Она всегда представляла свое возвращение в ярких тонах. Люди в летних одеждах приветственно машут руками на причале, солнечные блики на крышах, белые парусники в бухте, тихий плеск зеленых волн. А в Портсмуте ее встретили серое небо, пропитанный дождем воздух и подступающая ночь. Тускло-коричневый город, грязные улицы и никаких приветствий. Нетвердо ступая по твердой земле, мисс Браун чувствовала, будто там, за этим сумраком, ничего нет. В обратном плавании ей пришлось собрать все силы. Они постепенно убывали, как песок в часах, и вот уже оставались последние песчинки. Ей очень нужна была улыбка. Мало того. Хотелось, чтобы ее обняли, крепко, молча, не задавая вопросов. А тут приходилось медленно брести под дождем, скользя взглядом по бесстрастным лицам незнакомцев. Она не написала Банксу о своем приезде и знала, что его здесь быть не может. Но все равно выискивала глазами в толпе.

В ту ночь, беспокойно ворочаясь в постели в дешевом отеле, мисс Браун вспоминала бессонные ночи в Ревсби, с умирающим отцом рядом. Приоткрытые ставни и качающиеся на ветру деревья. Эти деревья ответов не давали, они вопрошали. Ведь иногда ты начинаешь прощаться только в конце путешествия.

Наконец они дождались, когда ветер стихнет надолго, чтобы «Сэр Лоуренс» мог выйти в серое неспокойное море. Последние дни в Англии Банкс провел либо в пьяном состоянии, либо сгорая от стыда. Причем теперь он был склонен винить во всем мисс Браун. Зачем она поторопилась, не дождалась его приезда? Банкс не видел выхода, кроме как отказаться от сокровенных планов. Ему нужно было отправиться с Куком, но мисс Браун своим безрассудством сделала это невозможным. И теперь вот он должен плыть, просто чтобы не предать сподвижников, хотя следовало остаться и дождаться ее. Страдание спутало все в его голове и смыло их счастье зимой в Ричмонде. Он пил, чтобы забыть. А когда ветер стих, поплыл в Исландию.

Весь путь до мыса Лизард, а затем на север по Ирландскому морю ветер нещадно трепал корабль, и Банкс, опытный мореплаватель, тяжело страдал от морской болезни. Море было настолько бурным, что пришлось отказаться от намерения пристать к острову Мэн. Погода смягчилась, когда они приблизились к Гебридам, и тогда Банкс, пережив самый темный месяц в своей жизни, снова увидел сияющее солнце.

Она прибыла в Ричмонд поздно вечером и обнаружила, что там ничего не изменилось. За время ее отсутствия в Англию хотя и медленно, но все же пришло лето. Расцвели цветы, ярче зазеленела живая изгородь, на двери таверны появились новые театральные афиши, а в остальном все по-прежнему. Мисс Браун плыла на корабле по штормовому морю, посетила места, которых ни один человек вокруг никогда не видел, а Ричмонд единственное что сделал, так это лениво растянулся под солнцем. Пораженная этим постоянством, она направилась по склону холма, где в условленном месте ждала предупрежденная о ее прибытии Марта. Их встреча ничем не могла привлечь внимание, но если бы кто-нибудь ее наблюдал, то заметил бы, как женщина более крупной комплекции достала письмо и передала другой. А та, немного помедлив, вскрыла его и начала читать.

Моя любимая, пишу эти слова с глубоким страданием. Я вынужден отправиться в путешествие. У меня не было выхода…

Она подержала листок перед глазами, затем сложила и отправила в конверт.

— Пойдемте, Марта. Письмо подождет, а мне нужно поскорее помыться. Поговорим позднее, когда я буду чистая и утолю голод.

