Но не тут-то было.

 - Любава! Ростиша! - своим великолепным голосом прокричал Сольмир, подгребая на соседской лодке, пока что пустой, к лодке с трепыхающимися курицами, удерживаемыми мокрыми девицами. - Вам пора в замок. Прибыл гонец от Всеслава. Он сегодня-завтра возвращается. И не один. Если не хотите моей смерти лютой, потому что все знают, что я вас из замка сманил, то бегом за мной.

 - Мы не хотим твоей смерти...

 - Что-то о Рагнаре?..

 - Нет. Гонец ничего не сказал. Сказал только, что Всеслав встретил князя Болеслава на полпути в Гнезно, и теперь они все вместе едут во Вроцлав. Ой, дядько лысый, никак с тобой знакомиться, Любава. Держись!

 Всеслав действительно встретил своего князя на полдороге в Гнезно. Слухи о странных событиях в Муромской земле дошли до Болеслава раньше, чем ко княжескому двору добрался его посланник. И князь решил наведаться во Вроцлавское воеводство, тем более что он давно там не был. Всеслав пересказал те события, очевидцем которых он стал коротко, не затрагивая задевающих его лично деталей. Говорить пришлось в присутствии советников князя, и потому из отчета Всеслава выходило только, что князь Ярослав нашел дорогу в святилище Велеса и поджег его, тем самым окончательно затушив бунт волхвов в Залесье. И никаких синеглазых колдуний и прочих сентиментусов.

 Болеслав молча слушал, делал свои выводы, но не был огорчен неудачной миссией Всеслава в Муромле. К тому времени князь Ярослав проиграл сражение под Лиственом, и уже было ясно, что объединенная Русь Польским землям в ближайшее время угрожать не будет. И все остальное сразу стало мелочью, забавной или не очень.

 Болеслав не стал допытываться в присутствии своих советников у своего любимца, где это тот познакомился с родственницей князя Ярослава настолько близко, что та стала его невестой.

 А по возвращении в замок Вроцлавского воеводы Всеслав был сразу встречен своим отцом, который с похоронным и отчасти злорадным видом сообщил ему, что, пока он был в отъезде, его хорошенькая невеста вовсю развлекалась со своим красавцем сказителем.

 - Ты можешь быть совершенно спокоен насчет Любавы, - холодно ответил Всеслав. - Не знаю, насколько повреждена ее вера, но она никогда не забудет, что называется моей невестой. И чести моей не уронит. В отличие от многих христианок с твердой верой.

 После этого колкого утверждения он прямиком направился в покои, отведенные его невесте. Но совсем не потому, что заподозрил ее во влюбленности в Сольмира, эту глупость он уже делал, и повторять не собирался. Просто хотел поскорее увидеть свою синеглазую зазнобу.

 Та примеряла новомодный наряд, в котором должна была быть на пиру. Через пару дней начинался Великий Пост. И в здешних местах мясопустная неделя, называемая по латыни карнавал, воспринималась христианами как череда праздников. Голубоглазый, кудрявый красавец Сольмир действительно обретался рядом с Любавой, полулежал на широкой лавке, облокачиваясь на подушки и, прищурившись, разглядывал новгородку. А на ней поверх тонкого темно синего обтягивающего фигуру платья с узкими рукавами и длинным широким подолом, было надето нечто голубое узорчатое, сверкающее серебром с широким подолом чуть ниже колен, с широкими рукавами, чуть ниже локтей, подпоясанное на тоненькой талии серебряным поясом. Изящные туфельки и синие с серебром ленты, удерживающие огненные распущенные волосы в прическе, довершали облик.

 - Вот, дядько лысый, пока ты стоишь неподвижно, ты вылитая краса ненаглядная, - осторожно сказал Сольмир, не сводя с нее глаз, закинув руку, чтобы подергать себя за кудри на затылке. - Но стоит тебе сделать несколько шагов, и хочется как раз глаза отвести. У тебя движения неженственные. Ты движешься как мальчик недоросль. В обычной рубахе ты выглядишь естественнее, чем в этом узорчатом платье. Не могу понять, почему. Видел я как-то княгиню Ингигерд, в свите которой ты выросла. Она хоть с луком со стрелами, хоть на коне, но движется как женщина. А ты - нет.

 Любава осторожно, чтобы не помять платье, села на соседнюю скамью.

