– Закон существует, чтобы его выполнять даже в такой глуши, – не согласился инженер.

– Отто Рудольфович, ну и что бы им сделали? Опять определили на каторгу? Так они там уже были. И выйдя, решили продолжить грабить и убивать. Нет, если бы они только крали и грабили, то я бы с вами согласился. Но ведь они убивают.

– Тот мужик жив, – возразил немец.

– Был жив, когда мы расстались, и точно бы умер, если бы мы совершенно случайно не нарвались на его сынишку.

– Максимка? Семушка? Они живы? – с явно прорывающимися рыданиями спросила женщина.

– С сыном твоим все хорошо. Муж был жив, но выживет ли, не знаем. Отто Рудольфович отправил его в Слюдянку к доктору, – кивнув в сторону инженера, ответил Петр.

– Слава тебе господи, – истово перекрестилась женщина, опускаясь на снег и заливаясь слезами.

Вот так сразу и не разберешь, что это за слезы. То ли от радости, то ли от пережитого за сегодняшний нескончаемый день. Но то, что плачет, уже хорошо. Слезы – они очищают душу, смывая с нее бренную грязь. А еще выносят прочь боль. Не физическую. Душевную. Ту, что подчас ранит куда как сильнее.

– Это хладнокровное убийство, – отведя Петра в сторону, возмущенно произнес Кессених.

– На фронте вы были столь же щепетильны?

– Здесь не война, – отрезал немец. – И я никогда не позволял себе самосуда.

– И это радует, Отто Рудольфович. Но вы совершенно правы: тут не война, а потому и спрос другой. Око за око. Слышали о таком?

– Кхм. Вы поставили меня в неловкое положение, – с долей сомнения сказал немец. – С одной стороны, я вынужден доложить о случившемся. С другой…

– Отто Рудольфович, возможно, вам от этого будет легче… Даже зная точно, что вы доложили бы о случившемся, я все одно поступил бы так же.

Петр ничуть не лукавил. А по большому счету и ничего не боялся. Его слово – против слова немца. И поверят Петру вовсе не потому, что он русский. Боже упаси. Просто достаточно положить в качестве довеска к своим словам пару «катенек»[4], как местная Фемида примет его показания к сведению и нагло проигнорирует таковые со стороны господина Кессениха. Дело будет закрыто за отсутствием состава преступления еще на начальном этапе.

А отчего, собственно говоря, нет, коль скоро убитые были бандитами и их, можно сказать, прихватили на месте злодеяния? Ну постреляли их. И что с того? Не уговаривать же их было, раз они стреляют.

– Сделаем так. Я был далеко и не видел всех деталей произошедшего, – наконец пошел на сделку со своей совестью инженер.

– О, майн гот![5] Я когда-нибудь вас поубиваю. Вот этими самыми руками!

Инженер Кессених, от злости красный как рак, тряс своими руками, осыпая бранью понурившихся мужиков. Разнос происходил у входа в конторку, в свете фонарей. Рабочий день начинается достаточно рано, а светает пока еще довольно поздно. На востоке едва-едва появилась светлая полоса. Еще немного, и тьму сменят предрассветные сумерки.

Вообще-то картина достаточно комичная. Каждый из шоферов был как минимум на полголовы выше инженера и куда более внушительной комплекции. И тем не менее, все пятеро покорно стояли, осыпаемые бранью, разве только носом не шмыгали и не шаркали ножкой. А нет. Вон один из них утерся рукавом телогрейки.

Никакой ошибки. Да, середина апреля. Однако на мужиках надеты телогрейки. Петр, кстати, щеголял в такой же. Просто в кабине грузовика в ней куда удобнее, чем в полушубке. Водители если и носили меховую одежду, то только в нерабочее время. Ведь, кроме неудобства, есть еще и вариант испортить достаточно дорогую вещь. Ватник же стоит недорого, и если без надобности, его можно пристроить на крючке позади водительского места.

– Ну вот как? Объясните мне. Как можно было не слить воду из котлов?

– Отто Рудольфович, так ведь апрель. Снега уж нет. Вот мы и подумали… – заговорил было один из шоферов, но его тут же оборвал разъяренный инженер:

– Oh mein Gott! Вам не надо думать! Вам нужно только выполнять! За вас уже давно подумали! Вы хотя бы представляете, что сорвали график работ? И это если ничего не разморозится. А ведь может.

