Она пожала плечами.

– С тех пор, как мне стала нужна информация. А они всегда хотят есть. Это выгодная сделка.

– Да, Пенуорти говорил мне, что в случае крайней нужды ты принимаешь от него деньги. Но пойми, мы оба – и он, и я – не разделяем твоего упрямства.

– Он платит мне за мои услуги, – сухо ответила она. Но тут же вздрогнула, вспомнив, что ее мама говорила те же самые слова, только имея в виду услуги совершенно иного рода. Неужели все опять возвращается к проституции?

– Но ты сейчас не можешь пойти к Пенуорти, – продолжал Маркус. – Он в Бате, поправляет на водах здоровье.

Фантина почувствовала, как сжалось все внутри.

– Он уехал? – А она уже собиралась попросить у него гонорар за охрану Уилберфорса. – А когда он вернется?

– Не раньше, чем через две недели. А возможно, и позже.

Две недели? Сегодня утром Фантина отдала свой последний медяк Безымянному. Как она будет жить целые две недели?

А Маркус продолжал участливо перечислять ее проблемы, с хладнокровной деловитостью составляя их реестр.

– И давай не забывать о Балласте, – предупредил он. – Даже если тебе и удастся пристроить Воблу в Харроу, сам Балласт вряд ли тебя простит. А что ты будешь делать, если Вобла провалится? Или его исключат? Тогда Балласт нас убьет, и нам обоим это прекрасно известно.

Фантина встала, потому что чувствовала себя уязвимой, когда просто сидела неподвижно.

– С Балластом я справлюсь, – с напускной храбростью заявила она. – И Воблу никто не отчислит. Он достаточно умен. – Впрочем, то, о чем напомнил только что Маркус, вызвало у нее опасение, тем самым увеличив перечень ее страхов, и она с ужасом заметила, как у него дрожат руки.

– Отлично, – заявил Маркус, заходя ей за спину, – а как насчет Херди? Тебе придется доказывать ему свою верность. А в жизни есть вещи пострашнее, чем занятие проституцией. Намного страшнее. И он обязательно попросит тебя совершить одну из таких вещей.

Она резко обернулась, в глазах стояли слезы.

– Ты пришел предложить мне деньги? В обмен на что? Тебе уже известно, что для меня лучше умереть, чем кому-либо принадлежать.

Он обнял ее за плечи. Прикосновение было решительным, тепло рук – желанным, но Фантина не стала обольщаться тем, что это прикосновение влюбленного мужчины. Это прикосновение было более сухим и деловитым. Фантина одновременно и расстроилась, и испытала облегчение.

– Тебе нужно бежать из трущоб, – сказал он. – На какое-то время. Ты бы смогла собраться с силами, чтобы противостоять Балласту и Херди. И что важнее всего – у тебя появится время, чтобы найти Фиксу.

– Я… – начала она, но Маркус оказался быстрее.

– Только выслушай, – попросил он. – Не хочешь быть моей любовницей – отлично. Но твой отец хочет, чтобы ты вышла в свет. Он даже оставил внушительную сумму для твоего сезона.

– Нет… – прошептала Фантина. Никто раньше, кроме самого Пенуорти и ее матери, не говорили ей слово «отец». Оттого что Маркус с такой легкостью произнес его, на него, казалось, откликнулась каждая ее клеточка.

А он продолжал, как будто не понимая, что с ней происходит.

– Моя сестра уже согласилась представить тебя как друга семьи благородного происхождения. А в качестве дебютантки ты легко сможешь вращаться в обществе. Ни Балласту, ни Херди не придет в голову там тебя искать. – Он поднял ее подбородок, пристально посмотрел в глаза. – Ты будешь в безопасности.

Фантина покачала головой, но не проронила ни слова. Все происходило слишком быстро. Она не могла думать. Она едва дышала. Однако сказанное Маркусом было не лишено смысла.

Маркус неожиданно отпустил ее, отошел в сторону – и Фантина почувствовала себя обделенной.

– В трущобах ты сделала все, что могла. Пора вести расследование в других сферах. Если только… – он выдержал паузу, – ты не позволишь мне заняться этим расследованием.

– Нет.

– В таком случае выход в свет – твой единственный шанс на спасение.

