В то время как два южных королевства напрягали все силы в отчаянной борьбе, Нортумбрия стояла в стороне от завоевательных движений и преследовала лишь мирные цели. В царствование Альфрита Ученого, наследника Эгфрита, и его четырех преемников это королевство сделалось в середине VIII века литературным центром Западной Европы. Нигде не было таких знаменитых школ, как в Ярроу и в Йорке. Вся тогдашняя наука, казалось, воплотилась в нортумбрийском ученом Беде. Беда Достопочтенный, как называли его впоследствии, родился в 673 году, т.е. через девять лет после синода в Уитби, на том месте, где год спустя Бенедикт Бископ воздвиг при устье Уира аббатство; в сооруженной его учеником Сильфридом пристройке к этому аббатству и протекла вся долгая спокойная жизнь Беды. Он никогда не выезжал из Ярроу. «Я провел всю мою жизнь в одном монастыре, — говорил он, старательно исполнял правила моего ордена и предписания церкви, и моими постоянными наслаждениями были чтение, письмо и обучение других».

Эти слова рисуют нам жизнь Беды, и они тем трогательнее в своей простоте, что принадлежат первому великому английскому ученому. Спокойное величие жизни, посвященной знанию, и безмятежное наслаждение, которое Беда находил в изучении, обучении других и литературной деятельности, послужили примером для последующих поколений. Очень молодым человеком он был уже учителем, и в его ярроуской школе, кроме шестисот монахов, его постоянных учеников, находилось еще множество жаждавших знаний и стекавшихся отовсюду чужестранцев.

Теперь трудно даже представить себе, как при таких трудах в школе и монастыре Беда находил время для создания многочисленных литературных произведений, столь прославивших его имя на Западе. Материалы для изучения были собраны в Нортумбрии путешествиями Уильфрида и Бенедикта Бископа, а также в основанных в Уирмуте и Йорке библиотеках. Старая ирландская традиция была еще жива в Нортумбрии, и потому занятия молодого ученого направились на изучение и толкование Священного писания, что преимущественно и стяжало ему столь громкую славу. Греческий язык, весьма малоизвестный тогда на Западе, Беда изучил в кентерберийской школе, основанной греческим архиепископом Феодором, а искусство церковного пения он позаимствовал у одного римского священника, посланного папой Римским Виталианом для сопровождения Бенедикта Бископа.

Мало-помалу молодой ученый усвоил, таким образом, все знания своей эпохи и стал, по справедливому выражению Берка, «отцом английской учености». Традиции древнеклассической культуры он первый в Англии воскресил в цитатах из Платона и Аристотеля, Сенеки и Цицерона, Лукреция и Овидия. Вергилий оказал на него такое же влияние, как впоследствии на Данте. Его повествования о судьбах мучеников прерываются стихами из «Энеиды», и ученик решился даже следовать по стопам великого учителя в небольшой эклоге, изображающей наступление весны.

Беда работал почти совершенно без помощи других. «Я сам свой собственный секретарь, — писал он, — я сам делаю все необходимые заметки, я сам и переписчик». Сорок пять сочинений, оставшихся после его смерти, свидетельствуют о его необыкновенном трудолюбии. По его собственному мнению и мнению его современников, важнейшими из этих трудов были поучения и толкования Библии, извлеченные из творений отцов церкви. Но Беда был далек от того, чтобы ограничиться теологией. В оставленных им трактатах для учеников излагаются все тогдашние сведения по астрономии, метеорологии, физике, музыке, философии, грамматике, риторике, арифметике и медицине. Такой энциклопедический характер его занятий не помешал ему одновременно оставаться чистейшим англичанином: он любил родную речь и родную песню; его последним трудом был перевод Евангелия от Иоанна на английский язык и почти последними звуками, слетевшими с его уст, были несколько английских стихов о смерти.