Н-да. Нет, не понять Кессениху, немцу до мозга костей, русского человека, у которого расп… В общем, в крови это у него. На генном уровне. А еще извечная надежда на русского Авося, родного брата римской Фортуны. И судя по надеждам, которые всякий раз на него возлагают русские, она таки его младшая сестра.

Весь сыр-бор случился из-за непредсказуемой сибирской погоды. Или скорее уж байкальской. Само озеро все еще покрыто ледовым панцирем, хотя нередко встречаются самые настоящие озера талой воды, поверх льда. А вот в округе снег уже сошел практически везде. Разве что на сопках лежит, да и то в складках, подальше от солнечных лучей.

Мало того, вчера был такой солнечный денек, что… Есть такая присказка: «Займи, но выпей». Не сказать, что Петр придерживался подобного мнения, но погодка была и впрямь замечательная. К тому же мужики вовсе не разделяли его отрицательного отношения к спиртному. Торопились они после работы. Вот и побросали свои грузовики, едва только загнав на территорию гаража строительного управления.

А что такого? Жара стояла под двадцать градусов. С наступлением сумерек, конечно, похолодало, но оно и понятно, земля все еще стылая, да от Байкала веет холодом. А ночью ударил двадцатиградусный мороз. Угу. Бывает здесь такое. Случается и летом снегопад. Не часто. И подобное – скорее аномалия. Но вот морозы даже в середине мая – вовсе не исключение. Пусть и не такие крепкие.

Сейчас топки запустили, и они начали прогревать котлы. Если все будет нормально и не прорвало медные трубы в утробах котлов, то через час автомобили выедут на линию. Основное время отнимет бак с запасом воды.

Он расположен между кабиной и кузовом. Во время работы машины вода постоянно подогревается паром, как отработанным, так и избыточным, сбрасываемым предохранительным клапаном. На таком морозе, да еще и при ветре, задувавшем ночью с Байкала, баки проморозило полностью. Однозначно.

Кессених был самым настоящим педантом и срыв графика выполнения работ рассматривал чуть ли не как личную трагедию. Стоит ли говорить, что он снимет с шоферов семь шкур. Правда, не позволит этого больше никому. Его подчиненных может наказывать только он и никто другой.

Собственно, именно поэтому работяги были готовы начистить морду любому, кто вздумал бы пройтись по «их немцу». Кстати, это же относится к остальным немецким специалистам, которые трудятся на строительстве Кругобайкальской железной дороги. При общем негативном отношении к немцам, война с которыми закончилась не так чтобы давно, работавших с ними бок о бок специалистов люди уважали.

Потому и разнос, устроенный инженером, был воспринят достаточно адекватно. Вон шоферы получили свою порцию пилюль, отошли в сторонку, и негласный лидер Семен отвесил подзатыльник их заводиле Илье. Не иначе как именно с его легкой руки водители наплевали на инструкцию. Опять же лень-матушка. Ну чего сливать воду, если весна и уже несколько дней стоит плюсовая температура? Угу. Вот тут-то по закону подлости и ударил мороз.

– Здравствуйте, Отто Рудольфович.

– Здравствуйте, Петр, – утирая платком раскрасневшееся лицо, поздоровался немец. – Надеюсь, вы не поленились?

– Обижаете. Я вообще неправильный русский.

– Это как?

– Не люблю создавать трудности, чтобы потом героически их преодолевать.

– Как-как? – живо заинтересовался Кессених. – Создавать трудности, чтобы потом героически их преодолевать?

– Именно.

– Очень интересное высказывание. Нужно будет обязательно запомнить. – Немец тут же извлек блокнот и записал услышанное.

Отто Рудольфович относился к русским с искренним уважением и старался как можно лучше их узнать. В том числе записывал поговорки, занятные выражения и разучивал песни. Научился играть на балалайке, да так, что мог заткнуть за пояс любого балалаечника. Петр откровенно заслушивался его частушками. Хотя не исключено, что виной тому характерный немецкий акцент. Уж больно забавно получается.