Для успешного получения развода герцог Норфолк, выдвинувшийся после падения Уолси, рассчитывал не только на союз и помощь императора, но и на поддержку парламента. Новый созыв обеих палат явился доказательством отказа от системы Уолси. Вместо того чтобы считать парламент опасным, монархия чувствовала себя теперь достаточно сильной, чтобы пользоваться им как орудием, и Генрих VIII в своем споре с Римом прямо рассчитывал на крепкую поддержку с его стороны. Не менее знаменательным было отношение гуманистов. Для них, как и для чисто политических противников кардинала, его падение открывало надежды на лучшее будущее. Принимая должность канцлера, Томас Мор, насколько можно судить об этом по фактам его короткого министерства, мечтал провести преобразование церкви, которого требовали Колет и Эразм, но задержать восстание против единства церкви. Его строгости против протестантов, правда, преувеличенные полемическим задором, остаются единственным пятном на его, вообще-то, незапятнанной репутации.
Но только при строгом отделении дела реформ от того, что представлялось ему переворотом, Мор мог надеяться на успешное осуществление планов, предложенных Советом парламенту. Петиция общин казалась как бы эхом знаменитого обращения Колета к собранию духовенства. Она приписывала усиление ереси не столько «неистовым и мятежным книгам, изданным на английском языке, вопреки истинной католической и христианской вере», сколько «неприличному и бессердечному поведению различных духовных особ». Она восставала против законов, издаваемых духовенством на его собраниях без согласия короля или его подданных, против притеснений церковных судов, злоупотреблений церковным патронатом, чрезмерного числа праздников. Генрих VIII передал петицию епископам, но они не могли назвать средства к исправлению зол. Министерство настаивало на проведении своих проектов церковного преобразования через палаты. Вопросы о собраниях и судах духовенства были отложены для дальнейшего рассмотрения, но судебные пошлины были понижены, духовенству воспрещено занятие светских должностей, ограничено совместительство, предписано пребывание на месте.
Несмотря на упорное сопротивление епископов, предложения эти были приняты Палатой Лордов «к великой радости народа и великому неудовольствию духовных особ». Важное значение этим новым мерам придавало участие в них парламента. Это свидетельствовало о том, что церковное преобразование теперь должно проводиться не духовенством, а всем народом. С другой стороны, было ясно, что оно будет проведено в духе не враждебности, а преданности церкви. Общины принудили епископа Фишера оправдываться в словах, принятых за сомнение в их правоверии. Генрих VIII запретил обращение Тиндалева перевода Библии как исполненного в протестантском духе, обещая более точный перевод.
Но стремлениям гуманистов помешала неудача министерства в переговорах о разводе. Ни отказ от союза с Францией, ни достижение власти партией, стоявшей за союз с императором, не могли изменить отношения Карла V к делу его тетки. Министры приняли совет кембриджского ученого, Томаса Кранмера, — спросить мнение университетов Европы; но обращение к мнению ученого мира окончилось полной неудачей. Без вмешательства самого Франциска I английские агенты не смогли бы ничего добиться от Парижского университета, даже при помощи щедрых подкупов. Потребовалось столь же бессовестное давление королевской власти, чтобы получить одобрение развода от Оксфорда и Кембриджа. В Германии сами протестанты, увлеченные стремлением к нравственному возрождению, были решительно против короля. Насколько можно судить по свидетельству Кранмера, все ученые Европы, не поддавшиеся подкупу или угрозам, осуждали намерение Генриха VIII.
В тот момент, когда Норфолк и его товарищи по министерству истощили все средства, Т. Кромвель снова оказался на высоте. Неудача других средств все ближе подводила Генриха VIII к смелому плану, перед которым он отступил при падении Уолси. Т. Кромвель снова готов был советовать королю отвергнуть судебную власть папы Римского, объявить себя главой английской церкви и добиться развода от своих церковных судов. Но для Кромвеля развод был только прелюдией к ряду перемен, которые он намерен был провести. Из всей бурной жизни нового министра самое сильное впечатление оставило у него пребывание в Италии. С ним в английскую политику проникло политическое искусство итальянцев; это заметно не только в быстроте и беспощадности его планов, но и в большей широте, большей определенности целей и в их удивительном сочетании.