Благороднейшим свидетельством любви Беды к Англии, обессмертившим его имя, была его «Церковная история английского народа» (Ecclesiastical History of the English Nation), в которой он выступил как первый английский историк. Все, что мы знаем о полутораста годах, прошедших со времени прибытия Августина, стало известным только благодаря Беде, а рассказы о том периоде, в котором он сам жил и действовал, отличаются удивительной точностью и вместе с тем художественностью. Так же точны и те его повествования, сведения для которых он заимствовал у своих кентских друзей Альбина и Нотгельма; способностью историка-рассказчика Беда обязан был лишь самому себе, но гораздо трогательнее всех его рассказов история его смерти. В 735 году, за две недели до Пасхи, Беда настолько ослабел, что с трудом переводил дыхание; тем не менее, он сохранил свои обычные веселость и благодушие и, несмотря на полную бессонницу, продолжал поучать собиравшихся вокруг него учеников.

Время от времени учитель произносил английские стихи о смерти, о ее суровой непреложности. «Пробил час, и человек смущается мыслью о своей доброй или злой будущей судьбе!…» Рыдания учеников сливались со звуками его песни. «Мы не могли слушать его без плача», — писал один из них. Так шло время до Вознесения. Учитель и ученики работали без отдыха, так как Беда хотел непременно окончить свой перевод на английский язык Евангелие от Иоанна и некоторые извлечения из творений епископа Исидора. «Я не хочу, чтобы мои мальчики читали ложь или тратили время на бесцельную работу, когда меня не станет», — отвечал Беда людям, советовавшим ему отдохнуть. За несколько дней до Вознесенья его здоровье очень ухудшилось, но он все-таки целый день поучал учеников и увещевал их не падать духом. «Учитесь как можно скорее, я не знаю, долго ли я еще проживу». Прошла еще одна бессонная ночь, и на другой день старец снова собрал вокруг себя учеников и попросил их писать. «Одной главы еще недостает, — сказал ему писец при наступлении утра, а ведь тебе трудно будет диктовать дальше». «Нет, мне легко, — отвечал Беда, — бери перо и пиши скорее».

День прошел среди плача и прощаний. «Еще немножко осталось, дорогой учитель», — сказал ему ученик. «Пиши же скорее!»— просил умирающий. «Кончено!» — объявил наконец маленький писец. «Правда, теперь все кончено», — отвечал Беда. Лежа на полу, с лицом, обращенным к тому месту, где он привык молиться, Беда запел торжественно: «Слава тебе, Господи, слава тебе!» Поддерживаемый учениками, он окончил свой гимн и тихо скончался.

Монах из Ярроу, первый английский ученый, теолог, историк, может считаться, по всей справедливости, основателем английской литературы, а в качестве учителя собиравшихся вокруг него 600 учеников — и отцом английского образования. Его трактаты по физике ставят его и в число первых наших естествоиспытателей. Наконец, Беда был настолько же ученым, насколько и государственным мужем: отправленное им в последние годы жизни письмо к Эгберту Йоркскому указывает, как заботливо стремился он к подавлению возраставшей в Нортумбрии анархии. Но его план реформы появился слишком поздно, и такие люди, как король Эдберт и его брат, первый архиепископ Йоркский Эгберт, могли только на некоторое время оживить увядавшую славу Нортумбрии.

Эдберт отразил нападение Этельбальда на юге, ведя в то же время успешную войну с пиктами. Через десять лет он вошел в Эршир и заключил договор с пиктами, который помог ему в 756 году завоевать Стратклайд и даже взять его столицу — Алклуйд, или Дембартои. Но в тот момент, когда торжество Эдберта казалось полным, в его армии возникла полная дезорганизация, и обрушившиеся на короля бедствия заставили его вскоре бросить скипетр и вместе с братом искать убежища в монастыре. С того времени история Нортумбрии является лишь историей дикого произвола и кровопролития. Измены и мятежи губили одного короля за другим, поля были заброшены, страна попала в руки буйной знати и страдала от голода и чумы. Изолированное в продолжение пятидесяти лет господства анархии, это северное государство, казалось, едва входило в состав английского народа.

Дело объединения считалось, впрочем, безнадежным, так как сражение при Берфорде окончательно разделило Британию на три равносильных государства. Уэссекс так же упрочился к югу от Темзы, как и Нортумбрия — к северу от Гумбера. К тому же поражение при Берфорде далеко не сломило сил Мерсии, а при короле Оффе (758—796), царствование которого, вместе с царствованием Этельбальда, длилось почти весь VIII век, могущество этого государства даже возросло до значения, неизвестного со времен Вульфера.