Джошуа, послушай, уже не важно, сколько я заплатил индейцу. Ведь ты стоишь намного дороже! Вернее, ты, Джо, уже ничего не стоишь, но то, что ты захочешь мне рассказать перед смертью, стоит очень дорого. Ты ведь захочешь рассказать про золото, про корабль?

«Интересно, — с отстраненным любопытством рассуждал израненный Вюртемберг, хорошо знавший жизнь, — он будет сдирать с меня кожу или начнет тыкать чем-нибудь неострым и горячим?»

— Раз так, я хотел бы видеть меткого индейца Джима, ведь он будет со мной разговаривать, не так ли? У тебя же не хватит сил меня пытать.

Индеец появился почти прямо над ним из-за глыбы замшелого базальта. В руке у него был топорик, а лук и колчан со стрелами болтались за спиной.

— Хорошо стреляешь, Джимми, — говорил рыцарь, стараясь определить, догадывается ли эта раскрашенная рожа, что отправится на тот свет сразу же вслед за ним.

Ибо характер Филиппо был известен Вюртембергу давно. Филиппо не оставил бы в живых индейца ни при каких обстоятельствах.

— Не подлизывайся к Джиму! Джим все равно снимет с тебя скальп.

— Зачем тебе деньги, Филиппо? — он тянул время, зная, что теперь его жизнь измеряется не годами и не днями, а вот этими дурацкими вопросами и, возможно, ответами.

— Я вернусь в Арагон, построю себе дом, может быть, замок, — старик оживился, заговорил с большим жаром, — у меня будет молодая жена.

— Если ты, мразь, вернешься в Испанию, король прикажет повесить тебя на первой же осине. Это же ты предал своих, рассказав туркам накануне сражения, что флотилия стоит за Балеарскими островами.

— Турки обещали хорошо заплатить, но они обманули меня. В тот день я отчаянно с ними дрался!

— Вранье! Ты не дрался с ними. И то, что ты женишься, тоже вранье. Тебе это уже ни к чему. И почему ты тогда не женился на Октавии Бодэс?

— У нее почти не было приданого. И у меня не было денег.

— Ты врешь, глупый старикан. У тебя было поместье в Арагоне, вы бы прожили спокойно и счастливо…

— Чтобы нормально жить, нужно золото, Джо. Золото. Много золота. И ты сам это знаешь. Иначе зачем ты, Джошуа фон Вюртемберг, охотишься за ним? Зачем?

Несчастый предатель Филиппо так разволновался при мысли о богатстве, что перестал, как почти всегда это бывает в таких случаях, замечать реальную жизнь. А зря.

По его старым конквистадорским латам ползла ярко-зеленая ящерица. Вюртемберг смотрел на нее. Боль тела и глубокая печаль души оставили его. Он вспоминал. Сейчас, холодным дождливым утром, ящерица ползла по смешному ржавому старику. А когда Вюртемберг впервые ее увидел много лет назад, был солнечный полдень. На маленькой площади безымянного итальянского городка, даже скорее деревушки, в сиреневой легкой, переливающейся пятнами света тени фруктовых деревьев, около колодца, стояла голопузая статуя какой-то пухленькой садовой нимфы, увитая плющом, со свежим венком флердоранжа на голове. На выбеленной солнцем и жарой пыльной площади не менее голопузые дети жестоко швырялись друг в друга незрелыми твердыми зелеными мандаринами. И на статуе беззаботной нимфы перебегала с места на место чудесная ящерица. Счастье деревенского полдня Италии переливалось в ее влажной чешуе.

Рептилия перешла с одного плеча Филиппо на другое, стальной хвост, покрытый росой, брезгливо дернулся, и мертвый старик с перерезанной шеей упал с высоты вниз, ударяясь о камни.

Индеец испугался, но он решил, что лучше сначала будет добить беззащитного Вюртемберга, а потом уже разбираться, какое волшебство так ловко сразило хитрого испанца. Джимми прыгнул, замахиваясь на лету томагавком. У рыцаря фон Вюртемберга хватило сил только на то, чтобы приподнять меч острием кверху. Джим нанизался весь целиком, как свинья на прут для жарки. Лезвие вышло у него из затылка. Тут же из-за камней вылетел Быстрый Олень, но, увидев, что все уже кончено, смутился.