 - Какой ты наблюдательный, - сказала она удивленно. - Ты прав. Я выросла среди мужчин, и все свое детство мечтала стать мальчиком. Но что же мне делать?

 - Тебе нужно как-то изменить ритм своего движения, - ответил сказитель задумчиво, из всех сил дергая свои русые кудри на затылке. - Иначе все местные панночки будут воспринимать тебя как чужую. Люди никогда об этом не думают, но ритм движения невероятно важен в узнавании своих и чужих. Ты движешься как бы под такую мелодию, - Сольмир просвистел мелодию со сложным разорванным ритмом. - Попробуй напевать про себя хотя бы вот что, когда движешься, - и он просвистел куда более плавный напев.

 - Есть еще более простой способ, Любава, - улыбаясь, сказал Всеслав, молча наблюдавший всю эту сцену незамеченным, стоя у дверей и любуясь хорошенькой девицей. - Ты берешь меня под руку и движешься, приноравливаясь ко мне.

 Любава повернула голову и улыбнулась в ответ на его заразительную улыбку.

 - Ты вернулся, - обрадовано сказала она, согревая душу своего жениха этой искренней радостью.

 Он прошел в горницу. Любава встала ему навстречу.

 - Большой зал сейчас готовят к пиру. Ты слышала, в замок воеводы прибыл князь Болеслав? Будет и каштелян Вроцлава, отцы грода и другие знатные люди. Ты все еще не хочешь никому рассказывать, что Рагнар тебе названный отец?

 Он подошел к ней и осторожно взял ее ладони в свои.

 - Нет. Мне страшно. А вдруг кто-то из них все же замешан в исчезновении. Тогда они станут еще более скрытными. Ты не узнал ничего нового?

 - Ничего. Знаю только, что Рагнар уехал из Гнезно, но до Кракова не доехал.

 - А его свита? Четверо сопровождавших его воинов?

 - Неизвестно, - Всеслав посмотрел поверх опущенной головы Любавы на наблюдавшего за ними Сольмира. Он бы обнял ее, чтобы успокоить, но не под пристальным же взглядом сказителя.

 - Что-то не так с ритмом движения? - ехидно спросил, наконец, польский рыцарь.

 - Нет. Пока Любава стоит, все нормально. С ритмом движения.

 - А с чем ненормально?

 - Ой, дядько лысый, не знаю, стоит ли говорить, что я слышал, - сказитель в последний раз дернул себя за русые кудри, уронил руку на колени и сел прямо на скамье, свесив ноги на пол. - Любава, я не знал, что Рагнар твой названный отец.

 Девушка отвернулась от Всеслава, чтобы посмотреть в лицо Сольмиру.

 - Ты как обычно ни о чем не спрашивал, а я ни о чем не говорила. И что же ты обо всем этом думаешь?

 - О чем "обо всем"?

 - О том, что я изображаю невесту Всеслава.

 - И ты называешь это "изображать"?

 Любава слегка покраснела, Всеслав сзади нее замер.

 - С чего вы взяли, что новгородский посол Рагнар со свитой должен был отправиться из Гнезно в Краков?

 - Рагнара ждали в Кракове. И он там не появился, - ответил Всеслав.

 - Он должен был двигаться по Висле?

 - Да.

 - Я вчера поболтал немного со Збигневом. С сыном здешнего каштеляна, если ты, Любава, забыла.

 - С колдуном?

 - Угу. У него как раз дух обогатитель не вывелся. Он побрился, ногти, волосы постриг, помылся, на человека хоть стал похож. И мне рассказал, что четверых пьяных новгородцев видели где-то недалеко от Глогова. А это совсем не на Висле. Он, смеясь, рассказывал мне о пьяных выходках чужеземцев. Новгородцы легко узнаются здесь по говору.

 Всеслав положил руки Любаве на плечи успокаивающим жестом.

 - Я сейчас же пошлю своих людей, расспросить о новгородцах. Збигнев сказал тебе точно, где их видели?

 - Нет. Но я не расспрашивал. Прости, Любава, я не знал, что этот посол так тебе дорог.

 - Я сейчас распоряжусь. Но есть еще кое-что, Любава, - Всеслав убрал руки с Любавиных плеч, обошел ее по кругу и встал перед ней, чтобы видеть ее глаза. - Я узнал, почему князь Болеслав дал распоряжение, убивать и выгонять афонских монахов.