Вернее, открыл дверь, замер в проеме и взялся за сердце. Такое поведение шефа не могло не заинтересовать Оксану, она встала, подошла, приподнялась на цыпочки. В кресле для приема посетителей сидел покойник, склонив голову, и смотрел на них стеклянными глазами.

Оксана орала так, что осипла. Обычная реакция — женщины всегда орут, когда видят мышей и покойников.

Турецкий задумался. И какой же зреет вывод? Взять за аксиому (пока условно), что Регерт вошел в кабинет прокурора в девять ноль-четыре. Никого не было, он сел в кресло, стал ждать. Через шесть минут вошла в приемную Оксана, могла и заглянуть к шефу. Несколько минут, чтобы провернуть убийство, у нее было. Спросила, по какому поводу визит, выслушала ответ, а далее действовала импульсивно, схватила первое, что попало под руку, огрела Регерта, убедилась, что процесс необратим, выскочила в приемную, стала судорожно красить реснички…

— Спасибо большое, Оксана Дмитриевна. — Он сделал пометку в блокноте. — Найдите, пожалуйста, следователя Шеховцову, скажите, что я хочу с ней побеседовать.

Он слушал, всматривался, запоминал. Каждые десять-пятнадцать минут перед глазами менялись лица. Все они были разные, в каждом он находил что-то настораживающее, в высказываниях искал вызывающие сомнения моменты. Во внешности следователя Шеховцовой не было ничего необычного. Удлиненное лицо, украшенное легкими очками в круглой оправе, морщинки усталости (да и возраста, чего уж там) в уголках глаз. Пепельные волосы собраны в пучок на затылке. Она вела себя спокойно, руки не дрожали, часто смотрела не на следователя из Москвы, а в окно, выходящее на парковку и кучку пожилых тополей, неохотно распускающих зеленые листочки.

— У вас неприятности, Анна Артуровна?

Женщина удивленно посмотрела на него.

— Кто вам сказал? — она пожала плечами. — Впрочем, вы правы. Неприятности — это моя жизнь. Разве у вас не так?

— Ну, не всегда. Бывает же что-то светлое.

— Бывает, — согласилась женщина, — но исключительно на бытовом уровне. Поесть, поспать, заглянуть на несколько минут в наивный сериал. Особенно мне нравится в жизни процесс засыпания… — Она посмотрела на собеседника долгим, ничего не значащим взглядом — такое ощущение, что разглядывала его мозг. — Мне самой начать рассказывать или предпочтем катехизис: вопрос-ответ?

— Пожалуй, совместим. Позвольте неожиданный вопрос, Анна Артуровна. Вы не были знакомы с генералом Бекасовым?

— Да боже упаси, — пробормотала женщина. — С какой бы это стати, Алексей Борисович? В окрестностях Мжельска, как грибы, растут поместья новых русских — нравятся москвичам наши места.

— Александр Борисович, — поправил Турецкий. Фокус не прошел — женщина в лице не изменилась. Трудно представить, что в ее лице может что-то измениться. Даже улыбалась она одними губами. Помедлив, он приступил к выяснению обстоятельств. Привычкой опаздывать на работу за девять лет работы в прокуратуре Анна Артуровна не обзавелась. Всегда приходит вовремя — если не в отъезде. И этот пятничный день не стал исключением. Ее кабинет расположен на третьем этаже, в двух шагах от западной лестницы и кабинета некоего Самохина, который шестого мая сидел на бюллетене и, к сожалению, не относится к «касте проклятых», как уже окрестили шестерых подозреваемых их более удачливые коллеги по работе. К своим обязанностям Анна Артуровна всегда относилась серьезно, девять лет отдала служению Фемиде, и подозревать ее в убийстве… она, конечно, понимает, что следователь из Москвы обязан отработать все версии, но лично для нее это так смешно. В восемь утра она уже была в прокуратуре, на посту стоял Лыбин (он сменится в девять), приветливо с ней поздоровался, она поднялась на третий этаж и, собственно, больше часа никуда не выходила, «выявляла нарушения» в части нецелевого использования государственных средств руководством санаторного комплекса «Грибное». Впрочем, нет, Шеховцова задумалась, по мере составления отчета потребовалась консультация начальства, и она спустилась этажом ниже. В приемной у Сыроватова никого не было, в кабинете тоже, она увидела, что приоткрыта дверь напротив, нашла там Оксану, перекинулась парой слов — координат прокурора не добыла и пошла к себе на третий этаж. В котором часу это было? Они давно уже выяснили со следователями из милиции — примерно без двадцати девять. Расстроенная, она вернулась к себе и больше не выходила. До тех пор, пока не позвонила Оксана и срывающимся шепотом не поведала, что в прокуратуре ЧП…