В следующие несколько месяцев никаких известий от Банкса в Ричмонд не приходило. В августе, прибыв в Исландию и упиваясь красотами этой скромной страны, Банкс если и вспоминал об Англии, то лишь с облегчением. В сентябре они с Соландером поднялись на вулкан Гекла, и там был момент, когда солнечный свет вспыхнул на поверхности темно-синей талой воды много футов внизу, под ними. Банкс тогда представил, как бы мисс Браун восхитилась игрой красок. К концу сентября вступила в права исландская осень, и Банкс, глядя на сбросившие листву деревья, вспомнил золотистый покров в лесу в окрестностях Ричмонда. А отсюда было уже недалеко и до желтовато-коричневых обоев в спальне, освещенной огнем камина. В октябре экспедиция закончила работы, и они перебрались в Шотландию, где Банкс решил задержаться. Теперь он уже думал о мисс Браун без страха, но горечью, как о чем-то безвозвратно потерянном. И не спешил в Лондон.

К ноябрю, когда он еще находился в Эдинбурге, волосы у мисс Браун отросли достаточно, а некоторые сделанные на Мадейре эскизы превратились в полноценные цветные рисунки. Банкс не подавал о себе вестей, а она думала о нем каждый день. Но это не влияло на твердость ее руки и не отвлекало от заведенного распорядка работы.

Банкс прибыл в Лондон в начале декабря и радовался, что за это время шумиха по поводу его отказа от участия в плавании с капитаном Куком утихла. Его ждало дружелюбное письмо от Кука. Вскоре последовал визит лорда Сандвича, они славно посидели и выпили. Но написать мисс Браун он даже не пытался, рассуждая, что весть о его прибытии широко распространена, и, вероятно, она сама скоро напишет. Тогда он будет знать, как себя вести. Если окажется, что мисс Браун не затаила обиды, то он посетит ее, если позволят дела в Лондоне.

Миновало две недели, но от мисс Браун ничего не было слышно. Тогда Банкс встал однажды утром, приказал подать лошадь и отправился в Ричмонд.

Накануне ночью выпал легкий снежок, и это напомнило ему о поездках в иные, счастливые времена. Но большую часть пути он был слишком погружен в мысли, чтобы любоваться красотами зимнего леса. Когда до дома оставалось менее мили, Банкс словно очнулся и заволновался. Дверь открыла незнакомая служанка.

— Да, сэр, мисс Браун дома. Пожалуйста, подождите здесь, сэр.

Через минуту девушка вернулась.

— Мисс Браун велела, чтобы вы поднялись наверх, сэр. Она рисует, сэр.

Тяжело ступая, Банкс начал подниматься по лестнице, мысленно повторяя слова, которые скажет. Приблизился открытой двери, увидел комнату, залитую солнечным светом. Она стояла у окна спиной к нему, устремив глаза на рисунок. В зеленом платье, из волос, как всегда, выбились непокорные пряди. Банкс едва успел залюбоваться стройностью ее фигуры, как она повернулась и свет позолотил ее лицо.

— Здравствуй, Джозеф.

Он увидел свет в ее глазах и в два шага пересек комнату, чтобы заключить мисс Браун в объятия.

— Неужели ты меня простила?

Они лежали в зеленой спальне. Прошло чуть более года с тех пор, как это случилось в первый раз. В окна светило солнце, покрывая рябью постельное белье. Они едва обменялись парой слов, торопливо раздеваясь, иногда встречаясь взглядами, чтобы рассмеяться и прерваться для поцелуя. Затем рухнули в постель, несвязно шепча друг другу слова нежности, в то время как их тела вели свой диалог. Возможность для разговора наступила, когда они наконец застыли в объятиях друг друга.

— За что я должна была тебя простить? — спросила мисс Браун.

— За то, что позволил тебе уплыть на Мадейру. За то, что мне не удалось прибыть туда самому, потому что я был слишком горд и зол.

— Я все понимала. Самым трудным для меня стало вернуться и обнаружить, что тебя нет.

Он сжал ее сильнее.

— Мне было стыдно смотреть тебе в глаза. Кроме того, экспедиция все равно была неизбежна. От меня ждали действий.

— Я догадалась. — Мисс Браун пошевелилась. — Если бы ты знал, как мне надоело быть мужчиной. Не терпелось опять стать женщиной.

— Ты была хорошим мужчиной?

Ее голова лежала на его плече, и Банкс почувствовал, что мисс Браун улыбается.

— Не очень. В толпе никто внимания на меня не обращал. А вот в Английском Доме почти все сразу же догадались.

Банкс наклонился поцеловать ее. Он наконец-то почувствовал себя дома.