Действительно, это первый английский министр, у которого за все время его управления можно наблюдать упорное преследование определенной крупной цели. Эта цель заключалась в предоставлении королю абсолютной власти и в устранении всех соперничавших властей королевства. Это не значит, что Т. Кромвель был просто рабом деспотизма. Вопрос еще, был ли он в юности во Флоренции, как говорит предание; но несомненно, что его политика строго сообразовалась с идеалом флорентийского мыслителя, книга которого постоянно была у него в руках. Еще служа Уолси, он удивил будущего кардинала Реджиналда Поля советом взять за руководство в политике «Государя» Маккиавелли. Маккиавелли надеялся найти в Цезаре Борджиа или в позднейшем Лоренцо Медичи такого тирана, который сокрушит все соперничающие тирании и затем объединит и возродит Италию. В политике Томаса Кромвеля можно видеть стремление обеспечить Англии просвещение и порядок, сосредоточив всю власть в руках короля. Последнее ограничение королевского полновластия, пережившее войны Роз, заключалось в богатстве, независимости собраний и судов и религиозных притязаний церкви.
Превратить великую церковную корпорацию в простое ведомство, в котором вся власть должна исходить от одного государя, его воля — служить единственным законом, а его решение — единственным доказательством истины, — такой переворот едва ли можно было совершить без борьбы, и поводом к такой борьбе послужил Кромвелю развод. Его первый шаг показал, насколько беззастенчивой должна быть борьба. Прошел год с тех пор, как Уолси был изобличен в нарушении статута «Praemnire». Педантичные судьи объявили, что вся нация, признававшая над собой его власть, виновна в том же проступке. Юридическая нелепость позже была снята общей амнистией, но в нее не было включено духовенство. Ему было объявлено, что прощение может быть куплено не иначе как уплатой пени, доходившей до миллиона на теперешние английские деньги, и признанием короля «главным покровителем, единственным и высшим господином и главой церкви и духовенства Англии».
На первое требование духовенство сразу согласилось; против второго оно упорно боролось, но на его обращения к Генриху VIII и Кромвелю те отвечали только требованием немедленного подчинения. Наконец, благодаря внесению ограничительных слов «насколько это позволяет закон Христа», соглашение состоялось, и с таким уточнением Уорхем предъявил требование конвокации. Воцарилось общее молчание. «Молчание представляется знаком согласия», — сказал архиепископ. «В таком случае мы все молчим», — отвечал голос из толпы.
Нет оснований полагать, что «главенство над церковью», которого требовал Генрих VIII, было более чем предостережением для независимости духовенства или что оно уже имело значение, какое ему было придано впоследствии. Оно, несомненно, не было отчуждением от Рима, но ясно показывало папе Римскому, что в случае возникновения какого-либо спора духовенство будет в руках короля. Предостережение было подкреплено требованием решить дело, обращенным к Клименту VII со стороны лордов и части общин. Пэров заставили заявить: «Дело его величества — дело каждого из нас». Если папа Римский не захочет утвердить приписанного университетам мнения в пользу развода, «наше положение будет не совсем безвыходным. Всегда тяжело применять крайние средства, но больной стремится всеми способами избавиться от своей болезни». Это требование было подкреплено изгнанием Екатерины из дворца.
Неудача второго посольства к папе Римскому позволила Томасу Кромвелю сделать более решительные шаги в принятом направлении. С развитием его политики Томас Мор покинул пост канцлера, но испугавший его переворот был неизбежен. Со времени царствования Эдуардов людей занимала задача примирения духовных и светских интересов страны. С самого начала парламент стал органом национального недовольства как папским судом вне Англии, так и отдельной юрисдикцией духовенства внутри ее. Религиозная реакция и междоусобицы надолго задержали это движение, но оно снова ожило под влиянием нового взлета национального величия и единства; наконец, последним толчком послужил вопрос о разводе и подчинении английских интересов иностранному суду. Под влиянием этого национальное движение ускорилось. Наступило время, когда Англии предстояло потребовать всей власти, как церковной, так и светской, в своих пределах; а так как в политическом отношении эпоха характеризовалась сосредоточением всей власти в руках государя, то требовать власти для нации — значило требовать ее для короля. Значение главенства над церковью выразилось в одном из предложений, внесенных в конвокацию 1532 года. «Его величеству королю, гласит это замечательное заключение, — принадлежит попечение как о душах его подданных, так и об их телах, и потому он может, по закону Божьему, издавать при помощи парламента законы для тех и других».
