Оказалось, что я ответила всё правильно, только наоборот. На растворимое я сказала – нерастворимое, на летучее – нелетучее, на белое – чёрное… Я довольнёхонька, я так и знала, что не знаю физические свойства анилина. Получила я 5. Если бы я не схитрила и не обставила свой ответ тактически безупречно верно, то что бы он мне поставил?! Посмел бы четвёрку поставить?! Не знаю. Уж обидел бы точно: я знала всё-таки немного не всё. Объясняй потом ему же возвратно, что он не проводил лабораторные работы!.. Но я сумела увернуться.

Насколько лабораторные работы трудны для учителя (говорят, в старой школе спиртовка летала по классу как ракета), настолько полезны для учеников.

Ну разве можно забыть Li – литий, химический элемент № 3, в ядре всего три протона, которые с трудом удерживают на второй орбите единственный электрон, поэтому литий – активнейший щелочной металл, одновалентный, разумеется, очень нестойкий, который бурно реагирует даже с кислородом, содержащимся в воздухе, и в шкафу в лаборатории у Валентины Васильевны хранится тщательно и надёжно завёрнутым в несколько слоёв толстой фольги. Мы с Катей Семерухиной в химкабинете в старой школе сидим на третьей парте в первом ряду, что у стены. Учительница обходит ряды, и каждый отделяет специальным шпателем ровно столько лития, сколько велено: со спичечную головку, не больше. Этот литий тотчас же надо поместить в фаянсовый тигель. По дороге он превращается в окисл, в результате в фаянсовом тигле лежит крохотное маковое зёрнышко; ждёт, что ученики с ним дальше будут делать.

Какой это класс? Скорее всего, восьмой. Нас 40 человек! Валентина Васильевна прошла уже два ряда и заходит на наш. Буквально над каждой партой она наклоняется, тихонько повторяет: «Со спичечную головку!», смотрит: сколько берут. Когда она поставила на нашу парту картонную коробку с замотанным как в шубу куском лития, под фольгой и в надёжной тёмно-коричневой оболочке окисла, она решила посмотреть, а что же у неё в классе делается, подняла голову и делает кому-то на том ряду у окна справедливое строгое замечание. Учительница, т. о., посчитала нас с Катей надёжными и дисциплинированными ученицами; меня – ошибочно. Я сидела с краю, а Катя у стены, и мне удобнее, конечно, было брать литий. Я не могла не проверить: неужели и правда больше нельзя отколупнуть, и начнётся бурная реакция?!

Наш кусочек лития, мягкий, ярко-серебристый, с небольшую горошинку, сам загорелся и – хоть и не как ракета, конечно, – но полетел-покатился по парте, немного пролетел, оставил на парте чёрный след, и сам потух.

Нам ничего не было.

Когда я стала готовиться к экзамену по физике, приехала из санатория мама. Она очень удивилась, увидев, как её милая умная дочечка читает роман Анатолия Степановича Иванова «Вечный зов»; как раз вышла вторая часть. Мама заходит на веранду, где я читаю на свежем воздухе, и строго говорит мне:

– Таня, а почему ты не решаешь задачи по физике?! Разве можно быть такой самоуверенной!

Маму, конечно, огорчало, что я не учу физику, но я почему-то не могла оторваться от этой пустяковой книги. Прочитав книгу за полтора дня, оставшиеся до экзамена полтора дня я стала честно повторять билеты. На экзамене мне достался нетрудный вопрос «Сила трения» и что-то ещё, один из последних билетов, но задачу я решить не смогла. Готовилась я очень долго, вспомнила закон Гука, написала формулу, наприводила примеров: трение качения, трение скольжения; способы преодоления трения: одни подшипники чего стоят; затем, а что было бы, если бы не было трения… Ничего хорошего, оказывается: всё бы падало!

Потом я уже просто так сидела, ждала, пока другие отвечают; но над задачей я даже и не размышляла: я не знала, как она решается. Я думала: директор предупреждал нас, что тот, кто не решит задачу, больше тройки не получит. Ну и пусть ставят мне тройку. Что же тогда остальным?! (Я, конечно, знала себе цену.) Директор не научил нас решать задачи по физике, и как он будет теперь принимать у меня экзамен?!

Я вдруг вспомнила, как он хвалился перед нами почти год назад, в сентябре, на первом уроке:

– Вы слышали, что Семён на пять сдал вступительный экзамен по физике?! Утешил меня на старости лет!..

