Какого дьявола он должен говорить Хэнку Стревеллу, что то, над чем тот работал всю жизнь, может не получиться? Мчась по ярко освещенному белому коридору, Кен Джером пытался разобраться в своих мыслях и в самом себе. Коридор был с футбольное поле. Прибор дистанционного управления, на котором Кен делал последнюю проверку, болтался у него на руке, пока он бежал, еще неизвестно к какой цели.

С формулировкой проблемы все вроде бы было в порядке, беспокоило Джерома решение. А к тому же никто не знал, выдержит ли машина ментальное перенапряжение?

Последняя неделя была занята лихорадочными перепроверками. Вильсон из МИТ подтвердил расчеты, но на последнем этапе даже его авторитета могло быть недостаточно, чтобы покончить с проблемой.

Он завернул за угол главного коридора. Улыбающийся охранник предупредительно поднял руку. Джером нетерпеливо ждал, пока его документ сличали с записями. Он тяжело дышал: давали о себе знать сорок девять лет неспортивной жизни, к тому же ему давно не случалось бегать далеко и с чем-то тяжелее листка бумаги.

Охранник улыбался с убийственной вежливостью. Это был здоровый молодой человек, может быть, по совместительству участвовавший в каком-нибудь ночном шоу в ожидании, когда на него натолкнется какой-нибудь заезжий продюсер или режиссер.

— Прекрасный день, сэр. Вам не следует так спешить. Вы, кажется, немножко утомились.

Посмотрим на тебя, когда тебе будет под пятьдесят, подумал Джером. Но, получая назад свое удостоверение, он сказал только: «Спасибо, учту». Охранник отошел в сторону, пропуская маленького инженера через двойные двери.

Еще один коридор, уже и малолюднее. Еще один пропускной пункт, четыре мощные стеклянные двери, и вход в комнату. Комната была, по сути, единственной в здании. Здание было выстроено для обслуживания единого участка. Джером был одним из обслуживающих, а участок назывался СПАПИ — Система Поступления и Анализа Прямой Информации.

Комната была этажа в три высотой, но длинная и широкая, как футбольное поле. (К чему бы, рассеянно подумал он, у стареющего дядечки все эти спортивные эпитеты?). Но в самом этом сооружении не было ничего чрезвычайного. Не было этого и во внешнем виде СПАПИ. Нечто содержалось в ее сути. Стенки трехэтажной машины были прозрачными, так что было видно, что происходит внутри. Вспыхивали и гасли белые и желтые контрольные огни, придавая машине некоторое сходство с ночным небом на экране. По ним знающие наблюдатели могли сделать вывод, что машина работает сейчас только над второстепенными проблемами.

Если бы подобную машину построили в пятидесятые годы, она бы заняла всю Северную Америку, и все же уступала бы по мощности СПАПИ.

Двадцать лет усилий, денег, ума ушло на это предприятие. Сам Джером работал в этой программе лет десять.

Каждый год в работе машины использовались новые технологии и новая информация. Ее создатель Генри Стевелл не был каким-нибудь догматиком, уверовавшим в собственное всемогущество, он был так же гибок, как его творение, и любил новые хорошие идеи. Хорошо бы, он и сейчас оказался гибким, в волнении подумал Джером.

СПАПИ работала уже шесть лет, отвечая на вопросы, обосновывая гипотезы, накапливая самые ценные изменения по разным вопросам, от кейнсианской немарксовой экономики до физики частиц. Когда года два назад со СПАПИ-1 была соединена вторая матрица, теория катастроф впервые стала превращаться в реальную науку. СПАПИ оказалась способной предсказывать главные землетрясения и кризисы рыбных популяций. Космические опыты многих стран и консорциумов теперь можно было программировать с неслыханной точностью.

Полгода назад завершилось сооружение СПАПИ-1. После месячных испытаний Стревелл стал готовить программу по одной комплексной проблеме.

Джером знал, что СПАПИ слишком ценна для человечества, ожидающего ответа на этот вопрос.

Когда Джером вошел, величайший в мире специалист по компьютерам, Стревелл, беседовал с двумя техниками. Ему недавно исполнилось 64 года, с виду он был тщедушный и бледный, как стена. Его волосы были постоянно взъерошены, словно ветром. Джером завидовал его голове, но прежде всего — ее содержимому. Все мы хрупки, подумалось ему.

