— Вы знаете, кого нужно арестовать? — недоверчиво буркнул майор.

— Знаю, — кивнул Турецкий. — Только дайте несколько минут — мне пришла в голову еще одна занимательная мысль…

Он вернулся в гостиницу, осторожно постучал в служебную каморку Антонины Андреевны, приоткрыл дверь.

— Вы позволите, Антонина Андреевна?

Женщина лежала на кушетке с мокрым полотенцем на голове. Жалобно смотрела в потолок, тщась, очевидно, получить ответ у Господа, за что он ее так наказал.

— Да, конечно, милости прошу, молодой человек… — Она приподнялась. — Простите, что в таком непрезентабельном виде… А что, вообще, случилось? Сюда заходила милиция, забегал врач «Скорой помощи»…

— Напрасно вы не поехали в больницу.

— Ах, бросьте, что со мной будет… Отлежусь, оклемаюсь. Если снова, конечно, не ударят.

— Не ударят, — уверил Турецкий. — Уж я за этим прослежу. Вспомните, Антонина Андреевна, вы вчера обмолвились, что мне в четверг звонили из секретариата Генеральной прокуратуры.

— Да, я прекрасно помню, у меня вполне приличная память для моего возраста.

— В котором часу это было? Хотя бы примерно.

— Зачем примерно, молодой человек? Это было в десять вечера — как раз начинались новости но второму каналу. Я еще подумала: как точно звонят— с сигналами точного времени…

— Звонила женщина?

— Да, звонила женщина. Она сказала…

— Неважно, что она сказала, Антонина Андреевна. Вернее… важно не все, что она сказала. Она не спрашивала, где я? В гостинице или где-то в отъезде?

— Да, вы знаете, она спросила… — женщина насторожилась. — Я ответила, что вы уже в номере. И если она хочет, я могу вас связать. Она сказала, что не нужно, что это простая формальность, она просто делает то, что велело начальство. Ей нужно вписать в отчет, что работник уже на месте, или что-то в этом роде…

— Отлично. А теперь внимание, Антонина Андреевна. Я прокручу вам три записи. Прислушайтесь к голосам. Не надо слушать, что они говорят. Слушайте, как говорят. Интонации, модуляции, все такое…

— Подождите, вы хотите сказать, что у вас есть голос?..

— Ради бога, не нужно вопросов, вам нельзя нервничать. Просто помогите отловить преступника. — Он достал телефон. — Слушайте.

Он прокрутил ей три фрагмента записи. Антонина Андреевна убрала со лба полотенце, наморщила лоб. Он прокрутил повторно. Для пущего восприятия включил на третий раз.

— Не надо больше, — помотала головой женщина. — Это запись номер три. Та самая женщина. Судя по всему, она пыталась изменить голос, говорила официальным тоном, но изменить тембр не смогла… Это точно она, молодой человек, уж поверьте, я за свою жизнь наслушалась голосов…

— Вы уверены, Антонина Андреевна? — настаивал Турецкий. — Нужна гарантия.

— Она, — кивнула женщина. — Вы заметили, что я избегаю всевозможных «может быть», «вероятно», «напоминает» и так далее? Поверьте, молодой человек. Вам будет трудно поверить, но до сорока лет, пока не вышла замуж за главного инженера завода токарных станков, я преподавала в музыкальной школе и до сих пор имею идеальный музыкальный слух и звуковую память.

— Вы позволите войти, Евгения Владимировна? — вкрадчиво осведомился Турецкий, сооружая ледяную улыбку. Следователь Ситникова попятилась, побледнела, запахнула отвороты халата.

— Вы в своем уме, Александр Борисович? Уже двенадцать часов ночи… — ее голос дрогнул, завибрировал на отчаянной ноте, когда вместе с Турецким в прихожую втиснулись майор Багульник и несколько оперативников в штатском.

— Мы просим нас покорно извинить, — Турецкий иезуитски улыбался, — но, к сожалению, обстоятельства складываются так, что мы не можем терпеть до утра.

Женщина отступила, прижалась к холодильнику, испуганно смотрела на вторгшуюся компанию.

