Перед отъездом Федор указал Раздольскому на тайный ледник бывшего хозяина, сводил их с Еленой Сергеевной в бункер-спальню под сараем и, наконец, показал вот это Рыбное озеро. А потом отвел Ефрема Борисовича за угол дома "перетереть базар".

- Больше вам знать не положено. И упаси вас Бог шарить по закоулочкам - есть возможность наткнуться на нечто, идущее вразрез с вашими юридическими наклонностями, Ефрем Борисович. Знакомы с пословицей :" Меньше знаешь - слаще спишь"? В данном случае она как нельзя более кстати. А на всякий случай оставляю вот это,- в руку Раздольскому ткнулся мягкий увесистый матерчатый сверток.- "Стечкина", магазин на двадцать маслят, то есть патронов. Шесть лет меня здесь дожидался. Не боись, чистый, даже номеров заводских нет - из "левых" запчастей собран. Обращаться сможешь?он почему-то перешел на "ты". - Ну и слава Богу. Тогда не забудь напоследок еще одну пословицу: "Без нужды не вынимай, без славы не вкладывай". Спрячь, пока этот опер не усек.

Федор уехал, а они остались в тот вечер в обществе капитана Боровина - милейшего оперуполномоченного данного участка, как оказалось после пары-тройки произнесенных им тостов. Осень выдалась жаркая, вишневые деревья не спасали от предвечерней духоты, которая обволакивала тело липким потом, поэтому предложение Раздольского искупаться принято было единогласно. Собрали в сумку припасы и пошли потихоньку, благо идти было всего ничего. И вот здесь-то, на берегу Рыбного, Боровин впервые видит Елену Сергеевну в бикини. Разинув было рот,он забывает опрокинуть в него занесенную уже стопку коньяка, провожая девчоночьи стройное не по годам тело восхищенным взглядом до самой воды. Ефрем Борисович смотрит на его сразу поглупевшее лицо и заразительно хохочет.

- Рот прикрой, Степан Ильич, еще какой стрекозел ненароком влетит. Ленка, знаешь, наш участковый в тебя влюбился,- кричит он Елене Сергеевне, которая, нырнув прямо с крутенького берега, резвится уже на середине пруда. Предзакатное солнце обтекает золотистой пылью ее белоснежные, не тронутые загаром плечи, запутывается в пепельных волосах, придавая им зеленоватый оттенок, и создает вокруг женщины слепяще-апельсиновую ауру от мелькающих в воздухе водяных брызг.

- Что? Не слышу,- Елена Сергеевна перестает бить по воде руками.Прыгайте в воду, поиграем в прятки.

- Ну уж нет,- Степан Ильич рывком натягивает форменную рубашку, которую снял было на берегу.- Рядом с такой красотой нужно круглосуточную охрану держать, Ефрем Борисович. Сорок, говоришь, ей? Да в жизнь не поверю - от силы двадцать пять. Как же она умудрилась сохранить себя?капитан цокает языком и вновь обалдевшим взглядом впивается в русалку посреди пруда.- Слушай, Ефрем, ты правильно сделал, что увез Елену Сергеевну в эту глухомань. Такая женщина должна принадлежать одному человеку.

- А как быть с мнением общественности, для чего созданы музеи, наконец?- Раздольский, улыбаясь, поднимает рюмку с коньяком.

- Красоту нельзя выносить на суд плебеев: или украдут, или испохабят,- авторитетно заявляет Боровин, сдвигая свою рюмку.

Эта фраза так неприятно режет слух, что Ефрем Борисович с изумлением и даже некоторым любопытством смотрит на капитана: а к какому же классу относишь себя ты, обыкновенный опер?

Капитан, уловив его взгляд из-за рюмки, тут же спешит сгладить возникшую неловкость.

- Да пошутил я, Ефрем. Выводи, конечно, в свет, но - на коротком поводке. На природе твоя жена смотрится культурной розой среди бессмертников . Знаешь, у меня есть подходящий к этому случаю тост.

- Это какой же по счету за время моего отсутствия?- Елена Сергеевна уже на берегу, отжимает волосы, смешливо поглядывая из-под них на собутыльников.

- За прекрасных дам можно пить, не пьянея,- напыщено произносит капитан.- Присоединяйтесь,- он сдвигается на разостланном покрывале и подносит ей наполненную рюмку.

- А где же тост?

- В вашем присутствии любой тост покажется банальнейшей пошлятиной. Мы сейчас выпьем просто за вас. Идет?