Стревелл повернул голову и терпеливо улыбнулся, зная, о чем пойдет речь. Джером надоедал ему с этим не одну неделю.

— Ну, Кен, — сказал он, — опять будете раздражать мою болячку? Осталось пять минут до начала. Может быть, дадите мне отдохнуть?

Джером слушал его, покачивая прибором дистанционного управления.

— Я провел всю ночь и все утро, устанавливая связь с Восточным Звеном. Все подтверждает то, о чем я говорил с четвертого числа. Поставив эту проблему перед СПАПИ, мы все рискуем. Компьютер может не выдержать. Я имею в виду, любой нормальный компьютер, хотя для СПАПИ понятие нормы вообще неприемлемо.

— Вы — хороший малый, Кен. Вы — лучший инженер-теоретик, с которым мне случалось работать. Может быть, вас назначат руководителем этой программы после моего ухода.

— Я не могу говорить о том, чего не существует.

Стревелл вздохнул:

— Смотрите: двадцать пять лет моей жизни и почти вся моя репутация сосредоточены в этом кубе, набитом электроникой. — Он показал на ровно гудевшую машину. — Неужели вы думаете, я стал бы рисковать всем этим, если бы чувствовал какую-то возможность потери работоспособности, не говоря уж о худшем ущербе? Машина работает двадцать часов в сутки, еще четыре уходит на плановый ремонт и перепроверку. Полмира нуждается в ней для принятия решений или хотя бы для обмена информацией. Даже русским она нужна. Она помогает им предсказывать возможный неурожай раз в десятилетие.

— Вильсон подтвердил мои расчеты.

На мгновение великий человек задумался.

— Кенджи Вильсон, из МИТ?

Джером кивнул. Стревелл подумал немного, потом к нему вернулись его отеческая улыбка и оптимизм.

— Вильсон — лучший из ныне живущих специалистов-аналитиков, Кен, нет сомнения, но он основывает свой расчет на информации самой СПАПИ, а она, очевидно, не склонна решать задачу. Кроме того, он не знает СПАПИ, как я ее знаю.

— Никто ее так не знает, Хэнк, это ясно. — Джером в отчаянии испробовал другой путь. — Слушайте, может быть, хотя бы отложить все с тем, чтобы я смог уточнить цифры?

Он поднял прибор управления, нажал на маленькие кнопочки. На небольшом экране вспыхнула серия уравнений и возникли физические иероглифы, по сложности понятные, может быть, сотне специалистов в мире.

Стревелл покачал головой:

— Я наблюдал вашу работу в течение нескольких недель, Кен. Сейчас она мне не нужна. — Он жестом показал на наблюдательный отсек и подвел туда Джерома. — Там пять сенаторов, да еще представители от всей Европы и Азии. Я не могу этот сделать. — Глаза его блеснули. — Вы знаете, — продолжал он, — что мне обещала группа сенаторов? Если мы получим осмысленный ответ на вопрос, мы сможем продолжить наши опыты, а после утверждения госбюджета удвоить возможности СПАПИ. Удвоить! Вряд ли я могу пожать плоды этого, но ничего. Это будет мое наследие, этот компьютер, который не просто сравним с человеческим мозгом, но, по крайней мере, не уступает ему.

— Но эта программа, — устало сказал Джером, — может снять вопрос о наследии, Хэнк.

«Не так бы надо, подумал он печально. Мне не хватает уверенности, эмоциональности. Я сухой человек, живущий с калькулятором. Будь проклята твоя энергия! Какого черта ты настаиваешь на этом?»

Уравнения не выглядят достаточно солидными. Но, глядя на выражение лица великого человека, Джером не был уверен, что и самый солидный математик в университете мог бы его сегодня переубедить. Он принял необходимость решения задачи.

Пятеро сенаторов. Джером попытался убедить себя, что он не прав, что не прав и Вильсон. Могло быть, конечно, и так. Стревелл знает, что делает. Говорили ведь, что СПАПИ нельзя построить, а он ее построил. Он доказал, что все ошибались. Среди его оппонентов некогда был и молодой, блестящий теоретик Кеннет Джером.