— Извне злодей не мог проникнуть? Скажем, через окно или крышу? Можно также допустить одного из упомянутых мной призраков…
— Призраков не допускали. А что касается проникновения извне… Только теоретически. На окнах решетки — все-таки это бывшая психушка, чердак заперт на ключ, а ключ надежно утерян. В общем, сам все выяснишь.
— О, горе мне! — патетично вскричал Турецкий. — Я знал, что этим кончится. А я-то гадал, почему в моем гороскопе на эту неделю множество оригинальных знакомств! Как ты можешь, Костя? Не мы ли с тобой ели из одной миски, отстреливались из одного пистолета…
— Хватит юродствовать, — крякнул Меркулов. — Дело, между прочим, серьезное.
В кармане у него прозвенел звонок, Меркулов выхватил телефон — тоже позднее приобретение, модный слайдер с функцией 3G и прочими ненужными вещами, — прочел, шевеля губами, подсказку на экране, покачал головой, дескать, не буду отвечать, убрал телефон обратно. Перехватил насмешливый взгляд собеседника.
— Чего уставился?
— Ничего, — пожал плечами Турецкий — Приятно смотреть на наше растущее благосостояние.
— На себя посмотри… Прости, Александр, но я достаточно ясно выразился.
— Между прочим, не имеешь права…
— О каких правах ты говоришь? Генеральный давит, как бульдозер. Следственная группа расписалась в бессилии. Посылать вторую группу? А где нам взять столько Шерлоков Холмсов? У нас сплошные доктора ватсоны. Положение осложняется тем, что вдова Бекасова, Анастасия, и супруга нашего генерального являются по жизни подругами. Анастасия поплакалась жене генерального, та воздействовала на мужа. Итог понятен — с потолка поступил грозный приказ: расследованием должен заняться лучший сыщик Москвы, и неважно, состоит ли он на государственной службе или является частником. Испортить жизнь можно любому. Равно как улучшить. Прости, Саня, я вспомнил о тебе. А теперь можешь возмущаться.
— Вот спасибо огромное, Константин Дмитриевич, — Турецкий не поленился, выбрался из кресла, отвесил поклон до земли. — За доверие, за то, что не даете заскучать. Как бы мы жили, если бы в лучшие моменты жизни вы не вспоминали о нас?
— Поезжай. Лучше не затягивай, сделай это прямо сегодня. Посмотришь, чего там наработала следственная группа, дашь ей пинка.
— Да кто же мне позволит! Я никто, ты забыл? Меня и в прокуратуру не пустят — не то, что позволят прикоснуться к святая святых — уголовному делу, не говоря уж о том, чтобы дать кому-нибудь пинка! Или у тебя в рукаве припасено рекомендательное письмо капитану королевских мушкетеров? Так с этим письмом только в туалет сходить…
Меркулов терпеливо ждал, пока закончится буря. По мере ее затухания выкурил еще одну сигарету.
— Ты закончил? Теперь слушай. О твоем прибытии прокурора Сыроватова известят уже сегодня. Ему не нужно скомпрометированное учреждение, руководимое им же. Тебе окажут все возможное содействие. Соответствующие инструкции получит и милицейское руководство. Если будут инциденты — смело ссылайся на генерального. Не поможет — воспользуйся парой телефонных номеров, которые ты знаешь. Если убийца сам прокурор — не смущайся. Поступай так, как велит закон. Хотя не думаю, что этот запуганный человечек способен кого-то убить. Теперь о приятном. Голованов не зря выглядел таким мрачным и потрясенным. Я поговорил с ним. До отъезда получишь командировочные в размере оклада, зарплату за текущий месяц, а также моральную компенсацию — в размере двух минимальных месячных зарплат. Надеюсь, это утешит тебя?
— С трудом, — проворчал Турецкий. — Это не повод пуститься в пляс. И нисколько не меняет дело! Признайся честно, Костя, — он опустил очки на нос и уставился на Меркулова иронично-прожигающим взглядом, — почему ты решил подставить именно меня?
— Стыдно признаться, — пожал плечами Меркулов, — но ты лучший. И почему я об этом вынужден говорить?