— Ты что, хотел поцарапать этого головореза когтями? — спросил Вюртемберг.

— Нет! Великие еноты древности убивали врагов, насылая на них полчища блох!

— Ты врешь, Енот!

— Разумеется, сеньор!

— Не надо усложнять, — говорил Еноту Ханинг Айн, вылезая из сумки. Енота била крупная дрожь.

— Не надо, не надо усложнять! Смотри на вещи проще!

Смотреть Енот не смог и отвернулся.

Из Вюртемберга извлекли стрелы. Спотыкаясь, срываясь и падая, он с помощью Трюфо выкарабкался все-таки из ущелья. Он спешил. У него оставалось мало времени.

Летучая мышь шлепнулась рядом с ним, как падает на землю переспелый мягкий плод с дерева.

— Вот что, — сказал Вюртемберг негромко, но отчетливо, — Быстрый Олень ищет нам всем подходящее убежище на ближайшее время. Далее. Ханигейм улетает сейчас на разведку и проделывает это впредь дважды в сутки: вечером и днем. Розы отправляются искать целебные травы для меня и Трюфо, у которого теперь не два, а три уха. Лошади пасутся и отдыхают.

Вюртемберг расстегнул подпруги и свалил вьюки и седла на землю. Вытащил из мешка сухое индейское одеяло, завернулся в него, прислонился к пню, сел и, находясь на пороге небытия, успел сказать:

— Старшим назначается Енот.

Среди камней Быстрый Олень нашел пещеру. И не то чтобы она была очень хороша, но ничего лучшего не было. Туда Трюфо помог затащить бредящего рыцаря.

Лошади отправились пастись под деревьями, стараясь быть как можно неприметнее, насколько они вообще могут быть неприметными.

Потом Рептилия с Енотом натаскали сырого елового лапника для подстилки.

Потом Енот перегородил сужение в пещере в десяти шагах от входа вюртемберговским щитом — получилось, что-то похожее на дверь. Потом Рептилия залегла в засаду на случай появления непрошеных гостей. Потом вернулся Ханинг Айн и сказал, что в округе никаких людей нет. Только после этого Енота перестала колотить дрожь. Он разглядывал вюртемберговский щит и потихоньку успокаивался. На щите Джошуа фон Вюртемберга было синее небо с летящей ласточкой и зеленое море с желтым островом. На острове стояло дерево с тремя макушками. А под деревом лев и дракон держали ярко-красный крест. Енот представил себя на месте дракона. Тряхнул головой, очнулся и отправился варить травы, уже принесенные розами.

Вюртемберг бредил. Он стал кусочком орнамента индейского одеяла. Он никак не мог выбраться из нагромождения треугольников и ступенчатых полос. Превращался то в квадрат, то в ломаную линию. Он хитрил. Делался маленьким, меньше кончика шерстинки, пищал и звенел тоньше комара. Он нагревался и вырастал больше огромной горы, нависал над бездной, и весь мир по сравнению с ним был песчинкой, и он гудел, как колокол. Но все уловки не помогали: проклятое узорное одеяло не отпускало его. Узорное одеяло не отпускало, но превратилось в квадратный дом тяжелой архитектуры. Он (коричневый треугольник) сидел внутри этого дома за столом, и коварные индейцы пытались его отравить, подсовывая к носу чашку с ядом. Треугольник собрался с силами и правым нижним углом выбил яд из рук навязчивого убийцы.

Енот, с головы до ног облитый целебным отваром, не оставил свои попытки, все-таки напоил больного. К вечеру Вюртемберг угомонился и ночь провел спокойно.

Уже через две недели Вюртемберг из полумертвого превратился в полуживого.

Стал вылезать из пещеры на короткие прогулки. Очень много ел. А когда однажды утром он пропел громовым голосом суру из Корана, все поняли, что пора собираться в путь.

Дорога дает легкость и свободу. Дорога дает нежную беззаботность сердца и светлую грусть об утраченном. Дорога дает надежду, что в конце пути мы обретем счастье. И не обманывает только тех, кто ей верит.

Две лошади, рыцарь, енот и вампир шли к океану, обходя высокие холмы, сторонясь болот, делая большие петли вокруг хижин индейских охотников. День за днем они продвигались на восток, сооружая шалаши и палатки для ночлега, охраняя друг друга по очереди, преодолевая множество неожиданных мелких и крупных неприятностей.