— Утраченные надежды лишили ее теплоты и радушия. Ее отчаяние превратилось в своего рода тигель, в котором она плавит простые человеческие эмоции, мир и комфорт, любовь и дружбу до тех пор, пока они не превращаются в суровые обязанности. — Свитен вздохнул. — Но ведь сострадание идет нога в ногу с любовью. Эти два чувства неразделимы. Думаю, что сострадание и участие — это то, что связывает пожилых супругов. Страсть уходит, на ее место приходит теплота и забота. Я видел, как год за годом, месяц за месяцем рушатся надежды Берил, но от этого моя любовь становилась все сильнее.

— Но Берил… Я хочу сказать, что в ее возрасте еще не поздно…

— О, ей уже пятьдесят два. Поэтому ей остается верить только в чудо, — Свитен издал короткий смешок. — Если бы молитвы Берил достигли цели, то она давно родила бы тройню.

— О Свитен, мне так жаль! Бедная Берил.

— Да уж. — Свитен угрюмо уставился в пустую тарелку, на которой уже не было ни одного печенья. Вдруг его лицо прояснилось. — Не верю, не может быть! Неужели это Макавити?

Свитен не отрываясь смотрел на кота. Макавити лениво спустился по лестнице и приблизился к столу. Его шерсть лоснилась, глаза блестели. Кот хорошо выспался и находился в прекрасном расположении духа.

— Представь себе. Я ужасно виновата, Свитен. Мне следовало сообщить тебе, где находится кот. Я так полюбила его, что боялась: а вдруг ты заберешь кота обратно. — Это была только часть правды. Мне не хотелось говорить, что Берил морила его голодом.

— Привет, старичок! — Свитен щелкнул пальцами. Макавити искоса взглянул на него и впился в меня немигающим, гипнотизирующим взглядом.

— Конечно, конечно. Сейчас дам. — Я налила молоко в блюдечко, стоявшее на полу.

Продолжительное мурлыкание вырвалось из широкой груди Макавити. Он прижал уши к голове, блаженно зажмурился и стал жадно лакать.

— Я уже успел позабыть, какое же ты очаровательное существо. — Свитен оценивающе разглядывал кота. — Кажется, дружок, ты прибавил в весе.

С тех пор прошла неделя. Я встала ранним утром. Моя сумка была полна красок и кистей, а голова — свежих идей. Меня слегка подташнивало. Тошнота не имела ничего общего со вчерашним ужином. Накануне мне пришлось съесть полную тарелку маринованных почек, которыми меня угостила Бар. Дети наотрез отказались даже попробовать странную закуску. Мне пришлось съесть все самой, чтобы не обидеть Бар. Я была в возбужденном состоянии. Меня переполняли сложные чувства: комбинация жгучих амбиций и боязнь, нежелание начинать.

Мы долго не могли решить, где леди Фриск станет позировать. В коттедже не хватало света, а особняк леди Фриск лежал в стороне от автобусного маршрута, слишком далеко, чтобы можно было добраться пешком. Прим великодушно предложила свой дом, но леди Фриск не согласилась. Она объяснила это тем, что боится собак, так как однажды ее покусал спаниель. Прим не могла скрыть радости. Я прекрасно понимала ее чувства. Остальные члены Совета больницы отказывались под самыми разнообразными предлогами: к одному приезжали гости; у второго дома в разгаре ремонт; у третьего на попечении родственники-инвалиды, которые требуют абсолютной тишины. Наконец, леди Фриск сама предложила Гилдерой Холл. Она была уверена, что Амброуз не будет возражать.

— Мы ведь не займем много места, — резонно заметила она. — Кроме того, живопись — это не слишком шумное занятие.

Я не была удостоена услышать мнение самого Амброуза. Тем не менее, комната была предоставлена в наше распоряжение. Леди Фриск заявила, что будет свободна последующие три недели с десяти до двух часов дня кроме суббот и воскресений. Она полагала, что этого времени достаточно даже для самого медлительного художника.

