— Это лишний раз доказывает, что я прав! — взвился Мышкевич. — Восемь вагонов с лесом ушли в обход ДОКа!
— Это лишний раз доказывает, что ты всех достал, Эдик, — Эльвира шлепнула его по макушке, — своим неугомонным правдоискательством. От Мышкевича ушла жена — не ушла, а убежала в ужасе, отвернулись друзья, знакомые, соседи, внимательно стал к нему присматриваться участковый психотерапевт…
— Ну, вот и ты туда же, Эльвира… — сникли плечи правдолюбца. Он тяжело вздохнул, тоскливо уставился на торчащий из щели в DVD-проигрывателе диск. Турецкий насторожился, если тот к нему бросится, он может не успеть перехватить. Но Мышкевич решил не рисковать, хотя глаза алчно и блеснули. Все-таки есть у парня нюх, отметил Турецкий.
— Ты же когда-то неплохо ко мне относилась, Эльвира…
— Тебе показалось. Выйдя из больницы, господин Мышкевич обнаружил, что его уволили из редакторов, сделали банальным журналистом. Отчаявшись найти правду в этом жестоком мире, онпревратился в обыкновенного алкоголика. Пил по-черному, уходил в продолжительные запои, был замечен в неадекватном поведении, ввязывался в драки, попадал в милицию. Ты так часто в нее попадал, Эдик, что я удивляюсь, почему ты не остался в ней работать.
— Потому что там все продажные, — храбро огрызнулся Мышкевич. — Даже ты, Эльвира.
— Спасибо. В последнее время ты вроде бы перестал пить, иногда показываешься на работе…
— Его не уволили? — удивился Турецкий.
— Пожалели. Только из жалости держат на ставке. Но, думаю, что скоро его все же попрут. Впрочем, в последнее время тебя почему-то не видно, не слышно, Эдик. Неужели опять мышкуешь? Сменил тактику? Из правдоруба превратился в частную ищейку?
— Зачем вам это? — кивнул Турецкий на фотоаппарат.
Тот покрепче прижал штуковину к груди.
— Кадры решают все, — засмеялась Эльвира, — особенно если сделаны скрытой камерой. Вам уже не скучно у нас, Александр Борисович?
— Бред какой-то, — признался Турецкий. Он недоверчиво всматривался в пойманное недоразумение с трясущимися конечностями и не мог взять в толк, чем же были вызваны его страхи?
— Позвольте, угадаю, Эдуард Егорович, — сказал он, — чем же было вызвано ваше посягательство на основополагающую статью Конституции о неприкосновенности частной жизни граждан. Вы решили, непонятно с какого перепуга, или, извините за дерзость, ПЕРЕПОЯ, что сможете самостоятельно разобраться в громких убийствах, случившихся в районе. Будучи журналистом, вы прекрасно об этих убийствах осведомлены. Узнали, что из Москвы прибывает следователь, решили познакомиться, так сказать, в одностороннем порядке. Какого черта вы все время сидите в кустах?
— Где хочу, там и сижу, — проворчал Мышке-вич. — Вдруг вы такой же, как они? Нет, я, конечно, слышал о следователе прокуратуры Турецком, на счету которого много раскрытых дел, я даже раздобыл в Интернете вашу фотографию…
— Сомнения не давали покоя, Эдик, — хихикнула Эльвира. — Теперь ты видишь, что перед тобой настоящий Турецкий. Понимаешь, какая честь оказана нашему городку? — Она взяла Мышкевича за плечи и хорошенько встряхнула. — Ну и что будем делать с этим сокровищем, Александр Борисович? Мне вас заранее жалко. Избавиться от этого типа вам будет трудно. Он пролезет в любую щель, будет вас преследовать, совать нос в ваши дела. Поколотить его, в сущности, можно, но это не лекарство. Если уж Эдику что-нибудь приспичит…
А Мышкевич внезапно замолчал, алчно уставился на Турецкого. Тому стало не по себе. Мышкевич повернул свою слегка сплющенную голову и вновь уставился на диск, торчащий из проигрывателя.
— Я знаю, что это такое. — Он резко выбросил палец. — Вам дал прокурор. Такая запись была у каждого члена московской следственной группы.
Они ее долго изучали, анализировали, спорили, а толку?
«А почему бы не обернуть неприятную ситуацию в свою пользу? — подумал Турецкий. — Хуже все равно некуда. Вдруг он что-нибудь знает?»
— Позволь на «ты», Эдик, — вкрадчиво сказал он.
— Только не обольщайся, приятель, — насупилась Эльвира. — Александр Борисович будет к тебе на «ты». А ты к нему — на «вы» и желательно шепотом.
