Итак, я стала заниматься с этим ребенком, когда он учился в середине четвертого класса. В его голове не было абсолютно никакой системы знаний по английскому языку. Он не понимал грамматику, не знал слов, читал с большим количеством фонетических ошибок. Когда ему задавали подготовиться к диктанту, он ничего не мог выучить, потому что ему не хватало терпения и желания. Он делал небольшую попытку подготовиться в свои лучшие дни, когда его бунтарский дух немного утихал, но все равно ничего не помнил в день проверки. Грамматику он выполнял на три только тогда, когда я следила за каждым шагом в его рассуждении, в противном случае он срывался в свой привычный темп выполнения упражнений не глядя и делал ошибки там, где для него уже не было сложностей. Но ведь чтобы что-то выполнить правильно нужно хотя бы дочитать до конца предложения, а этого ему делать не хотелось. Когда мы выполняли домашние задания и сталкивались с необходимостью выполнить что-то письменно, я неизменно наблюдала следующую картину: он говорил, что не хочет и не будет писать, и падал головой на стол. Поднять его стоило мне титанических усилий, ведь каждый раз уговоры занимали очень много времени. Зачастую он сдавался, только когда я угрожала, что он останется со мной до тех пор, пока не напишет, даже если это чудо произойдет лишь на следующие сутки. А потом я нашла ключ.
В этом ребенке не все было так просто, как кажется на первый взгляд. Если прочитать всю предыдущую его характеристику, можно представить себе маленького вредителя, общение с которым просто невыносимо, но такое представление будет неверным. С самого начала мне было удивительно, что у этого ребенка была хорошо поставленная развитая речь, что явно не сочеталось с его трудностями в английском. Кроме того, у него был вполне осознанный взгляд, и, если он начинал хулиганить, этот взгляд по сути все равно не менялся. Потом я увидела, что он всегда приходит ко мне с книжкой в руках. Иногда он использовал книгу как инструмент, чтобы помучить меня и испытать мою прочность. Он мог сесть за стол и продолжить чтение, хотя отлично знал, что я жду от него домашнего задания и активной работы. Он мог посмотреть на обложку с рисунком ведьмы, посмотреть потом на меня и произнести: "А можно я вам кое-что скажу?" После моего кивка он довольно улыбался, показывал на картинку и говорил: "Это Вы". Нужно сказать, что такие приемы на меня обычно не действуют, поэтому я смотрела на него и отвечала: "И что я теперь по-твоему должна сделать? Упасть в обморок? Начать кричать громким голосом? Не-а. Доставай домашнее задание, посмотрим, что там у тебя". Следует отдать ему должное, на мой сарказм он тоже не обижался, а скорее даже радовался, что со мной можно было шутить в любом ключе, даже нетактично. Когда я стала спрашивать у него про книги, я узнала, что читал он очень много и с удовольствием. Чтение же из учебника английского и перевод всегда вызывали у него отторжение. И вот однажды, устав бороться с его упрямством и "не хочу", я перевела его домашний текст прямо с листа выразительным голосом и тут же без остановки спросила, неужели это так сложно и нудно. Чуда тут не произошло, сразу вас разочарую, но зато я получила отличный способ стимулировать его работу. Ему так понравилось мое художественное чтение, что он попросил рассказать ему другой рассказ из учебника. Я согласилась сделать это только после того, как он выполнит домашнее задание. Потом мы перешли на небольшие сказки, разделенные на микроглавы, и каждый его этап работы вознаграждался небольшим отрывком текста в моем исполнении. Несмотря на то, что я действительно старалась читать так, чтобы это было интересно, основным моментом здесь было даже не содержание. Он получал неимоверное удовольствие, когда читали адресно для него, ну и конечно воспринимал чтение как возможность расслабиться.