Он смотрел ей вслед — она была стройна, форменная одежда подчеркивала хорошо развитые плечи, волнистую линию талии — и не мог договориться со своими мыслями. У этой женщины хватило бы сил и уверенности треснуть Регерта тяжелым предметом. Он бы с удовольствием переместил ее в своем «рейтинге популярности» на высшую строчку, не трудись она на третьем этаже. Случись ее кабинет на первом, она могла бы видеть, что в прокуратуру проник посторонний. Пошла за ним, подкараулила в камерной обстановке. Но, сидя наверху… Теоретически возможно все. Допустим, был осведомитель. Тот же Недоволин — охранник на вахте. Или Лыбин, сменившийся с поста за несколько минут до появления Регерта. Ведь он ушел недалеко, мог видеть, как субъект подходит к зданию прокуратуры…

Сложновато как-то. Он проводил задумчивым взглядом Шеховцову, схватился за сотовый, куда часом ранее набил полезный номер.

— Эльвира? Здравствуйте еще раз. Турецкий на проводе. Не отвлекаю?

— Что вы, Александр Борисович, всегда готовы помочь.

— Скажите, вы не отрабатывали версию, что убийца в прокуратуре мог иметь сообщника? Неважно, где — извне, внутри здания.

— М-м… была такая мысль. Но отработка этой версии тоже ничего не дала.

— В вашем городе работает сотовая связь. Надеюсь, она устойчивая?

— Да, конечно, мы не в пустыне живем. Правда, в отличие от любого крупного города здесь всего один оператор…

— Да, Александр Борисович, это лежало на поверхности, — вклинился с параллельного телефона Татарцев. — У всех шестерых, и даже у прокурора Сыроватова, были изъяты сотовые телефоны, проверены все входящие и исходящие, а также время их совершения. Ничего интересного не нашли.

— Информацию о звонках с телефонов можно удалить. Вы запросили сотовую компанию? Взяли распечатку звонков?

— Конечно, Александр Борисович, мы же не пальцем деланы, — пробурчал Татарцев. — Сотовая компания предоставила распечатку всех звонков фигурантов по делу. С девяти до девяти пятнадцати ни одного настораживающего звонка эти люди не делали. И им никто не звонил.

— А местная линия?

— Тоже проверили. Звонки были — это все же государственное учреждение. Но в означенное время… просто мистика какая-то, ни одного звонка.

— Охранника Лыбина проверяли?

— Кого-кого? — не сразу сообразила Эльвира. А Татарцев и вовсе промолчал. — Постойте, Александр Борисович, — растерялась Эльвира, — но этот человек не имеет отношения к убийству в прокуратуре. Мы отрабатывали только шестерых. Так распорядился Багульник. Да и Извеков кричал, что нельзя делать лишнюю работу. А вы это к чему?

— А помнишь, Эльвира, я предлагал на всякий случай отработать Лыбина? — вспомнил Татар-цев. — Но не нашел в вашей среде ни поддержки, ни понимания.

«А еще говорят, что не пальцем деланы», — подумал Турецкий.

— Просьба огромная, ребята. Трогать Лыбина не советую, но не могли бы вы еще раз обратиться в сотовую компанию? Узнайте, не делал ли он в течение дня шестого мая каких-либо звонков. Особо интересные — после девяти утра по местному времени.

— Ну, хорошо, Александр Борисович, мы сделаем, — неуверенно сказала Эльвира.

Он отключил телефон и задумчиво уставился на застывшего в дверях молодого еще человека, на котором прокурорский мундир сидел так же элегантно, как на гусаре его парадное облачение.

— Галантно выглядите, — пробормотал Турецкий. — Проходите, Михаил Анатольевич, побеседуем.

— Жалко, — улыбнулся молодой человек и сел, небрежно закинув ногу за ногу.