— Элен… Какое красивое имя.

— Не Элен, Хелен. Имя начинается на букву «х».

— Понятно, Хелен. Давай подумаем, как вам добраться домой.

Губы Френки задрожали.

— Я не хочу уходить, мисс. Мне нравится здесь. Даже если у вас нет холодильника, тостера. Думаю, что и маме очень бы у вас понравилось.

— Хорошо, когда твоей маме станет лучше, она сможет прийти ко мне и увидеть, как я живу. — Я ненавидела себя за то, что выдавила приглашение с такой неохотой.

— О, мама никуда не выходит. — Я почувствовала укол совести, так как девочка пыталась меня успокоить. — Она не встает с кровати уже несколько дней.

— Кто же заботится о вас тогда?

— Рут.

— А ваш отец?

— Мама выставила его навсегда. Последний раз, когда он приходил, мама забеременела Титч. Она сказала, что отец не годится ни на что, кроме как осеменять женщин.

Мы завернули Титч в старое махровое полотенце, которое я нашла в кладовой. Я попыталась отчистить девочку от шоколада и поправила шапку на ее голове.

— Не знаю, как нам удастся пронести малышку по мостику и взобраться на крутую насыпь.

— Мы никогда так не ходим. Есть проход между деревьями.

— Ты хочешь сказать, что вы молчали каждый раз, когда я рисковала сломать шею, взбираясь и опускаясь по склону и на цыпочках передвигаясь по узкой доске? Почему вы не подсказали мне, что существует другая дорога?

Я поняла почему спустя несколько минут, когда луч фонарика осветил тоннель между деревьями. Дно тоннеля представляло собой зловонное русло ручья, покрытое липкой грязью.

— Мы сами прорубили тоннель, — сказала Френки не без гордости. — Уилл срезал ветки. Теперь, чтобы пройти, нужно лишь немного наклониться. Летом здесь сухо и прохладно.

Мне пришлось наклониться довольно низко. Колючки царапали лоб. Короткие ветки норовили хлестнуть по глазам. К счастью, глубина ручья не превышала нескольких дюймов. Я прижала Титч к себе и балансировала с ней на зыбкой поверхности. Хорошо, что Титч не предпринимала попыток вырваться и вела себя довольно спокойно. Расстояние было в три раза длинней привычного пути. Я вспоминала о препятствиях, к которым уже привыкла, почти мечтательно.

Когда мы достигли вершины холма, мои мышцы были напряжены и болели. Я передала Титч Френки. Уилл куда-то исчез. Хлоя игнорировала уговоры Френки и держалась рядом со мной. Ночь была темной — клубящиеся тучи закрывали луну. Фонарик осветил лужу, которая покрылась рябью под порывами ветра. Мы ускорили шаг. Вскоре Френки стала задыхаться, и мне снова пришлось взять ребенка. Нежные маленькие ручки обвились вокруг шеи. Время от времени я чувствовала ее влажные губы на своем лице. Малышка пыталась сосать мою щеку. Френки шла рядом, освещала фонарем дорогу и болтала без умолку.

— Уилл говорит, что на этом холме живут крокодилы, но я ему не верю. — Тем не менее Френки придвинулась ко мне ближе, когда от порыва ветра зашумели деревья. — Можно я приду к вам еще раз? Я не возьму с собой Уилла, но мне придется прихватить с собой Титч. Рут не справится с мамой и Титч одновременно.

— Думаешь, Уилл захочет прийти?

— Не знаю. Наверное, если будет что пожрать. Я думала, что ты не любишь мальчишек.

— Я не имею ничего против них.

— Можно нам прийти завтра?

— Завтра я ухожу на работу. У меня новая работа. — Затем, вспомнив, что дети голодны, добавила: — Хорошо. Завтра в пять часов. Я куплю что-нибудь к чаю.

— Здорово, — и через паузу: — Мы ничего не делали с твоим котом, честно. Я больше не позволю Уиллу трогать его. Мне так жаль, что мы засунули его в коробку!

— Ничего страшного. Замечательно, что ты поняла: так поступать нехорошо…

— Мы здесь живем, — прервала меня Френки. Я не увидела ни огней, ни других признаков обитания человека.

— Проводить тебя до двери?

— Нет, мама услышит твои шаги. Мама приходит в ярость, когда кто-то слоняется поблизости. Ей кажется, что люди приходят, чтобы разнюхивать. Отдай мне Титч.

