Ей захотелось выпить, залить свою тоску водкой, забыться от бремени этого мира. Она достала из бара бутылку коньяка, налила полный фужер, поднесла его к губам, и тут словно кто-то схватил ее за руку. «А ребенок?» — спросил внутренний голос.

В прихожей раздался звонок. Она вздрогнула и пошла открывать дверь. На пороге стояла соседка Мария Петровна.

— Здравствуй, голубушка! Можно к тебе?

Наташа обрадовалась ее приходу и пригласила в дом. Мария Петровна вошла, внимательно посмотрела на ее опухшие глаза.

— А где Умар?

— Домой улетел.

— Что-нибудь случилось?

Наташа рассказала ей причину его отъезда и, не выдержав, высказала свое опасение, что отец не позволит ему развестись с Любой. Мария Петровна не согласилась с ней:

— Может, я и ошибаюсь, но мне кажется, что ты еще недостаточно твердо почувствовала его любовь к тебе.

— Мария Петровна, я была там и видела, что у них за обычаи. Против воли отца он ни при каких условиях не пойдет!

— Я знаю Умара, его отношение к тебе и этого для меня достаточно, чтобы верить ему. Зря не расстраивайся, скоро он… — она увидела на столе бутылку коньяка и полный фужер, вопросительно посмотрела на Наташу.

Наташа вылила коньяк из фужера в раковину и, словно оправдываясь, объяснила:

— Хотела тоску залить, но передумала.

— Правильно сделала. Тебе надо думать о ребенке. Знаешь, что сегодня я прочла в журнале «Вокруг света»? Одна 95-летняя женщина, я даже ее имя запомнила, Фатима Эдиргер, в 1964 году от 127-летнего мужа родила двойню. Ты можешь себе представить такое? Старику 127 лет, а он еще на что-то способен, Наши мужики в пятьдесят лет помирают, а тот еще петухом ходит, Я принесу журнал, ты почитаешь… Умар у тебя сильный, за ребенка не переживай и меньше слушай врачей. Они тебе такое наговорят, что и жить не захочешь. Самый главный врач для тебя — это ты сама. Если сильно захочешь ребенка, значит, родишь. Природа тоже не дура, она живая и знает, кому отплатить добром, а кому злом. У твоего Умара столько энергии, что на целый гарем хватит, а за будущего своего ребенка не бойся. Он у тебя родится богатырем. Ты не улыбайся, а слушай, что я тебе говорю. Слова на ветер не бросаю, говорю сердцем. Я знаю, ты хочешь сына. Вот и роди его. Ты этого заслуживаешь.

Мария Петровна замолчала и, лукаво улыбаясь, посмотрела на Наташу. Та увидела, как у старушки заблестели глаза.

— Знаешь, какая красивая я в молодости была?

— Почему вы это говорите в прошедшем времени, вы и сейчас красивая.

— Что ты, голубушка! От той красоты одни морщинки остались. Я тебе покажу свои фотографии, когда я еще студенткой была, тогда и оценишь. В институте за мной ухаживал один видный преподаватель. Однажды, когда он попытался поцеловать меня и я ему не разрешила, обиделся и говорит: «Для тебя большая честь, что я хотел тебя поцеловать». Меня словно обухом по голове ударили. Когда я пришла в себя, то в долгу не осталась и ответила: «Если кто прикоснется к моему платью, пожелает видеть и мрамор моего тела. Я наполнена любовью, как корабль грузом. Вся я из сандала, стоит только потереть немножко, и ты узнаешь, что я — утеха мира».

Наташа удивленно посмотрела на нее.

— Откуда у вас такие слова?

— Не знаю, наверное, где-то прочитала, но запомнила на всю жизнь. Нас, женщин, природа наградила необыкновенно красивой фигурой, а мы не умеем ею воспользоваться и порою позволяем мужчинам грубо над нею глумиться.

— Мария Ивановна, а что он ответил?

— Кто?

— Тот преподаватель.

— Ничего не ответил. Женился на мне.

Наташа, слушая ее, почувствовала себя легко. Они пили чай и в разговоре незаметно пролетело время. Поздно вечером, проводив Марию Петровну, она включила телевизор, легла на диван и незаметно для себя уснула.

Спустя два дня, когда Наташа на кухне готовила еду, в прихожей раздался звонок. «Кто бы это мог быть? — промелькнуло в голове. — У Умара свои ключи». Но на пороге с огромным букетом роз стоял все-таки Умар.