- Идет,- Елена Сергеевна улыбается - ей определенно нравится этот начитанный мент. Зато не нравится Раздольскому, и он ненавязчиво намекает об этом капитану.

- Слушай, Ильич, картошка остынет.

- Какая картошка?- тот недоуменно таращится на него.

- Ну как же : ты звонишь жене домой, что придешь сегодня вовремя. Жена в полпятого чистит картошку, в пять ставит ее жарить. В полшестого картошка готова - поджаристая такая, с золотистой корочкой. И есть ее нужно, пока она горячая, остынет - пиши пропало. Я к чему это - время как раз полшестого,- Ефрем Борисович стучит по циферблату.

- Тьфу ты, и вправду засиделся я с вами,- такой намек понятен даже участковому. Боровин торопливо прощается с ними, пообещав наведываться. "Только в следующий раз со своим коньяком!"- хочется крикнуть вдогонку, но Раздольскому мешает крикнуть Елена Сергеевна. Как только спина капитана скрывается за ближайшими зарослями, она со смехом валит Раздольского на траву, выкрикивая сквозь смех:" а вот и ревнуешь, а вот и ревнуешь". Ее красиво очерченые губы сейчас так близко, что дыхание смешивается с дыханием, а горячее тело, едва прикрытое бикини, до того соблазнительно, что он не выдерживает и двух минут пассивной обороны, перейдя в решительную атаку. И Елена Сергеевна, постепенно слабея, в конце-концов капитулирует, выбросив белый флаг...то бишь ярко-красное бикини...

Потом они купаются в чем мать родила под светом серебряно-белой луны. И снова он овладевает ею, не сдержав порыва - прямо в воде.

- Я люблю тебя,- его зашершавевшие губы едва слышно выговаривают эти неистрепанные временем слова.

- Я люблю тебя,- эхом слышится в ответ, под мягкое покачивание волны.

Спрашивается - к чему здесь третий лишний?

После они, уже в саду, уминают горячую картошку с бараниной и солеными грибами из прежних запасов дядьки Игната, запивая эту вкуснятину французским коньяком. Нонсенс, конечно,но до чего ж приятно.

- Ленок,- внезапно хмурится Раздольский,- не нужно больше при этом...капитане купаться, ладно? Он же тебя глазами раз пять изнасиловал на берегу - я свидетель.

- Хорошо, не буду,- соглашается она.- При одном условии - ты никогда больше не оставишь меня на растерзание Аджиеву. Лучше пристрели тогда, как загнанную лошадь - после твоей любви меня уложишь к нему в постель разве что по кускам.

- Через три-четыре дня будут готовы визы в Англию - там филиал моей фирмы. Язык мы оба знаем, так что, я думаю, не пропадем. Мне нужно завтра съездить, поторопить кое-кого в фирме с бумагами на представительство. Заодно привезу тебе краски, мольберт, палитру и кисти. И еще кое-что, чтобы спокойно дожить оставшиеся до отлета дни здесь, в этом раю. Я бы, конечно, остался здесь с тобой навсегда...

- У мужа длинные руки,- вздрогнула Елена Сергеевна, приблизив свое лицо через стол,- и острые топоры,- добавила чуть слышно так, что у Раздольского спина взялась ледяным коржом. И покачнулась, упершись в стол руками.

Это был их первый день жизни на почти необитаемом острове под названием 83-й километр. Затем проходящей электричкой умчались еще несколько, похожих и одновременно разных: ежедневно Раздольский открывал в Елене что-то новое, сближающее их в отсутствие Аджиева с силой разнополюсных магнитов. В то же время постепенно из души Елены куда-то в дымку, небытие уходили Артур Нерсесович, Оксана, Лиля, даже маленький Максик, которого она, здесь, на расстоянии, перестала, кажется, ненавидеть.

Оксана в эту ночь, едва слышно насвистывая, выходила из номера 32, находившегося на третьем этаже "Клондайка", в приподнятом состоянии духа. Она сумела упоить и залюбить очередного клиента до такой степени, что тот в благодарность за проведенное время, кроме положенного гонорара "пожаловал" ей со своей руки часы - "Сейко" с золотым браслетом. И теперь Оксана пробиралась в противоположное крыло, где Светлана выделила ей комнатку для проживания, чтобы спрятать эти часы понадежнее - и Митяй, и Светлана запросто могли отобрать "левак".