Муратов сочно засмеялся:

– Что ж, до сих пор так ему и служат эти кошки?

– Не-ет, – растягивая слово, ответил Аким Морев. – Куда там! Его вскоре послали на рабфак, затем он поступил в институт, и ныне – инженер. Работает у нас же на заводе.

Муратов оборвал смех, глаза его стали сосредоточенными и даже увлажнились.

– Это радостно.

– Да разве только один Иван Иванович? – торопливей заговорил Аким Морев. – Шорцы не имели своей письменности. Ныне они народ грамотный, из их среды вышли хорошие врачи, инженеры, агрономы… у них чудесные колхозы. Поедемте к нам, товарищ Муратов.

Муратов молчал.

– Да разве только шорцы? – продолжал Аким Морев. – А рабочие на заводе, а молодежь? Какая чудесная у нас молодежь! А самодеятельность? Какие у нас тенора, басы, какие балерины!

Наконец Муратов проговорил:

– Очень заманчиво. Но заманчивым нельзя заменять дело: требуется срочно быть на Дальнем Востоке. – Он пододвинул к себе блокнот, что-то там написал, подчеркнул, затем вскинул глаза на Акима Морева: – А что, если на обратном пути мы завернем к вам?

– Будем рады, – кисло произнес Аким Морев, думая: «Ну, уж завернете на обратном пути – жди».

– Так и сделаем, – продолжал Муратов, внимательно всматриваясь в Акима Морева, думая: «Нравится мне этот мужик: за что уцепится… из рук не выпустит».

– Шифровка, – проговорил вошедший помощник Муратова Севастьянов, которого Аким Морев давным-давно знал. Но тут, конечно, они оба в присутствии секретаря Центрального Комитета партии свое знакомство ничем не подчеркнули. Севастьянов лишь кивнул гостю и протянул Муратову лист исписанной бумаги.

Муратов прочитал, посмотрел на Акима Морева и сказал:

– Дела зовут в Москву.

А недели две тому назад Акиму Мореву позвонил из Москвы тот же Севастьянов, сообщив:

– Тебя срочно вызывает Муратов.

– Чего он от меня хочет?

Севастьянов отшутился:

– Я не имел времени вызвать его к себе и расспросить. Пока. – И положил трубку.

Так ничего не узнав, Аким Морев и вошел в комнату Севастьянова.

Тот сидел за портативной машинкой, и по тому, что работал двумя пальцами, было видно – обращаться с машинкой еще не научился. Увидев вошедшего, он приветливо произнес:

– А-а! Сибирячок. – И, несмотря на то, что голова у него острижена наголо, ладошкой вроде убрал со лба непослушные волосы и этим жестом напомнил Акиму Мореву Муратова. – Рановато, – снова заговорил Севастьянов. – Минут десять придется подождать. Там перед тобой два секретаря обкома. Я их предупредил, что Муратов сегодня очень занят… по пяти минут – хватит. Не больше. И ты, пожалуйста, не больше: за пять минут, знаешь, доклад можно сделать.

«Плохое или хорошее меня ждет?» – тревожно подумал Аким Морев и проговорил:

– Сам печатаешь? Машинистки, что ль, нет?

– На некоторые дела машинисток не подберешь, – загадочно ответил Севастьянов и вежливо выпроводил Акима Морева. – Посиди там, в приемной. Как только секретари выйдут от него, иди ты. Только, пожалуйста, пять минут.

«Пять минут? Ну что скажешь за пять минут? Да что это у Севастьянова за мерка – пять минут? И зачем вызвал Муратов? Зачем?» – раздумывал Аким Морев, ожидая своей очереди. Он так разволновался, что не сразу мог разыскать ручку двери, но, переступив порог, увидав веселое, улыбающееся лицо секретаря Центрального Комитета партии, сам невольно улыбнулся.

– Садитесь. Ну, как дела? Иван Иванович как?

– Запомнили? – спросил Аким Морев и, глядя на круглые, висящие на стене часы, подумал: «Уже минута прошла».