— Да, конечно, конечно, Александр Борисович, — воспрянул духом Мышкевич. — Без меня вам это трудное дело не размотать, предлагаю объединить усилия…
Турецкий засмеялся. Эльвира присоединилась к нему, а оживший Мышкевич вновь скорчил физиономию умирающего.
— Ты свистнул в своей редакции эту запись, — продолжал Турецкий, — или добыл ее другим путем. Скажем, незаконно скопировал, пока ответственное лицо ловило ворон.
— Это не важно, — отмахнулся Мышкевич. — С этой записи вам ничего не вытянуть. Пустышка. Я внимательно ее смотрел. Камера охранника запечатлела совсем не то, что нужно для успешного расследования. Вы не так работаете, Александр Борисович. Забудьте про убийство генерала Бекасова. Чтобы выйти на след убийцы, вам нужно раскрыть преступление в прокуратуре — оно более, как говорится, перспективное…
Эльвира собралась треснуть его по затылку, но Турецкий, тщательно пряча улыбку, знаком приказал ей оставить человека в покое.
— Вы великодушны, Александр Борисович, — оценил Мышкевич. — Не позволяйте этой страшной женщине меня ударить. — И тут же получил по загривку — видимо, за «страшную женщину». — Ой… да уйди ты, Эльвира! — Он стал от нее отмахиваться, как от назойливого беса. — Скажите ей, Александр Борисович, чтобы не распускала руки!
— Эльвира, отойдите от него, — попросил Турецкий.
— Да я-то отойду. А вы потом пожалеете. — Эльвира пожала плечами и села на кушетку, стала смотреть на обоих с нескрываемой иронией.
— Да, да, у вас больше шансов раскрыть убийство в прокуратуре, — зачастил Мышкевич. — Я кое-что накопал на этих деятелей. Они не так просты, как кажутся на первый взгляд. У каждого в шкафу пусть маленький, но скелетик…
— У нас у каждого в шкафу скелеты, — проворчала Эльвира. — Гнали бы вы в шею этого придурка, Александр Борисович. Спать уже пора.
— Помощник прокурора Лопатников на первый взгляд кажется своим парнем, — повысил голос журналист и затарахтел, как пулемет, — но он амбициозен, жаден и все время норовит подсидеть прокурора Сыроватова. Он из тех людей, у которых чужие успехи вызывают тошноту, головокружение и рвоту. Он отнял у следователя Гришина абсолютно выигрышное дело об убийстве на улице Черкасова и с легкостью выступил с ним в суде, оставив коллегу с носом. А ведь вся работа была проделана следователем Гришиным, который спустя пару месяцев, не выдержав травли, уволился… Он закрыл дело на директора маслозавода, который воровал легко и непринужденно, убедил в своей правоте Сыроватова. Представляю, какую сумму они огребли — у прокурора появились деньги на постройку бани, а Лопатников заменил старые «Жигули» на относительно новые. Под его руководством никто не хочет работать — и неважно, что говорят по этому поводу работники прокуратуры, им очень не хочется вылетать со своих насиженных мест… Следователь Ситникова — натуральная ведьма! Вы знаете, чем ведьма отличается от обычной женщины?
— Умением летать на метле, — улыбнулся Турецкий.
— Правильно, — согласился Мышкевич. — Не удивлюсь, если однажды выяснится, что она умеет летать на метле. Она готова затащить в постель любого, с кого может что-то поиметь. И в этом следователь Ситникова недалеко ушла от Лопатникова. Несколько месяцев назад разбиралось дело о наезде со смертельным исходом за мехколонной номер два. Как показала экспертиза, пешеход был в стельку пьян, просто выпал на проезжую часть. А водитель — некто Фадеев — не успел затормозить, хотя и ехал с разрешенной скоростью, ничего не нарушая. Дело квалифицировалось как несчастный случай, и совершенно правильно — некоторым пешеходам надо меньше пить.
— Ой, кто бы говорил, — съерничала Эльвира.
— А с тобой вообще не разговаривают, — огрызнулся Мышкевич. — Все закончилось бы мирно, в соответствии с законом, но тут за дело взялась Ситникова. Пошли какие-то интриги, подмазывания прокурора. В результате дело перешло к ней, и уж она довела его до разгромного финала. Отчеты экспертов чудесным образом поменялись, картина предстала в абсолютно ином свете. Оказывается, некто Фадеев был пьян, существенно превысил скорость, а несчастный пострадавший, который попал под машину, лишь немного выпил, что законом не возбраняется. Дело Фадеева было шито белыми нитками, даже гаишники понимали, что это полный бред. Но адвокат ничего не смог поделать, судья был строг — Фадееву дали четыре года колонии-поселения, куда он благополучно и отбыл. Позднее выяснилось, что у Ситниковой с Фадеевым был роман, он ее бросил, и обманутая женщина затаила злобу.