Мы, надо полагать, слышали, что Семён Анисимов поступил в Новосибирский институт инженеров водного транспорта, правда, без таких душещипательных подробностей. Я помню, тогда я мельком подумала: твоего там очень мало, не обязательно хвастаться… Семён гений, думала я в то же время немного с завистью: у такого учителя и так физику знать. Так, размышляя на экзамене о постороннем, я пришла, наконец, к выводу, что я спокойно получу свои 4 балла.

Мне поставили 5; это было даже лишнее, это было неприятно. Не только я знала себе цену, но и директор знал себе цену тоже. Я помню, я пошла домой, быстро переоделась в короткое, много выше колен, яркое летнее платье, взяла денег, зашла в магазин, купила мороженого и уже «по гражданке» пришла в школу угостить людей мороженым. Всё ещё шёл экзамен; он был очень тяжёлым, почему-то выходили с него, а потом снова заходили, плакали… Я, помню, подумала: к чему эта фальшивая напускная важность?

На следующий же день после последнего экзамена, истории, у нас был выпускной вечер. Он был совершенно не подготовлен. Непонятно чему весёлый и оживлённый Войцеховский В.Л. зашёл в спортзал с кипой наших аттестатов в руках, положил их на барабан, как будто специально для этого установленный; учителя и родители расселись на стульях вдоль длинной стены спортзала. Мы подарили им красивые букеты пионов.

Аттестаты были разложены не в алфавите, как логично было бы, а почему-то в соответствии с баллом. Я была первая; мне это не понравилось. Мамы одноклассников зашептались: они все не любили меня, они ошибочно считали, что я балуюсь в классе на равных с самыми отъявленными оторвами, но достаётся мне много меньше. Странно, они как будто не знали, что мне доставалось очень сильно; даже умудрялись мне при высоких оценках ставить «неуды» по поведению.

Мама старалась скрыть от папы это печальное обстоятельство, расписываясь в моём дневнике непонятно. Дома меня почти никогда за школу не ругали. Моим родителям не нужно было постороннее мнение обо мне; они без труда сами находили во мне столько недостатков, и делали мне такие замечания, что школа спокойно могла отдыхать!..

Заранее не договорились, кто из родителей будет говорить нам напутственное слово. Пауза затянулась, мамы переглядываются, все взволнованы, у всех платочки в руках. Мы были беспокойным классом, и дорого, не бесплатно, достались нашим родителям. Они, наверное, и не чаяли, что мы когда-нибудь окончим эту школу. И вот, наконец-то мы присмирели и стоим вдоль окон спортзала ровно по линеечке. Классный повернулся к моей маме:

– Ну, может быть, коллега выручит?!

Но мамочка моя тоже расстроилась, заволновалась и только рукой махнула: второй птенчик вылетал из гнезда, гнёздышко совсем пустело, и радостного в этом было мало.

Школу выручает мой папа; он говорит нам удивительно казённые, формальные, но красивые правильные слова, и его все внимательно выслушивают. «Дорогие выпускники! От имени всех родителей я поздравляю вас с окончанием школы!.. Я желаю вам выбрать верную дорогу в жизни!.. (Ну, кто как, думаю я на всё на это спокойно, а я давно выбрала, я в Москву поеду…) Мальчикам, кого призовут в ряды Советской армии, я хочу пожелать честно выполнить свой долг перед родиной!..» Мамы мальчишек с новой силой плакать: в армию заберут!.. Мой папа только не приглашает нас работать к себе на ферму, хотя там уже совершенно некому скоро будет работать. Он слишком хорошо знает, что нам всем надо учиться. Всем очень понравилось серьёзное напутственное слово: и родителям, и учителям, много с удовольствием хлопают.

…Для чего-то, я так и не смогла понять, для чего, мальчишки под чутким руководством Николая Владимировича нарубили в лесу берёзок; да много, примерно 15, установили их в спортзале вдоль окон. Очевидно, в этом и заключалась всё же подготовка к выпускному. Нас выстроили вдоль окон же, и эти берёзки мы закрыли, красоты не вышло. Нас было очень много – 26 человек. Я мельком подумала, что учителю биологии больше пристало заботиться об охране всего живого, но не губить его на корню. Но я никак не могла додумать эту мысль до конца (сюда спокойно вплеталась почему-то Троица) и ничего не сказала: мне было некогда.