– Как не запомнить такого человека! – продолжал Муратов. – Даже рассказал о нем на политбюро. Очень взволновало: шорцы, не имевшие когда-то своей письменности, массами вымиравшие, ныне со всеми народами нашей страны построили социализм. Казалось бы… – говорил Муратов, задумчиво глядя куда-то вдаль, и синяя дымка его глаз еще больше светлела, – казалось бы… как, между прочим, некоторым и кажется… надо бы, после столь тяжкого испытания, как Отечественная война, у тихой речки с удочкой посидеть. Но народ требует деятельности. Он не хочет останавливаться на полпути и настойчиво требует: «Вперед! К коммунизму!» Да, народ, как и мы с вами, не хочет сидеть у тихой речки. – Муратов поднялся, подошел к огромной карте, висящей на стене, и, глядя на нее, продолжал: – Ныне мы строим материальный фундамент коммунизма. Путь к коммунизму не испытан, не изведан… мы впервые прокладываем его… Но победа коммунизма в нашей стране – величайший праздник… А люди-то живут ведь не только праздником – они каждый день едят, одеваются, отдыхают, лечатся, учат детей, учатся сами… И если мы, увлекшись перспективами, забудем о буднях, – народ не похвалит нас: отведет от руководства, просто прогонит. – Муратов неторопливо, вдумчиво говорил о народе, о руководителях, подчеркивая что-то, что пока было еще не ясно Акиму Мореву. Аким внимательно вслушивался в слова секретаря Центрального Комитета партии, но в то же время тревожно посматривал на часы: стрелка показывала, что прошло уже шесть минут. Он заерзал на стуле, с напряжением ожидая, что сейчас Муратов скажет то, ради чего вызвал его, но тот продолжал все так же спокойно:

– Вам, видимо, там неловко: солнце бьет в глаза. Пересаживайтесь поближе ко мне. Вы, кстати, учились, как мне передавали, в горном институте? Я там же учился и в те же годы. Как не встретились? Впрочем, нас было много. А не забыто то, что дал институт?

– Да что вы! Если бы не знал, все равно надо было бы изучать: дело имею с рабочими, инженерами, производством.

– Верно: теперь нельзя управлять заводом, не зная инженерии, как нельзя управлять колхозами, не зная агрономии.

Так они проговорили минут сорок, и только под конец Аким Морев уловил, что Муратов «испытывает» его.

– Знаете что? – Муратов подождал, подумал, а Аким Морев почему-то внутренне дрогнул. – Знаете что? Мы хотим вас рекомендовать вторым секретарем Приволжского обкома партии. Что побледнели?

– Неожиданно… Но ведь там первый – Малинов? Что я около него буду делать: он – глыба, а я – крошка.

– Малина хороша к чаю. Мать моя очень любит чай с малиной, – холодно улыбаясь и глядя куда-то поверх стола, проговорил Муратов.

Аким Морев понимал, что Муратов ему о Малинове всего сообщить не может, что он полушуткой: «Малина хороша к чаю», – уже на многое намекнул и этим самым сказал: «Езжай-ка, товарищ Морев, присмотрись к Малинову, а мы в это время присмотримся к тебе: как ты поведешь себя, не наломаешь ли дров. Ведь и Малинова мы рекомендовали, а теперь, вишь ты, как приходится выражаться: «Малина хороша к чаю». Все это Аким Морев понимал и, однако, настойчиво воскликнул:

– Малинов – герой Отечественной войны.

Муратов заговорил уже сурово:

– За геройство во время Отечественной войны Малинов получил сполна, правительство наградило его орденами, поэтому вредно напоминать: «Я во время Отечественной войны сделал то-то и то-то». – Муратов снова подошел к карте, тупым концом карандаша обвел Приволжскую область, произнес: – Разобраться тут надо: слишком много говорят о преобразовании природы и почти ничего не делают во имя этого. – Он улыбнулся Мореву. – Вы не торопитесь, товарищ Морев. Сегодня вечерком позвоните. Продумайте и позвоните. Но отказываться не советую. Перед поездкой в Приволжск обязательно побеседуйте с академиком Бахаревым: прекрасно знает Поволжье, что очень пригодится вам, – говорил Муратов уже так, как будто вопрос о работе Акима Морева в Приволжской области давным-давно решен.

– Но ведь я не агроном, – смущенно возразил Аким Морев.

– Если бы Центральному Комитету партии нужен был только агроном, мы вас не тревожили бы. Мы вас переводим из Сибири не в наказание, а потому, что нам нужны настоящие командиры на юго-востоке, особенно в Приволжской области: здесь ныне основной фронт. – Муратов, поднявшись, подал руку Акиму Мореву. – Подумайте. Но отказываться не советую.

– Я в полном распоряжении Центрального Комитета партии, – произнес Аким Морев и вышел, затем пересек приемную, заглянул к Севастьянову.