Всего тяжелее рука Т. Кромвеля обрушилась на вождей восстания. Он воспользовался случаем, чтобы нанести роковой удар по знати севера. «Кромвель, заявил один из главных аристократов, явившись в Совет, — ты самая главная причина всего этого восстания и беззакония; ты стараешься постоянно довести нас до гибели и отрубить нам головы. Я надеюсь, что хотя ты постараешься отрубить головы всей знати королевства, но останется до твоей смерти хоть одна голова, которая и отрубит твою». Но предостережение было оставлено без внимания. Лорд Дарси, глава знати Йоркшира, и лорд Гессэ, вождь знати Линкольншира, были возведены на эшафот. Аббат Берлингский, въехавший в Линкольн со своими канониками в полном вооружении, был повешен вместе с тремя другими аббатами. Аббаты Фаунтенский и Жервосский были повешены в Тиберне, бок о бок с представителем великого дома Перси. Леди Бусемер сожгли на костре, сэра Роберта Констэбля повесили в цепях перед воротами Гелла.

Едва нанесен был удар северу Англии, как Кромвель обратился на запад. Здесь оппозиция против его системы сосредоточивалась преимущественно вокруг двух фамилий, представлявших отголоски йоркской традиции, — Кертнэ и Полей. Маргарита, графиня Солсбери, дочь герцога Кларенса и наследницы графа Уорвика, была представительницей Невиллей и племянницей Эдуарда IV. Ее третий сын, Реджинальд Поль, отказался одобрить развод Генриха VIII, несмотря на предложенные ему за это высокие награды, и искал себе убежища в Риме, откуда жестоко критиковал короля в книге о «единстве церкви». Тогда Кромвель написал ему многозначительные слова: «В Италии можно найти достаточно средств, чтобы избавиться от изменившего подданного. Если нельзя добиться справедливости дома но закону, то иногда она бывает вынуждена искать другие средства за границей».

Но Поль оставил в руках Генриха VIII заложников. «Жаль, что безумие безрассудного глупца может погубить такую знатную фамилию. Пусть только он последует внушениям своего честолюбия; в таком случае, не будь только великой милости и кротости государя, даже люди, мало его оскорбившие (кроме того, что безумец принадлежит к их родне), должны будут испытать, что значит иметь предателя своим родственником». В ответ на это Поль попросил императора скорее исполнить изданную папой Римским буллу об отлучении и низложении Генриха VIII. Кромвель не заставил долго ждать (он понимал, что Генрих VIII был не прочь отделаться от родни,которая претендовала на трон, и исполнял монаршью волю). Родственником Полей был Кертпэ, маркиз Эксетер, через свою мать тоже приходившийся внуком Эдуарду IV. Было известно, что он горько жаловался на «окружавших короля мошенников», а его обещания «надавать им когда-нибудь пощечин» являли грозный смысл в устах человека, имевшего в западных графствах огромное влияние. Его тотчас арестовали вместе с лордом Монтегю, старшим братом Поля, по обвинению в измене, и оба они были обезглавлены на Тауэрхилле, а графиня Солсбери была осуждена на заключение в Тауэр.

Никогда Томас Кромвель не выказывал такого величия, как в своей последней борьбе против судьбы. Когда король понял все значение церковных реформ, он перестал доверять ему и стал называть его «мошенником»; по мере уменьшения своего влияния он встречал все больше сопротивления в Совете, но характер его оставался по прежнему неукротимым. Он был совсем одинок. Уолси ненавидела знать, но поддерживала церковь; Кромвеля духовенство ненавидело еще сильнее, чем знать. Его единственными друзьями были протестанты, но их дружба была для него еще гибельнее ненависти его врагов. Однако он не выказывал ни страха, ни отказа от раз избранного направления. Его деятельность была, как и всегда, беспредельной.

