Нечто подобное постоянному участию в собраниях началось с восшествия на престол Эдуарда I, но прошло много времени, прежде чем на рыцарей перестали смотреть как на простых областных депутатов для распределения налогов и допустили их к участию в общих делах Великого совета. Статут «О покупателях», например, был проведен раньше, чем могли явиться приглашенные рыцари. Их участие в совещательной деятельности парламента, а также правильное и постоянное присутствие в нем начались только с парламента 1295 года. К этому времени в их конституционном положении произошла еще более важная перемена — распространение избирательных прав на массу фригольдеров.
Право заседать в Великом совете принадлежало, как мы видели, только классу мелких баронов, да и из них право представительства имели теоретически только рыцари. Однако необходимость выборов в собрании графства исключала всякое ограничение состава избирателей. Собрание состояло из всей массы фригольдеров, и ни один шериф не мог отличить голос крестьянина от голоса барона. Поэтому с первого появления рыцари считались не просто представителями баронов, а рыцарями графств, и этот незаметный переворот допустил к участию в управлении королевством всю массу сельских фригольдеров.
Финансовые затруднения короны привели к еще более значительной перемене — к допуску в Великий совет представителей городов. Присутствие рыцарей от каждого графства было признанием древнего права, но относительно депутатов городов нельзя было сослаться ни на какое право присутствия или участия в национальных «совете и согласии». С другой стороны, быстрое обогащение делало их с каждым днем все более важными субъектами национального налогообложения. Города давно уже освободились от всякого платежа пошлин или оброков королю как высшему владельцу земли, на которой они в большинстве случаев вырастали, — освободились через покупку так называемой «городской аренды», другими словами, через обращение неопределенных оброков в известную сумму, которая распределялась между всей массой горожан их собственными выборными и ежегодно уплачивалась королю.
Юридически король сохранял только принадлежавшее всякому крупному собственнику право — взимать с лиц, живущих на его земле, налог, известный как «добровольный сбор», всякий раз, когда бароны Великого совета давали субсидию на национальные нужды. Но стремление воспользоваться растущим богатством торгового класса оказалось сильнее юридических ограничений, и, стало быть, Генрих III и его сын присвоили себе право произвольного обложения даже Лондона без соглашения с Советом. Правда, горожане могли отказаться от внесения требуемого королевскими чиновниками «добровольного сбора», но приостановка их рыночных или торговых привилегий в конце концов приводила их к покорности. Однако каждый из этих «добровольных сборов» приходилось вымогать после долгих споров между городом и чиновниками казначейства, и если городам приходилось мириться с тем, что они считали вымогательством, то уловками и задержками они могли вообще принуждать корону к уступкам и снижению ее первоначальных требований. Поэтому те же самые финансовые основания, как и в случае с графствами, побуждали желать присутствия в Великом совете и представителей городов; но впервые нарушил старое конституционное предание гениальный Монфор, решившийся вызвать в парламент 1265 года по два депутата от каждого города. Однако прошло много времени, прежде чем политическая идея великого патриота воплотилась в жизнь.
В первые годы царствования Эдуарда I было немного случаев присутствия представителей от городов, да и тут их малое число и нерегулярное участие показывают, что они вызывались скорее для предоставления финансовых сведений Великому совету, а не в качестве представителей в нем отдельного сословия. Но с каждым необходимость их включения виделась все явственнее, и наконец парламент 1295 года воспроизвел собрание 1265 года. «Этому он научился от меня!» — воскликнул при Ившеме Монфор, заметив искусство Эдуарда I в атаке. «Этому он тоже у меня научился», — могла сказать его душа при виде того, как король собирает наконец по два депутата от каждого города и местечка королевства для заседания в Великом совете, совместно с рыцарями и баронами.
Для короны сначала это было выгодно. Субсидии горожан в парламенте оказывались более доходными, чем прежние вымогательства казначейства. В общем, субсидии городов на одну десятую превышали взносы прочих категорий. Притом их представители оказывались гораздо более послушными воле короля, чем вельможи или рыцари графств; только однажды в царствование Эдуарда I горожане отказали короне в своем содействии. Впрочем, их легко было и контролировать, так как подбор представляемых городов всецело зависел от короля, и он мог по своему усмотрению увеличивать или уменьшать их число. Решение предоставлялось шерифу, и по указанию Королевского совета шериф Уилтса мог уменьшить число представленных в его графстве городов с 11 до 3, а шериф Бекса — объявить, что в своем графстве он может указать только одно местечко. Такой произвол очень ограничивал стремление городов добиться своего представительства.
Трудно было ожидать, что со временем корона подчинится влиянию собрания скромно одетых торговцев, которых приглашали только для определения взносов их городов и присутствия которых так же трудно было добиться, как это казалось для них самих и пославших их городов. Масса граждан почти совсем не принимала участия в выборах депутатов, так как они избирались в собрании графства немногими уполномоченными горожанами; но издержки на их содержание (два шиллинга в день платил депутату город, четыре шиллинга получал рыцарь от графства), были бременем, от которого города всеми силами старались освободиться. Иные упорно не являлись на зов шерифа. Другие покупали грамоты, освобождавшие их от тягостной привилегии. Из 165 городов, указанных Эдуардом I, более трети перестали присылать представителей после первого королевского призыва. Во все время от царствования Эдуарда III до царствования Генриха VI шериф Ланкашира отказывался называть какие-либо города в графстве «ввиду их бедности».
Сами представители не больше стремились присутствовать в парламенте, чем города — посылать их. Деловой помещик и бережливый торговец старались избежать хлопот и издержек поездки в Вестминстер. Часто приходилось принимать особые меры, чтобы обеспечить их присутствие. Существует еще много грамот вроде той, которая обязывает Уолтера Леру ’’представить восемь волов и четырех лошадей в обеспечение того, что он в назначенный день явится перед королем” для присутствия в парламенте. Несмотря на подобные препятствия, участие представителей от городов можно, начиная с парламента 1295 года, считать постоянным. Как представительство мелких баронов незаметно расширилось в представительство графств, так и представительство городов, в общем ограниченное городами на королевских землях, со времен Эдуарда I в действительности было распространено на все, которые могли оплачивать расходы по содержанию депутатов. Точно так же незаметно и в самом парламенте депутат, вызванный первоначально для участия только в вопросах налогообложения, был наконец допущен к полному участию в совещаниях и, в сущности, к власти других сословий государства.
Допуск горожан и рыцарей графств в собрание 1295 года закончило выработку представительной системы. Великий совет баронов преобразовался в парламент королевства, где были представлены все сословия государства, принимавшие участие в разрешении налогов, законодательной работе, наконец, контроле над управлением. Но хотя в основных чертах характер парламента с того времени и до сегодня не изменился, однако было несколько замечательных особенностей, которыми собрание 1295 года отличалось от современного парламента. Некоторые из этих отличий, например, те, которые появились вследствие расширения полномочий или изменения соотношения отдельных сословий, рассмотрим позже. Гораздо более заметное отличие заключается в присутствии духовенства. Если есть в парламентском плане Эдуарда I черта, которую можно считать принадлежавшей лично ему, то это мысль о представительстве духовного сословия. Король по крайней мере дважды вызывал его представителей в Великий совет, но окончательно выработалось полное представительство церкви только в 1295 году, когда в грамоты, вызывавшие епископов в парламент, внесено было постановление, требовавшее личного присутствия всех архидьяконов, деканов или настоятелей кафедральных церквей, одного депутата от каждого капитула и двух — от духовенства епархии.
