Удачно и без происшествий распрощавшись с друзьями, мы направились домой. Волнение подкатывало с каждым шагом, однако, как только мы ступили на порог, родителей не оказалось дома – опять на работе. Зато лохматый друг очень заскучал и чуть не сбил с ног Томаса, который, кстати, ответно пытался «обнять» своего любимца. Бертольд ласнился, как пушистая кошка и я часом, начал сомневаться, кого из него в этом доме вырастили, но что меня продолжало шокировать по сей день – это искренняя любовь, что со стороны Тома и что со стороны лабрадора. Признаюсь, я даже стал ревновать, но обратив свое внимание на кухню, поспешил пополнить миску лохматого обжоры. Голодный, наверное.
- Билл, я с Бертольдом погуляю! – послышалось из коридора и далее раздался глухой звук, оповещающий то, что эти двое отправились на улицу, даже не дождавшись моего согласного сигнала. Том неисправим. Он долго не видел своего питомца, и он будет счастлив побегать с ним на улице, а я, пожалуй, приму душ. Нужно смыть негатив, накопившийся за этот день и наконец-то морально приготовиться к беседе с родителями. После такого моего загона, я уверен, что семейного собрания не избежать. Я и сам уже жалею, что так глупо повел себя и не подумал сразу же о том, что могу понять неправильно. Хотелось бы вообще вычеркнуть вчерашний день и переписать историю заново, но жизнь, увы, не перепишешь… Не хочу этих серьезных разговоров, не хочу суровых правил, наказаний, хочу просто отдохнуть, не оправдываясь ни перед кем, за свой поступок, но замуроваться в своей комнате, наверное, было бы из ряда вон. Я же не трус или все же…
Приятные теплые струи скользят по моему телу, повторяют такие же плавные изгибы, я провожу рукой по тем местам, где стекали капли и заворожено смотрю за своими движениями. Глажу себя по шее, телу, поддаюсь влиянию воды, закрываю глаза. Я просто наслаждаюсь…
В темноте моего великолепия тут же появляются откровенные картинки с участием человека, чей образ вот уже счастливые или не очень, три недели, занимает весь мой разум. Мои желания, мое искушение творят невообразимые вещи, и я принимаю их. Мне больше не противно, не противно так думать о брате, не противно прикасаться к себе, когда думаю о нем… фантазия толкает на более решительные поступки, ведь я не могу выйти из ванной возбужденным. Прикасаюсь к напряженному органу, глажу его, вожу ладонью вперед назад, представляя, руку Тома. Делаю все так, как делал бы он. Его реплики, взгляды, эмоции… я улыбаюсь, роняя хриплый стон, который тут же испаряется, улетая ввысь. Завершающие движения и я изливаюсь в руку, чувствуя приятное наслаждения и капельку усталости, а может просто меня разморило принятие душа? Не знаю… но надо заканчивать.
Выключив воду, я встал босыми ступнями на мягкий половик. Стало так тихо, но эта тишина, на удивление, ласкала звук. С волос стекали подстывшие довольно крупные капли, заставляя тело неприятно поежиться. Я вновь закрыл глаза, ощущая себя совсем иным человеком, и снова провел по телу, пока посторонний звук не рушит все мои грезы в пух и прах: на пороге стоял Томас, ошарашено и в то же время с интересом, глядя на меня. Создавалось ощущение, что он вовсе не знал, что ванная занята, и это тоже странно, я вроде бы закрывал дверь…
Стыд накрыл меня с головой, и я поспешил прикрыть пикантные части голого тела, в душу поселился страх, а сердце часто забилось.
- Я, наверное… пойду… - я не знал куда спрятать глаза, но зацепился взглядом за полотенце и поспешил прикрыться. Том так и стоял на месте, видимо, тоже ошарашен, но почему он не ушел? Почему он заставляет меня неловко чувствовать себя перед ним. Я должен был, скорее всего, на него наорать, так почему же я до сих пор веду себя, как неприступная девица?
- Прости… я, думал, тут никого нет, - начал, наконец, оправдываться Том, но я заверил, что все нормально и ванная свободна, поэтому он может принять душ, а я быстренько выбежал, пока совсем не покраснел и поспешил в свою комнату, но внизу внезапно раздался звук открывающейся ключом двери. Родители.
- О, они вернулись, прекрасно!
Мы попали…
Глава 17.