Подобно Уолси, он сосредоточил в своих руках всё управление государством: он был в одно и то же время министром иностранных и внутренних дел, генеральным викарием церкви, создателем нового флота, устроителем армий, председателем грозной Звездной палаты. Его итальянское равнодушие к простой демонстрации власти очень отличалось от пышности кардинала. Его личные привычки были простыми и скромными. Если он дорожил деньгами, то для содержания за свой счет большой массы шпионов, за деятельностью которых следил с неусыпным вниманием. От огромной массы его переписки еще остается более 50 томов. Тысячи писем от «несчастных бедняков», оскорбленных женщин, обиженных рабочих, преследуемых еретиков стекались ко всемогущему министру, превращенному его системой личного управления во всеобщую апелляционную инстанцию. Пока Генрих VIII поддерживал его, хотя и неохотно, он успешно боролся со своими врагами. У него хватило сил удалить из Королевского совета своего главного противника Гардинера, епископа Уинчестерского. На вражду знати он отвечал угрозой, доказывавшей его могущество. «Если лорды будут так относиться к нему, он устроит им такой завтрак, какого еще никогда не бывало в Англии, и это испытают самые надменные из них». Единственно его воля навязала план внешней политики, целью которого было привязать Англию к делу Реформации, а Генриха VIII — поставить в зависимость от его министра.

Дерзкая похвальба, которую впоследствии ставили ему в вину его враги, все равно, была она выявлена или нет, служит только выражением его системы. «В короткое время он хотел привести дела к тому, чтобы при всем своем могуществе король не был в состоянии мешать ему». Подобно плану, оказавшемуся роковым для Уолси, его замыслы основывались на новом браке Генриха VIII. Короткое торжество Анны Болейн закончилось обвинением в неверности и измене, и ее казнью в 1536 году. Ее соперница и наследница привязанности Генриха VIII, Джен Сеймур, умерла в следующем году после родов, и Кромвель заменил ее немкой Анной Клевской, свояченицей лютеранского курфюрста Саксонии.

Он осмелился даже воспротивиться Генриху VIII, когда тот при первом свидании возмутился грубыми чертами и неуклюжей фигурой своей новой невесты. На время Кромвелю удалось поставить дело так, что отступать перед браком стало невозможно. Но этот брак был только первым шагом в политике, которая, в случае полного осуществления, предвосхитила бы триумфы Ришелье. Карл V и Габсбургский дом могли создать католическую реакцию, достаточно сильную для того, чтобы задержать и оттеснить Реформацию; едва Кромвель сошелся с князьями Северной Германии, как стал склонять их к союзу с Францией для ослабления власти императора. Если бы план его удался, изменилось бы общее положение Европы: Южная Германия осталась бы протестантской, Тридцатилетняя война была бы предупреждена. Но Кромвель потерпел неудачу, как люди, опережающие свой век. Немецкие князья отступили перед столкновением с императором, а Франция — перед борьбой, которая могла бы стать гибельной для католицизма, и Генрих VIII, прикованный к ненавистной жене, остался один, принесенный в жертву Австрийскому дому; тогда его гнев обрушился на Кромвеля.

Вельможи набросились на него с яростью, которая говорила о долго накоплявшейся ненависти. Когда герцог Норфолк, которому было поручено арестовать министра, сорвал с его шеи орден Подвязки, лорды за светским столом разразились оскорблениями и проклятиями. Услышав обвинения в измене, Кромвель с криком отчаяния кинул на пол свою шляпу. «Так вот, — воскликнул он, — награда за оказанные мной услуги! Скажите по совести, прошу вас, неужели я изменник?» Затем, вдруг поняв, что все кончено, он попросил своих врагов поторопиться и не томить его в тюрьме. Дело было скоро закончено, и народ приветствовал казнь Томаса Кромвеля еще более громким одобрением, чем его обвинение (июнь—июль 1540 г.).

РАЗДЕЛ VII

РЕФОРМАЦИЯ

Глава I

ПРОТЕСТАНТЫ (1540—1553 гг.)

Ко времени смерти Томаса Кромвеля успех его политики был полным. Монархия достигла высшего могущества. Старые вольности Англии были повержены к стопам короля. Лорды были запуганы и подавлены, Палата общин наполнена креатурами двора и превращена в орудие тирании. Королевские распоряжения имели значение парламентских законов; «одолжения» все более нарушали право парламента назначать налоги. Правосудие в обычных судах было подчинено воле короля, а безграничные и произвольные полномочия Королевского совета постепенно вытесняли более медленную процедуру общего права. Новые церковные реформы придали почти религиозный характер «величию» короля. Генрих VIII был главой церкви.