Я передала спящую малышку на руки Френки:

— Тогда до свидания.

Френки не ответила. Она молча скрылась со своей ношей в темноте. Я поплелась домой, обдумывая на ходу услышанное от девочки. Ее жизнь казалась невыносимой: мать, которую преследуют кошмары, и старшая сестра, щедро раздающая тумаки, стоит только выбросить грязную пеленку. Брат Уилл агрессивный мальчик и занят только собой. Его не беспокоило, как сестра доберется домой с тяжелой ношей. Слишком много проблем для восьмилетней девочки. Я пыталась вспомнить, какой была в этом возрасте. Единственное, что пришло в голову, — это что я вряд ли смогла бы так заботиться о себе и о других, не считая мою несчастную маму.

Мне необходимо немедленно сообщить обо всем социальным службам. Вероятно, детей заберут и поместят в приют. В газетах я читала жуткие истории о сиротских приютах: родственников разделяли; немногочисленный персонал не справлялся с воспитанниками; дети подвергались физическому и сексуальному насилию… Но, с другой стороны, в приюте достаточно еды и всегда чистая постель. Что более важно? Инстинкт подсказывал, что для детей нет никого лучше матери, если только их не избивают по поводу и без. Я решила, что не стану ничего предпринимать, пока не посоветуюсь с Прим.

После ужина я снова вспомнила о Макавити. Судьба кота теперь меня тревожила меньше, чем судьба детей. Я почти поверила Френки. Но в таком случае куда запропастился кот? Радостное мяуканье приветствовало меня, когда я стала подниматься по лестнице. Предо мной предстала такая картина: лоснящееся тельце кота свернулось клубком на кровати, голова покоилась на подушке. Когда я наклонилась, кот заурчал и лениво вытянул лапу. Его глаза оставались закрытыми. Он просто не был голоден. Характер животного изменился. Из вечно голодного худого проныры кот превратился в избалованного домашнего любимца. Его животик округлился, пушистая шерстка блестела. Я решила: ни за что не отдам его в суровые руки Берил. В крайнем случае заберу кота с собой в Лондон.

Глава 20

— Фредди, сюда!

Я стремительно бросилась на зов, ломая упругие ветки кустов.

Алекс стоял, прислонившись спиной к могучему стволу. Зеленая крона нависала над его головой, легкий ветерок играл волосами. Он выглядел помолодевшим и счастливым. Никогда я не видела столько радости в его глазах. Ягненок играл у его ног, птицы со щебетанием кружились над ним. Алекс ослепительно улыбался.

— Иди ко мне, дорогая!

Мое сердце сжалось от сострадания. Сколько горя я ему доставила! Алекс протянул руки, и я оказалась в его объятиях. Он наклонил голову поцеловать меня, но в тот самый момент, когда наши губы встретились, Алекс со стоном отпрянул. Я с ужасом наблюдала, как его губы покрылись волдырями, а кожа вздулась и стала слазить, словно кто-то облил его кислотой. Его глаза были полны страдания. Он ссохся и уменьшился до размеров ребенка. Стон превратился в пронзительный визг, который трансформировался в звон будильника…

Ужас, который внушил мне сон, не отступал еще три четверти часа, пока я мылась, одевалась и грела воду для чая. Дасти ничего не сказал о ленче. Я завернула несколько сандвичей, пару яблок и, немного подумав, прихватила упаковку шоколадного печенья. Рыбацкий свитер царапал тело, а плащ казался довольно тяжелым. Я почесала за ухом спящего Макавити и отправилась на мельницу в сопровождении Хлои.

Утро было холодным после морозной ночи. Покрытый инеем гравий хрустел под ногами. Лужи замерзли и сверкали на солнце. Птиц не было слышно, ни одной не было видно в белом холодном небе. Стебельки примулы склонились под тяжестью намерзшего льда. Когда часы пробили восемь, я стояла перед дверью мельницы. Никто не отозвался на стук. Я вошла внутрь.

Шум бегущей реки, которая текла рядом, здесь был слышнее. Эхо отражалось от каменных стен и пола. Металлические колеса — одно вертикальное и два горизонтальных — со скрежетом вращали деревянную ось обхватом с туловище человека. За колесами темнела невысокая каменная стена, а за ней виднелся массивный, пятнадцати футов в диаметре вал. Вал был сердцем мельницы. Его черная влажная поверхность была густо укрыта водорослями. Ревущий поток вращал колесо. В воздухе стояло облако из сверкающих водяных брызг.