Фантина вжалась в холодную влажную стену, едва не задохнувшись от произнесенной шепотом правды.

– Не могу.

– Почему?

Она сделала глубокий вдох. Решится ли она сказать правду? Она отвернулась, заставляя себе признаться в том, что скрывала даже от самой себя.

– Я для вас чужая, – сказала она. – Я уже пробовала, но не смогла. Пенуорти посылал меня учиться. В разные школы. Там было много красивых цветов, вкусно кормили, а зимой всегда был уголь. – Она замолчала, вспоминая те дни. Она была такой юной, так надеялась, что в конце концов заживет жизнью, в которую сможет поверить.

– И что случилось?

– Когда я там находилась, меня все ненавидели и презирали.

Маркус нахмурился.

– Прошу прощения… не понял.

Фантина тяжело опустилась на край кровати, в голове путались вспоминания. Она посмотрела на свои загрубевшие руки, на грязь и мозоли, на шершавую от мороза кожу.

– Они смеялись над моими руками, – негромко призналась она. – Дразнили. Я не умела правильно говорить. Одевалась, как простолюдинка… Ела, как свинья. Я даже не умела расчесываться, как это делают леди. Все во мне было не так. Даже имя…

Она услышала, как Маркус вздохнул, усаживаясь рядом с ней на матрас.

– Но, наверное, что-то тебе в этих школах нравилось, с кем-то ты дружила. – В его словах скорее звучала надежда, чем утверждение, и она кивнула, вспоминая девочку, с которой общалась.

– Была одна девочка. Феба. Тихая, стеснительная и такая же затюканная, как и я. Мне казалось, что нам удалось подружиться. – Она подняла голову и увидела не сырые стены комнаты, а хрупкую белокурую девчушку, похожую на фарфоровую куклу. – Только благодаря ей мою жизнь можно было назвать сносной.

– И что произошло?

Фантина прикрыла глаза. Это был такой пустяк. Ничего серьезного.

– Однажды она спросила меня, почему меня так назвали. Имя показалось ей необычным, и я рассказала ей правду. Честно говоря, ее вины в том, что остальные девочки прознали об этом, не было. Феба никогда не была сильной и не умела хранить тайны, когда девочки начинали расспрашивать ее обо мне.

Она почувствовала, как Маркус заерзал.

– Я не понимаю. Какая тут тайна? Фантина – прекрасное имя.

Она покачала головой.

– Но Фантина – мое ненастоящее имя. – Она встала, потому что не могла говорить о таких вещах сидя. – Мама моя была актрисой, у нее никогда не было времени заниматься ребенком. Беременность стала лишь перерывом в ее карьере, временем, когда было практически невозможно заработать денег. Когда я наконец-то родилась, она оставила меня на попечение служанки и тут же вернулась на сцену.

Она посмотрела на Маркуса, пожала плечами, как будто говорила о пустяках. Он молчал, не отрывая от нее взгляда своих голубых глаз, в которых читалось сочувствие.

В общем, она нашла в себе сил продолжить.

– Она назвала меня Анфанта – от французского «ребенок». Когда мне исполнилось шесть, я потребовала, чтобы у меня было настоящее имя. Я не хотела быть просто ее безымянным ребенком.

– И ты выбрала имя Фантина?

– Я выбрала Кристина, но она никак не могла его запомнить. В итоге мы остановились на Фантине, потому что оно было созвучно с «Анфантой», которую ей запомнить удалось. – Она слышала горечь в собственном голосе, но ничего не могла с этим поделать. Она отвернулась, потерла руками плечи – ей стало холодно.

Фантина услышала, как зашевелился рядом Маркус, но отодвинулась – она должна закончить, прежде чем позволит к себе прикоснуться.

– Ты рассказала об этом Фебе, – мягко произнес Маркус. – А она – остальным. – Он вздохнул. – Дети бывают слишком жестоки.

Она кивнула, в его голосе слышалось сочувствие.

– Я терпела сколько могла, но в конце концов вернулась в трущобы. Здесь имя ничего не значит.

Она замолчала, закрыла глаза, чтобы отогнать воспоминания. Все закончилось. Больше это не имеет никакого значения.

– А в других школах?

– Я никогда не задерживалась там надолго…