

— Да.

— Вы помните уговор?

— Конечно, просто я решил… подумал, что завтра с утра…

— Правильно подумали, ему сейчас не до вас. — Пирожков хохотнул и повесил трубку.

— Отключи телефон, после того как поговоришь с Марьяной, — устало попросил Ройтман и направился в спальню. Не откладывая дела в долгий ящик, он позвонил Варганову и в нескольких кратких, но не допускающих возражений фразах отказался от ведения дела.

Ночью Гордеева разбудил звон разбившегося стекла. Он открыл глаза и прислушался. Ночную тишину нарушало только ровное дыхание Алены.

Конечно, еще вчера он не мог и представить, что вдруг, ни с того ни с сего, она, его старая подруга, приедет из Питера, но это был свершившийся факт, и отмахнуться от него не представлялось возможным. Вернувшись домой, он обнаружил на лестничной клетке Алену.

Теперь она спала, прижавшись к груди Гордеева, и, видимо, чувствовала себя в полной безопасности. Из кухни доносились странные шуршащие звуки. Гордееву не хотелось покидать теплую постель, но он пересилил себя и осторожно, чтобы не разбудить Алену, выскользнул из-под одеяла. Из коридора тянуло свежим воздухом. Гордеев не стал одеваться. Он нацепил шлепанцы и прошел на кухню.

Дверь в кухню была закрыта. Из-под нее тянуло холодом. Не включая света, Гордеев толкнул дверь. Тысячи ледяных иголок вонзились в кожу. Под ногой Гордеева жалобно пискнуло и треснуло стекло. Он включил свет и увидел довольно печальную картину. Через разбитое окно в комнату врывался вихрь снежинок. Взбаламученная ледяная взвесь металась по кухне и покрывала все белым холодным слоем. Оставленная с вечера на столе бутылка французского красного вина была опрокинута, и содержимое кровавой лужей растеклось среди снежных наносов. Рядом с бутылкой лежал виновник погрома — увесистый кусок льда. Гордеев посмотрел в окно. Лед, видимо, упал с крыши и, отбившись от ветки стоящего напротив окна дерева, прямехонько угодил в окно.

«Душераздирающее зрелище», — хмыкнул Гордеев, поеживаясь от холода. Снег склизкими ошметками прилепился к телу Гордеева. Он плотно прикрыл кухонную дверь, вернулся в комнату и включил бра.

— Случилось что? — сквозь сон спросила Алена, прикрыв от света глаза рукой.