Со временем я узнала про этого ученика еще больше. Оказывается, он ходил в школьную секцию по шахматам и ему нравилось играть. Он не скучал, когда ему рассказывали о различных линиях игры, что тоже свидетельствовало в его пользу. Когда он увидел у меня на подоконнике незаконченное вязание, он заинтересовался и этим. Его предлогом было то, что вязание входит в их программу по технологии, но на самом деле ему просто было любопытно все вокруг. Тогда я научила его вязать цепочку из воздушных петель, и вскоре он с гордостью мне продемонстрировал шнурок на несколько метров, из которого он планировал по новой сплести шнурок тем же способом, но уже толще. Согласитесь, что глупо называть такого ребенка ограниченным и неспособным к учебе. Просто его обстоятельства взросления были не самыми благоприятными и переломить весь его предшествующий жизненный опыт было нелегко. Когда мы выполняли задание, которое нужно было дома переписать на чистовик, он не делал этого и иногда даже сдавал сочинения, написанные моей рукой в те дни, когда любые уговоры начать работать были бесполезными. Когда он переписывал на чистовик при мне, он не сдавал его учительнице. Он постоянно куда-то прятал свои тетради таким образом, что ко мне в руки не попадали его двойки, а к учительнице - выполненные задания. Когда я просила его прийти на дополнительные и отработать двойку, он заходил, говорил что-то невнятное и тут же уходил, так как группа выполняла другое задание, а попросить учительницу еще раз об отработке ему не позволяла гордость и неприязнь. Хотя система работы учителя была весьма эффективной, в межличностном взаимодействии они вряд ли подходили друг другу. Этому ученику в принципе нравилось заводить взрослых с пол-оборота, и если взрослый заводился один раз, то остановить ребенка уже было нельзя. Так, он продолжал отвратительно вести себя на уроках, чтобы позлить преподавателя, и не сдавал ей работы, потому что просто не хотел ей ничего сдавать.
Тем временем ситуация накалялась. Учительница уже не могла терпеть ни поведение, ни низкую успеваемость этого ребенка. Начальная школа закончилась довольно мирно, к концу учебного года мы наладили какое-то подобие сотрудничества, результаты стали улучшаться, но с началом пятого класса все снова стало разваливаться. Учебная мотивация вернулась на самый низкий уровень, что можно объяснить переходом в новую возрастную категорию, но были здесь и другие моменты. Сколько бы мы ни старались, каких бы шагов ни делали, в плане оценок это отражалось недостаточно ярко. В наши лучшие месяцы работы я надеялась, что мы вот-вот выйдем на четыре в четверти, но при строгой системе оценивания мы неизменно приходили к тройке, которую сопровождали слова "Хорошо, что уже не два". К пятому классу первоначальный запал прошел, результаты ухудшились, встал вопрос о двойке. Учитывая постоянную чехарду с тетрадями и неистребимую нелюбовь ребенка к диктантам и пересказам, то есть ко всему, что требовалось учить, я понимала, что причины для двойки есть, но смириться с этим не могла, ведь я знала и о наших внутренних успехах, пусть в школе он их и не демонстрировал. В конце концов вопрос стал ребром. Мама ученика снова запаниковала и бросилась на защиту ребенка, что привело к еще большей решимости учительницы. Должна сказать, что меня уже давно уговаривали бросить этого ребенка и не мешать естественному развитию событий: без репетитора он вообще ни с чем не справится, получит два и уйдет из школы. Зная его с разных сторон, я не хотела этого допускать и оказалась под перекрестным огнем мамы, учителя и администрации. Сказать ребенку напрямую, что его судьба определяется его подготовкой по английскому я не могла, так как это было бы неэтично с профессиональной точки зрения и ставило бы под удар учителя, поэтому я уговаривала его всеми другими возможными способами, эффективность которых была не выше обычного. В итоге я решила отступить от своего максимализма и, побегав еще некоторое время за администрацией школы, позвонила маме ученика и сказала, что я не буду с ним больше заниматься, так как наши занятия перестали быть хоть сколько-нибудь эффективными. Разговор был долгим, но наших внутри школьных разногласий я не раскрыла. Когда мама попросила найти кого-то мне на смену, мои поиски весьма удачно закончились одной из пенсионерок, раньше преподававших в нашей школе. Подумав, что на нее никаких сторонних рычагов воздействия не будет и ученик останется под присмотром репетитора, я успокоилась. Эта история еще долгое время причиняла мне дискомфорт, и было очень неудобно встречаться с этим учеником в коридорах школы, но должна сказать, что из школы он никуда не делся и двойки в четверти так и не получил. Как и в подавляющем большинстве подобных случаев, ребенок как ни в чем не бывало продолжил обучение в нашей школе. Я иногда пересекаюсь с его старшим братом и судя по тому, как тот последнее время рад меня видеть, не исключено, что однажды я снова налажу более тесные отношения и со своим бывшим учеником. Я не хочу кого-то обвинять в том, что жизнь этого ребенка не была более гладкой. Только в утопии можно представить, как каждый ученик получит в школе индивидуальный подход и полную психологическую поддержку. И все же если бы этот ребенок был глупее, но спокойнее, школа приняла бы его более благожелательно, так как он бы лучше сочетался с ее моделью среднего ученика.