— Здравствуйте, Евгения Владимировна, — буркнул Багульник, отводя глаза. — Ради бога, простите, но наш уважаемый друг из Москвы настаивал на этом визите…

— Нужно прояснить один вопрос, Евгения Владимировна. Для пущей ясности, так сказать, — произнес Турецкий. — Только не отпирайтесь, хорошо? Примерно год назад генерал Бекасов Павел Аркадьевич пришел в районную прокуратуру, где имел продолжительную беседу с прокурором Сыроватовым. Визит был связан с одной строительной московской фирмой, приобретшей контрольный пакет акций местного комбината строительных материалов. Произошла какая-то неприятная история — поговаривали о рейдерском захвате, да еще так некстати случилась смерть директора предприятия, решительно выступавшего против московских «партнеров». Но смерть, разумеется, естественная — банальный сердечный приступ. Рьяные следователи из прокуратуры стали копать, и это, естественно, не понравилось добропорядочным и законопослушным товарищам из Москвы. Генерал выполнял благородную миссию — всех помирить. Не хочу обвинять уважаемого господина Сыроватова в коррупции, да и не мое это дело… в общем, после долгой и продолжительной беседы с Павлом Аркадьевичем прокурор отдал приказ подойти к уголовному делу с… несколько обратной стороны. Разумеется, расследование должно быть тщательным, непредвзятым, но стоит ли на нем зацикливаться? Виктор Петрович свел вас с Павлом Аркадьевичем…

— Послушайте, ерунда какая… — Ее голос задрожал от возмущения. — Павел Аркадьевич всего лишь два раза пригласил меня в ресторан… Но ведь не я одна вела это дело! Мы с ним несколько раз разговаривали, но эти беседы были всего лишь… — она замялась.

— Понимаю, — улыбнулся Турецкий. — Спали полгода, но общались мало.

— Да как вам не стыдно… — Она покраснела, как помидор, и сразу сникла. — Какие полгода, о чем вы говорите? Разок, другой… Этот человек не в моем вкусе. Я пришла к прокурору и стала просить, чтобы меня сняли с этого дела. Сказала, что, если он этого не сделает, я уволюсь. Я еще удивилась, что Виктор Петрович не стал возмущаться, назначил другого следователя. Дело не афишировалось, и, насколько знаю, через неделю-другую его закрыли. Больше к этой теме не возвращались…

Турецкий иронично посмотрел на майора, который с каждой минутой становился все угрюмее.

— Ну что ж, Владимир Иванович, мне кажется, все понятно.

— Вы считаете, это она? — Майор нахохлился, выразительно кивнул оперативникам. — Простите, Евгения Владимировна, но нам придется вас задержать. Действуйте, ребята.

Следователь Ситникова стала стремительно зеленеть. Попятилась в комнату.

— Да что за бред, Владимир Иванович? Я ни в чем не виновата, я никого не убивала… да что с вами происходит?

Мрачный оперативник перекрыл ей путь к отступлению, Татарцев грубо схватил даму за локоть, чтобы не вырвалась. Дама тяжело и страстно задышала. Турецкий почувствовал вполне понятную неловкость. Возможно, он переборщил. Русская душа вообще отходчива.

— Но мы же не повезем ее в таком виде? — засомневался оперативник. — Товарищ майор, видимо, ей нужно переодеться?

— Стоп-стоп, ребята! — Турецкий выдвинулся на передний план. — Женщина не виновата, к чему такое усердие?

— Вы издеваетесь? — взревел, багровея, Багульник. — Но вы же сами сказали…

— Я сказал, что мне все понятно. Но я не говорил, что эта женщина убила пятерых и еще троих покалечила. Татарцев, да отстаньте вы от нее!

Татарцев сплюнул, злобно покосился на Турецкого, оставил женщину в покое. А та, точно хамелеон, продолжала менять раскраску. Теперь из зеленой она становилась бледно-розовой. Она сглотнула, сделала попытку улыбнуться.

— Я выяснил все, что хотел, — виновато улыбнулся Турецкий. — В официальной кабинетной обстановке Евгения Владимировна ни в чем бы таком не призналась. Не стану испытывать ваше терпение, господа милиционеры. Мы покидаем этот дом и едем к настоящему убийце. А дама нас простит. — Он подошел к женщине, шепнул ей на ухо: — Знаете, в чем секрет счастья, Евгения Владимировна? Сделать человеку плохо, а потом — как было.

Работники милиции, ворча под нос, покидали скромное жилище. Турецкий задержался.

— А вы жестокий, Александр Борисович, — пробормотала Ситникова. — Отомстили, да?