«Горбуша в сентябре…» Горбуша в сентябре идет метать икру… Трепещут плавники, как флаги на ветру. Идет она, забыв о сне и о еде, туда, где родилась. К единственной воде. Угаром, табуном, лавиною с горы! И тяжелеют в ней дробиночки икры… Горбуша прет, шурша, как из мешка – горох. Заторы сокруша. И сети распоров. Шатаясь и бурля, как брага на пиру, горбуша в сентябре идет метать икру… Белесый водопад вскипает, будто пунш, когда в тугой струе — торпедины горбуш. И дальше — по камням. На брюхе — через мель! Зарыть в песок икру. И смерть принять взамен. Пришла ее пора, настал ее черед… Здесь даже не река, здесь малый ручеек. В него трудней попасть, чем ниткою – в иглу… Горбуша в сентябре идет метать икру! Потом она лежит — дождинкой на стекле… Я буду кочевать по голубой земле. Валяться на траве, пить бесноватый квас. Но в свой последний день, в непостижимый час, ноздрями ощутив последнюю грозу, к порогу твоему приду я, приползу, приникну, припаду, колени в кровь сотру… Горбуша в сентябре идет метать икру. «Отдать тебе любовь?..» – Отдать тебе любовь? – Отдай… – Она в грязи… – Отдай в грязи. – Я погадать хочу… – Гадай. – Еще хочу спросить… – Спроси. – Допустим, постучусь… – Впущу. – Допустим, позову… – Пойду. – А если там беда? – В беду. – А если обману? – Прощу. – «Спой!» – прикажу тебе… – Спою. – Запри для друга дверь… – Запру. – Скажу тебе: убей! – Убью. – Скажу тебе: умри! – Умру. – А если захлебнусь? – Спасу. – А если будет боль? – Стерплю. – А если вдруг стена? – Снесу. – А если узел? – Разрублю! – А если сто узлов? – И сто. – Любовь тебе отдать? – Любовь. – Не будет этого! – За что?! – За то, что не люблю рабов. «Будь, пожалуйста, послабее…» Будь, пожалуйста, послабее. Будь, пожалуйста. И тогда подарю тебе я чудо запросто. И тогда я вымахну-вырасту, стану особенным. Из горящего дома вынесу тебя, сонную. Я решусь на все неизвестное, на все безрассудное,— в море брошусь, густое, зловещее,— и спасу тебя!.. Это будет сердцем велено мне, сердцем велено… Но ведь ты же сильнее меня, сильней и уверенней! Ты сама готова пасти других от уныния тяжкого. Ты сама не боишься ни свиста пурги, ни огня хрустящего. Не заблудишься, не утонешь, зла не накопишь. Не заплачешь и не застонешь, если захочешь. Станешь плавной и станешь ветреной, если захочешь. Мне с тобою – такой уверенной — трудно очень. Хоть нарочно, хоть на мгновенье,— я прошу, робея: помоги мне в себя поверить! Стань слабее. Ностальгия Ностальгия бывает по дому. По Уралу, по Братску, по Дону. По пустыням и скалам белесым, невозможно прозрачным березам. По степям, где метели тугие… У меня по тебе ностальгия. По твоим просыпаньям тяжелым. По глазам и плечам обнаженным. По мгновеньям, когда ты со мною. По ночному бессонному зною. По слезам и словам невесомым. По улыбкам и даже по ссорам! По губам, суховатым с морозца… Я, решив с ностальгией бороться, уезжаю. Штурмую платформы. Но зачем-то ору в телефоны! Умоляю тебя: – Помоги мне! Задыхаюсь от ностальгии!.. Ты молчишь. Ты спасать меня медлишь… Если вылечусь — тут же заметишь. «Как детство, ночь обнажена…» Как детство, ночь обнажена. Земля становится просторнее… Моя щека обожжена пронзительным: «Скажи мне что-нибудь!..» «Скажи мне что-нибудь!.. Скажи! Скорей! Пусть будут волны – до неба. Заполони. Опустоши. И все-таки скажи мне что-нибудь!.. Плати за то, что целовал, словами – вечными, как прошлое… Зачем учился ты словам? Скажи мне что-нибудь хорошее… За то, что ты не опроверг все мужество мое нарочное, за бабий век, недлинный век — скажи мне что-нибудь хорошее…» Святая и неосторожная, чего ты просишь? Правды? Лжи?.. Но шепчет женщина: «Скажи! Скажи мне что-нибудь хорошее…» |
