Далеко же он ушел от пригородных парней, своих товарищей по работе! Вот они, бывшие его товарищи, склонились над литографскими камнями и тщательно проверяют, точно ли лег на камень рисунок. Кончится рабочий день и, надев просаленные пиджачки, пойдут они по домам, чтобы пить чай, нянчить детей или читать газету.

Нет, Климов уже не может так жить. Он даже не подумал об этом, он это почувствовал. Огромные, казалось ему, страсти кипели в нем, и огромные, на его взгляд, силы ощущал он в себе.

Опять выплыла мысль о том, что надо будет завтра же сказать остальным Черным воронам. Он уже все предвидел и на все решился. Что-то скажут его друзья? Шоферу Пермякову они добавят к десятке трешник, и он будет молчать. Мещанинова, эта гиена в юбке, небось, будет даже довольна. Ладыга? Черт его знает, что такое Ладыга. Еще испугается, побежит доносить.

Михайлова, пожалуй, на убийство не пойдет. Но ей и не надо идти. А молчать и получать деньги ее Ладыга уговорит. Если, конечно, сам не струсит.

Климов подумал, что они справятся и вдвоем с Ладыгой. Фу ты, черт! Жалко шофера? Но он не знает, кто такой этот шофер. Может быть, он окажется бандитом, скверным, злым человеком.

Убийство шофера представлялось такой мелочью, что о ней не стоило и говорить.

Шел Климов по проспекту Карла Маркса от Выборгской стороны к Финляндскому вокзалу, и казалось ему, что выбился он из бедной рабочей жизни на большой путь.

У Финляндского вокзала он позвал извозчика и, не торгуясь, за тридцать копеек, хотя красная цена была двугривенный, поехал к себе на Петроградскую сторону, к дому, в котором он снимал комнату.

В ресторане «Кахетия» начался второй, очень важный для дальнейшего разговор.

— Завтра, — сказал, почему-то радостно улыбаясь, Климов, — мы приобретем автомобиль. Шофера придется заменить. Понимаете?

— Я понимаю, — спокойно сказала Мещанинова.

— Ну, вот, — продолжал Климов, — я думаю, мы справимся вдвоем с Ладыгой.

— Нет, — возразила Мещанинова. — Я еду с вами. Я ведь авантюристка. Я хочу видеть, как это все произойдет.

Краем глаза Климов поглядывал на Ладыгу. Ладыга молчал. На верхней его губе непонятно, с каким выражением, топорщились маленькие усики. Взбунтовался, однако, не он, а маленькая Михайлова, которая, как казалось Климову, от природы была неспособна противоречить людям.

— Мы с Ладыгой на это не можем пойти, — начала она, страшно волнуясь. — Шубы красть, и то было страшно, а шофера ведь придется убить? Да? Ведь за это расстрел полагается. И потом, убийство — это… Это ужасно, — убийство!

Тут, наконец, заговорил Ладыга.

— Тамарочка, — сказал он ласково, стряхивая пепел с папиросы, — а на что же ты будешь жить, девочка моя? Мы ведь с тобой в институте месяца три не были. Что же ты думаешь, придем, и нам за все три месяца стипендию выложат? А если нас уже исключили? К родителям отправишься?

Он еще раз затянулся папиросой, выпустил дым и торжествующе посмотрел на Климова: вот, мол, как я ей все изложил.

Михайлова вся раскраснелась, в глазах у нее показались слезинки.

— За красивую жизнь надо платить, Тамара, — усмехнулся Климов. — Да и что такое какой-то шофер?

В эту минуту кто-то хлопнул сзади Ладыгу по плечу. Все четверо вздрогнули. У Ладыги вся кровь отхлынула от лица, больно уж серьезный шел разговор.

— Вот вы где, оказывается, — радостно сказал подошедший к ним красивый молодой человек. — Прожигаете жизнь? То-то, я смотрю, на лекциях вас не видать.

Не спрашивая разрешения, он придвинул стул и подсел к столику.

— Знакомьтесь, — спокойно сказала Мещанинова. — Это Петя Кулябко, наш товарищ по институту.

Климов протянул новому гостю руку и назвал себя. Он испугался не меньше, даже, может быть, больше других, потому что видел Кулябко первый раз в жизни, и все-таки улыбка не сошла у него с губ, и рука, державшая папиросу, не дрогнула. Он с удовольствием отметил это.