— Можно к вам? — официальным тоном спросил он.

— Можно, — в тон ему ответила она. — Но только с одним условием, если вы признаетесь, что любите меня и вернулись с хорошими новостями.

— А без этого признания в дом не пустите?

— А как вы думаете, господин генерал?

— Я думаю, что генерал должен признаться, что безумно любит эту красивую женщину. Вы довольны его ответом?

— Да! — воскликнула она и кинулась ему в объятия.

Они долго стояли в обнимку, и губы их в сладостном поцелуе не хотели отрываться друг от друга. Когда с трудом разорвали объятия, Наташа забрала цветы, понесла в зал. Умар последовал за ней.

— Как родители? — спросила она.

— Нормально Отец благословил наш брак.

Он увидел, как засияли ее глаза, и неожиданно пришла мысль, от которой ему самому стало легко.

— Люба согласилась на развод. Вчера мы официально расторгли брак.

— Правда? — возбужденно спросила Наташа.

— Да.

— И она так легко тебя отпустила?

— Я сам удивился, — вдохновенно врал Умар. — Когда я сказал, что собираюсь жениться, она даже бровью не повела. Говорит: «Мне безразлично, что ты собираешься жениться. Ты для меня — никто».

— А не спросила на ком?

— Нет. Даже не поинтересовалась.

— Аслана видел?

— Нет.

— Надо было его повидать. А мне почему-то чисто по-женски Любу жалко.

Умар удивился.

— Если не секрет, могу я узнать причину этой жалости?

— Она не виновата, что так сложилась ваша судьба. Вот, к примеру я. Однажды я посчитала, что за двадцать пять лет замужества за Володей мы вместе, в общей сложности, прожили всего семь лет. Остальные годы он посвятил своего долгу. Так и у Любы. Ну посуди сам, какая женщина выдержит, если муж целыми днями пропадает в солдатских казармах? А смена места жительства? А контейнеры, от воспоминания о которых становится дурно?

— Я с тобой не согласен. Если бы муж целыми днями где-то кутил, то э го другое дело. Но если он офицер, то по-другому не может. Будет крутиться вокруг юбки жены — останется вечным капитаном. Военная карьера требует самопожертвования.

— А нельзя совместить семью с вашим самопожертвованием?

— Честно говоря, даже не знаю, что ответить. Хотя я с тобой согласен, что и на семью надо обратить внимание, но это теоретически. В большинстве случаев служба офицера так втягивает в работу, что порою он забывает, что у него есть семья.

— Ничего хорошего в этом не вижу. Все, что делает мужчина, а тем более женатый, все должно быть подчинено интересам семьи. Скажи мне, что есть на свете выше семьи? Только без высоких патриотических слов.

— Раньше я бы ответил на этот вопрос, а сейчас затрудняюсь.

— Раньше у вас с Володей была Родина, а сейчас у вас ее отняли. Нет семьи, нет Родины. С чем вы, господин генерал, остались?

— Как с чем? С тобой, — улыбаясь, ответил он. — Наташа, может на бракосочетание пригласим нескольких близких друзей?

Она вопросительно посмотрела на него.

— Ты же сам сказал, что никого не надо.

— Я передумал.

— Нет, Умарчик, мы будем одни. Хочу, чтобы мы были только вдвоем. Вот когда родится сын, тогда пригласим весь Ташкент.

— Хорошо, пусть будет по-твоему.

— Спасибо, милый.

Она налила в вазу воду, поправила цветы, подошла к нему и, прижавшись к его мощной груди, тихо произнесла:

— Если бы ты знал, как мне с гобой хорошо.

— Мне тоже.

— Давай примерим твой костюм, в котором в загс пойдешь.

— А может, я в форме пойду? Как-никак, генерал. Так солиднее.

— Нет. При виде твоих лампасов заведующая загса в обморок упадет. Она не знает, что ты генерал.

Из шкафа Наташа достала его костюм, когда-то подаренный ею.

— Надень.

Она придирчиво осмотрела его со всех сторон.

— Ты рассматриваешь меня, словно готовишь на выставку.

— Что-то костюм маловат стал.

— Я так не думаю.

— Ну сам посмотри, пуговицы еле застегиваются. Ты просто пополнел. Пошли в магазин, купим новый.