Он остановил машину в двух кварталах от агентства «Глория», вблизи оживленного перекрестка, прогулялся до киоска за минеральной водой. Задумчиво прошелся взглядом (будто пальцем по батарее) по привлекательной шеренге пивных бутылок, мысленно прочел народную пословицу «Любишь кататься, не вздумай похмеляться», поборол искушение, вернулся в машину. Сидел, откинув голову, врачуя расшатанную нервную систему, смотрел из-под прикрытых век, как проносятся по лужам грязные машины, окатывая ни в чем не повинных граждан. От заднего крыльца ресторана «Харакири» отъезжали легковушки, спеша доставить заказы голодным москвичам (интересно, основатели этой пищевой сети знали какое-нибудь другое японское слово?). Из школы для одаренных детей за высокой решетчатой оградой вывалила на перемену толпа учащихся. Глубокая тайна, видать, есть, почему из сотен одаренных мальчишек и девчонок вырастают сотни бездарных мужчин и женщин…
Ирина не звонила, вероятно, обиделась. Хотя, если вдуматься, ничего предосудительного он вчера не совершил. Сидел в каком-то баре до двенадцати ночи, явился домой, распространяя амбре, тихий, никого не оскорблял, не буйствовал, свернулся калачиком на краешке кровати. Кто бы объяснил ему, что такое с ним опять творится? Надоели похожие дни? «Завтрашний день будет таким же, как сегодня. Жизнь проходит, пока мы готовимся жить». Жалко Ирину, за что ей с ним такие мучения?
— Вот уж воистину… — прокряхтел Турецкий, вытаскивая из глубин плаща телефон. — Мужчина создан для женщины, чтобы ей жизнь медом не казалась.
Ирина отозвалась. Голосок ее звучал достаточно ровно, нейтрально — и не друг, и не враг…
— Ну, здравствуй, герой моего кошмара, — однако нет, насмешливые нотки в ее голосе все же звучали.
— Ты можешь говорить?
— Могу, — подтвердила Ирина. — Могу даже слушать. Ты хочешь что-то сказать?
— Хотел, — вздохнул Турецкий, — да вот теперь даже не знаю… Ты как?
— Сан-суси.
— Знакомое слово.
— Без забот. Сейчас у меня перерыв. А после перерыва — беседа с очаровательным мальчиком, который придушил своего дедушку. Мне нужно хорошенько отдохнуть, набраться сил. Самое интересное, что мальчик действительно хороший, просто временами в него вселяется бес. Что с нами происходит, Саша?
— Я, кажется, виноват, — пробормотал он. — Только не говори, что между нами снова выросла стена.
— Запомни, — назидательно сказала Ирина, — самые прочные стены строят не из камня и бетона, а из непонимания.
— Я знаю, — вздохнул Турецкий.
— И перестань себя искать в этом мире. Нельзя объять необъятное. Чем больше нужно составляющих для счастья, тем меньше вероятность, что они образуют единое целое. Ты сегодня туго соображаешь?
— Да нет, я не тупой, — улыбнулся Турецкий, — просто у меня индивидуальная скорость восприятия знаний. Прости, но вечером меня не будет. А также не будет меня завтра, а возможно, и послезавтра. Заеду домой, соберу вещи.
— Ну что ж, понимаю, работа есть работа, — неуверенно сказала Ирина. — Нам ли быть в печали? Без расставаний не было бы встреч, правда, Шурик?
— Не разделяю твоего оптимизма. Если испытываешь сомнения в моей порядочности, позвони вечером Меркулову, он подробно распишет, куда меня послал. Он всерьез считает, что это дело государственной важности.
— Подожди, — забеспокоилась Ирина. — Если все так серьезно… я не хотела тебя расстраивать…
— Справлюсь, — самоуверенно заявил Турецкий. — Пару дней подышу свежим воздухом. Ты знаешь, на природе так хорошо.
— Знаю, — подтвердила Ирина. — В голову лезут навязчивые мысли, которые хочется осуществить с первой встречной… Прости, ничего личного, я просто шучу. Не забудь дома поесть, накорми кота — я забыла это сделать, и возьми с собой какие-нибудь теплые вещи.
— Возьму, — засмеялся Турецкий. — Некоторая противоречивость нашего климата видна уже прямо из машины. У меня на антресоли имеется тревожный чемоданчик. Он всегда готов — вдруг завтра в поход?
— Удачи, детектив, — напутствовала на прощание Ирина. — Я знаю, ты справишься. Ты же лучше всех…
Почему он должен куда-то спешить, лезть из кожи, нестись, задрав штаны? Он тоскливо мялся посреди комнаты, в которой давно пора все менять, вспоминал, куда он дел свой тревожный чемоданчик (на антресолях его почему-то не было). Пушистый Тихон полутора лет от роду — серый, пушистый, с белым потешным пятном на носу — увивался вокруг ног, в надежде задирая голову.