— Ты в «Кахетии» уже бывал? — спросила равнодушно Мещанинова. — Мне здесь, в общем, нравится. Хотя в «Ша Нуаре», пожалуй, публика элегантней.

Ладыга тем временем извлек платок, вытер пот со лба и, наконец, заставил себя улыбнуться.

— Как видишь, — сказал он, — прожигаем жизнь.

— А деньги где берете? — поинтересовался Кулябко.

— У моего отца в Москве большой магазин, — торопливо вмешался Климов. — В добрые минуты папаша бывает щедр.

Заказали еще вина. Выпили.

— Здесь, конечно, мило, — сказал Кулябко, — но вообще кутить лучше в частных домах. Во-первых, народ проверенный, никто за тобой не наблюдает. Во-вторых, интересные дамы. В-третьих, можно сыграть в картишки и выиграть.

— В Москве я знаю такие дома, — небрежно сказал Климов, — а в Ленинграде не запасся адресами.

Расстались поздно ночью, подружившись окончательно. Кулябко был сын известного петербургского адвоката, у которого и сейчас в приемной толпились клиенты. Отец сам в молодости принадлежал, как говорили когда-то, к «веселящемуся Петербургу», поэтому и сыну не жалел денег на развлечения. Молодому Кулябко, конечно, и в голову не пришло, что его друзья и этот уверенный в себе, хорошо одетый Климов — просто воры. Он признавал только небольшие нарушения закона, не грозящие крупными неприятностями: посещение притонов, покупка наркотиков, что-нибудь такое изящное и, в общем, безопасное.

Расставаясь, договорились, что встретятся в ближайшую субботу, и Кулябко поведет их в одну частную квартиру. Кулябко сначала предложил пойти туда завтра же, но Климов попросил отложить на пару дней этот интересный визит. Тем более, что завтра они все четверо должны быть на скучном дне рождения у его, Климова, тетушки. Старая дама будет очень обижена, если гости не придут.

На следующий день в первом часу ночи и ресторана «Ша Нуар» вышла подвыпившая компания. Здесь были Черные вороны в полном составе и с ними шофер Пермяков. Михайлову посадили на извозчика и отправили домой одну. Потом перешли улицу и остановились. У подъезда гостиницы «Европейской» стояло несколько частных машин, и шоферы зазывали пассажиров. Климов оглядел их. Почти все пожилые люди среди них только один веселый на вид молодой человек.

— Пожалуй, вот этого, веселого, — решил Климов. — Наверное, не женат. По крайней мере, семья не останется без кормильца.

Он не хотел и думать о том, что у намеченного им в жертвы шофера может быть любимая девушка, могут быть какие-то свои планы на будущее. Ему казалось, что, подумав с семьях пожилых шоферов, проявив тем самым заботливость и доброту, он уже искупил предстоящее убийство.

Все было условлено заранее. Рядом с шофером сел Пермяков, чтобы перехватить руль, когда упадет убитый. За спиной шофера устроился Климов, здесь же — Мещанинова и Ладыга. Делали вид, что провожают домой Мещанинову, Она указывала дорогу, выбирая самые глухие и темные переулки. Климов почти не волновался. На одной из узеньких улочек он огляделся. Вокруг было пусто. Он вынул наган и направил его в затылок шоферу. Спустил курок, но наган дал осечку. Шофер увидел в висящее впереди зеркало, что пассажир целится ему в затылок, затормозил и испуганно обернулся:

— Что вы, гражданин?!

— Да я же шучу, — сказал, смеясь, Климов. — Он не заряжен.

Шофер снова пустил машину. Пассажиры были веселые, могли хорошо заплатить, а до свадьбы оставалось всего две недели. Тогда Климов нажал курок вторично, на этот раз — без осечки.

Выстрел в закрытой машине не произвел большого шума. На улице по-прежнему было пустынно и тихо. Труп вытащили и выбросили прямо на мостовую. Карманы обыскивать не стали, — надо было скорее уезжать. Пермяков взялся за руль.

Долго колесили по переулкам. Заехали в какую-то подворотню и повесили фальшивый номер, — он был приготовлен заранее. Машину загнали во двор дома Мещаниновой, Пермякову дали пятнадцать рублей.