Pov Tom
Как мы и предполагали с Биллом, вечером состоялся семейный разговор. Родители были не в самом лучшем расположении духа – этому послужила усталость и те хлопоты, что мы им доставили. Маме с папой пришлось не сладко пережить эту ночь, так же, как и нам с братом, поэтому тяжело было всем. Пожурив нас за безответственность, хотя я пытался сгладить все странности Билла, коими он одарил нас, нам наказали домашний арест до конца недели. Завтра до понедельника родители уезжают в очередную командировку и, после всего, они боятся оставлять нас одних – мало ли, что нам в голову сбредет. Сурово, но справедливо.
Поднимаясь уже наверх, мы с братом улыбались втихаря друг другу. Как-никак, а после того, как моей жизни появился Билл, то все кардинально поменялось и я, как ни странно, начал замечать за собой, что думаю не только о себе, но и о младшем брате. Хотя о нем я думаю гораздо чаще. О чем говорить, когда все мысли занимает странный брюнет… Я чувствую перед ним свою ответственность. Он кажется таким маленьким, потерявшимся ребенком, в другое время передо мной взрослый парень со своим жизненным опытом, со своим нелегким прошлым, и, кажется, в этом есть какая-то загадка. Возможно, загадка таится и в самом Билле. Когда мы пришли к нему в комнату, и плюхнулись на кровать, Билл поделился, что там, в лесу, его атаковали воспоминания, которые мелькнули и сразу же исчезли.… Какого это, не помнить себя? Какого жить наполовину пустым? Я удивляюсь, как Билл до сих пор остается таким радостным, несмотря на редкие проблески его памяти. Я уверен, он сильный, он вспомнит все…
- Ты обещал мне показать фото твоей мамы, - напомнил я, как только наступила неловкая пауза.
- Точно! Я совсем забыл!
Билл подскочил с места и присел перед прикроватной тумбой, доставая маленькую деревянную шкатулку. Из нее он извлек маленькое черно-белое фото женщины, размером три на четыре сантиметра и, развернувшись на сто восемьдесят градусов, вручил его мне, передавая, как можно трепетно. Для меня этот жест означал не много не мало, но я понимал, что даже если брюнет не видел своих родителей – он их очень любит.
- Красивая, - констатировал я, разглядывая молодую женщину с черными, как у Билла, волосами. Из-за черно-белой пленки нельзя было узнать цвет глаз, но судя по тональности, они были светлые. – Ты очень на нее похож…
Я перевел взгляд на Билла и начал рассматривать его лицо. По-детски наивные карие глаза преданно поблескивали и несли за собой тепло, а пухлые губы изогнулись в смущенной улыбке. Я понял, что постеснял брата, но он был очень рад тому, что мне пришлась по душе женщина, которая родила его. Так же от меня не укрылся тот факт, что ему приносит огромное удовольствие делиться со мной тем, что для него важно, на это не каждый пойдет, и не каждый откроется. Но не Билл…
Внезапно я понял, что смотрю на него больше пяти минут и рассматриваю лицо, цепляясь взглядом даже за такие моменты, где расположены родинки, как пошел изгиб той или иной части лица, но как бы прекрасно это для меня не было, нужно было прекращать. Я и так много смотрю на него. Даже если вспомнить ту ситуацию в душе. Наверное, я действительно схожу с ума или флюиды Нильса действуют на меня, заставляя по-другому смотреть на парней. Ведь влечение Билла огромно. Он необычен для простого юноши, он обладал притягательностью и редким шармом, который не свойственен даже девушкам.
- Наверное, я устал за сегодня. Пойду я. Спокойной ночи, Билл.
- Спокойной ночи, Том.
Улыбнувшись брату, я поспешил ретироваться в нужном направлении: в свою комнату, чтобы оказаться в объятиях мягкого одеяла и поскорее забыть на короткое время обо всех проблемах, откинув ненужные мысли куда подальше.
Следующие дни проходили быстро и, как правило, скучно. Учеба-дом, учеба-дом. Разговоры с Биллом. Эйфория на кровати то в его комнате, то в моей. Мы просто лежали и разговаривали, иногда молчали, потому что не знали о чем поговорить. Прерывались на принятие еды или чтобы сбегать с Бертольдом на прогулку. В дождь пялились в окно и любовались осенним видом. Деревья одевались в красивые наряды и сбрасывали листья, что устилались красивым красно - желтым ковром перед нашим домом. Билл первый, кто узнал, что в душе я мертвый романтик.