Меня немного беспокоила перспектива находиться во владениях Гая, учитывая, что мы с ним больше не разговаривали. Но я надеялась, что особняк достаточно велик, чтобы мы с Гаем не пересекались. Я покорно уступила требованию леди Фриск входить в особняк и выходить из него только через заднюю дверь, чтобы не нарушать покой владельцев. Меня неприятно поразило то, что сама она прошла через парадный вход. Ее водитель припарковал роскошный «роллс-ройс» прямо напротив крыльца. Особняк стоял на вершине холма. Даже постоянные обитатели были обязаны парковать автомобили ниже, на специально устроенной стоянке. На стоянке перед домом для всех не хватало места.

В комнату, которую нам отвели, сквозь огромные окна проникали потоки света. Но, очевидно, здесь давно никто не жил: когда-то красивая мебель теперь была изрядно ободранной и покрытой слоем пыли.

— Замечательно! — леди Фриск смахнула рукой шмеля, который бился о стекло над ее головой в отчаянной попытке выбраться наружу. — Должна сказать, что обстановка достаточно убогая. Можно подумать, что хозяева больше всего опасаются, как бы брызги краски не испачкали мебель. Ты должна работать очень аккуратно, Фредерика. Надеюсь, мне не придется сидеть на этом, — леди Фриск пнула палкой диванное покрытие. Столб пыли заставил ее закашляться. — Не очень хорошо для моей груди. Я должна поговорить с горничной. — Леди Фриск с сомнением посмотрела на звонок. Затем, решившись, дернула за шнурок. Тот оторвался. — Все совершенно прогнило. Амброуз не в состоянии уследить за всем в доме. Мужчины беспомощны без женщины. Утром Амброуз не вышел поздороваться. Очевидно, приступ подагры не позволил ему подняться с постели. Он жаловался на сильные боли вчера, когда разговаривал со мной по телефону. Я предложила ему немного телячьего студня. Нет лучшего средства от подагры. Мой повар часто готовил студень для сэра Освальда. Сэр Освальд любил повторять, что ничто так не облегчает его страдания. Больному подагрой необходимы студень и полная изоляция. Я пообещала Амброузу, что постараюсь по возможности не тревожить его. Мне понадобится лишь легкий ленч — ничего жирного и, конечно, ни сыра, ни яиц. Я могу обойтись кусочком сухого печенья и чашкой кофе в одиннадцать. В отличие от некоторых, я не привыкла потакать вредным привычкам, не привыкла баловать себя, — говоря это, леди Фриск сурово посмотрела на меня.

Я сосредоточенно устанавливала мольберт таким образом, чтобы большое окно, выходящее на восток, находилось прямо за моей спиной. Прим проявила чудеса терпения, когда вчера отвезла меня в Салисберри и ждала, пока я куплю все необходимое для работы. Из Лондона я привезла только краски, кисти и блокноты. Прим сама приготовила ужин и накормила детей. Я тем временем натягивала и укрепляла холст на деревянной раме и занималась грунтовкой. Затем Прим на автомобиле отвезла подготовленный холст в Гилдерой Холл. Холст оказался слишком велик, чтобы я могла дотащить его вручную.

— Я позабыла, как зовут служанку.

— Мисс Глим.

Леди Фриск открыла дверь и громко, во весь голос, закричала:

— Глим, Глим! Ты мне нужна! Почему в доме такой беспорядок? Мне еще долго ждать?

Голос леди Фриск слышался все слабей — она отправилась на розыски служанки и скрылась за поворотом коридора. Я тем временем выдавливала понемногу белой и черной краски из тюбиков и смешивала их на палитре. Вдруг за дверью раздались быстрые шаги. Я с некоторым волнением обернулась, ожидая увидеть Гая. Дверь распахнулась: передо мной стоял Вер.

— Привет. Не ожидал тебя здесь увидеть. — Вер нахмурился. Сегодня он выглядел намного лучше, чем во время нашей последней встречи. Вер успел хорошо отдохнуть, а его волосы отросли, и это ему шло. — Что, черт побери, здесь происходит? Кто эта женщина, которая переполошила криками весь дом?

— Леди Фриск. Я рисую ее портрет по заказу Совета больницы. Мне не хотелось доставлять вам беспокойство. Это целиком ее идея.

— Я успел позабыть, что ты художница. Надеюсь, эта комната подходит? — Вер посмотрел по сторонам. — Здесь все довольно запущено.

— Прекрасная комната. Замечательный свет. Ты не мог бы помочь мне с этим креслом? Оно довольно хлипкое, но зато красивого лилового цвета.