Литмир - Электронная Библиотека

– Алексей, – сказал новенький и протянул руку, – из Пензы.

– Борис Егоров. Я из Ленинграда.

– Слыхал, красивый город.

– Серенада, а не город.

– Наших здесь много?

– Достаточно. А что?

– Да так… Потом. Спать пора, – сказал Алексей и буквально через две секунды захрапел.

Утром, увидев, как Борис ковыляет на своей опухшей ноге, новенький нажевал хлебный мякиш из части своей пайки, потом в дальнем углу барака намотал на него висевшую там под потолком паутину, а из барачной печки-буржуйки скребанул золы. Хорошо всё перемешал, слепил плоскую лепёшку. Оторвав подшивку своей лагерной робы, ловко закрепил эту импровизированную «пилюлю» самодельной лентой на ноге Бориса. Тот изумлённо наблюдал за всеми этими манипуляциями.

– Эх, каплю мёда бы! Зажило бы как на собаке.

В завязавшемся разговоре Алексей узнал, что Борис – по образованию физик, достаточно секретный, ушел на фронт, будучи не в состоянии оставаться в тылу, когда другие погибали.

– Теперь сдохнешь здесь, – сурово сказал Алексей.

– Возможно, но совесть моя будет чиста.

– И много это тебе даёт?

– Ощущение того, что я человек, а не шакал.

– Волк?

– Не знаю, но предавший своих всегда шакал. Пассивность – это тоже род предательства.

За этим разговором они дошли до места работы. Периодически Алексей поддерживал Бориса, когда тот оступался, ковыляя по камням. Смена с трудом, но прошла. И снова Алексей прикрывал своими ударами по камням слабые шлепки своего нового друга.

Борис на удивление быстро стал поправляться. Через неделю рана затянулась, Егоров смог, хотя и хромая, самостоятельно передвигаться.

– Ты буквально поставил меня на ноги! – поблагодарил Алексея физик.

– А вот я их скоро протяну.

– Я могу поделиться с тобой пайкой, – Борис мгновенно напрягся и быстро отреагировал на намёк, послышавшийся ему в словах бывшего полкового разведчика.

– Хоть ты и достаточно секретный физик, а дурак! – возмутился Алексей. – Урежешь свою пайку – погибнешь. А тут я такой красивый и сытый красоваться буду! – ранее немногословный Алексей неожиданно зло разговорился. – Не в жратве дело, эта работа убьёт нас через месяц, максимум полтора! Надо бежать!

– Одним не справиться. Есть тут несколько человек…

– Так чего же ты молчал?! – задохнулся целитель.

– Есть и стукач. А избавиться он него нельзя, так мы знаем, кого опасаться, а иначе обязательно появится новый, неизвестный. Пока вычислим, успеет кого-нибудь сдать. Тут нужна другая стратегия.

– А с другими сведёшь?

– А у меня есть выбор?

– И вечером найдёшь способ показать стукача.

После смены, когда раздавали баланду, Борис оступился и задел белобрысого парня с бесцветным лицом. Парень уже занёс руку для удара, но кто-то его схватил за кулак, словно железными клещами. Парень обернулся и увидел Подкопина.

– Нехорошо, мил человек, сам оступился и сам же бучу поднимаешь.

Парень что-то зашипел по-польски и ушёл к своим нарам.

– Надеюсь, ты понял, с кем я собачился? – улыбаясь во все тридцать два зуба, спросил Алексея Борис.

– Ну уж не дурнее паровоза, – жадно жуя, промычал Подкопин.

Группа образовалась на удивление быстро. Нашлись люди, которые не собирались превращаться в покорное стадо. «Лучше умереть стоя, нежели жить на коленях!» – агитируя остальных, твердил Борис. Агитатор из него был ещё тот, но люди понимали, что если для побега созрел этот очкастый доходяга, то дольше тянуть нельзя. Самого же Бориса удивило другое – это то, как остальные быстро и безусловно признали право лидерства за Алексеем. Он же разработал план. Бежать решили под самый Новый год.

В каменоломне Борис уже почти один справлялся со своей работой. Но Алексей по привычке делал несколько ударов по камням соседа по шконке. В этот момент Егоров мог хотя бы немного передохнуть.

– Ладно, понятно, что дома усидеть не смог. Попал на фронт. Кстати, где служил? – неожиданно спросил Алексей.

– На Четвёртом Украинском. Был наводчиком. Считать я всегда умел.

– А в плен как попал? – между ударами спросил бывшего физика бывший полковой разведчик.

– И смех и грех. Я перед боем никогда наркомовские сто граммов не пил. Физически не переношу алкоголь. Да и какой я потом наводчик? Так я свой страх глушил музыкой.

– Это как?

– Я обычно слушал Пятую симфонию Бетховена до минор. В голове проигрывал. Я её в Ленинградской консерватории слушал раз сорок точно! Под неё думалось удивительно легко. Все операции были по тактам и аккордам разложены, руки сами всё выполняли.

– А как же грохот пушек?

– Сначала было трудно. Но это как раз и помогало отвлечься от страха. Я был всё время сосредоточенным, потому что пытался вернуться к тому месту, с которого меня прервали. А потом уже и без антрактов обходилось. Навёл орудие на цель под скрипочки и… ба-бах! Обычно я уши затыкал, отворачивался и приседал. А потом продолжаешь слушать. Весело было! И что самое интересное – совершенно безвредно для печени!

– Ты, кажется, с образованием перепутал.

– Мама в детстве из меня пыталась музыкального гения сделать, отдали в школу при консерватории. Четыре человека из двухсот пятидесяти претендентов! В числе них оказался и я, но через год музыкальную карьеру перекрыли – не прогрессировала моторика руки. Родителям посоветовали меня забрать. А быть посредственностью в оркестре мне не хотелось, да и маме её гордость не позволила. Вот меня и забрали.

– Я не о музыке.

– А о чем же тогда?

– Тебе бы врачом быть. Вон как за печень переживаешь.

– Опять шутишь?

– Сейчас серьёзно. Ну и как твои оркестрово-пушечные симфонии тебя до соло на кирке довели?

– Во время Мелитопольской операции нашу батарею накрыло. Я только третью часть играть стал. Очнулся, оказалось, меня только контузило. Передо мной – трое фашистов. А я не то чтобы табельное оружие поднять, я говорить не мог. Голова гудела, ничего не слышал, только зенками лупал. Так меня и приняли трое архангелов в немецкой форме. Гнали, гнали, потом эшелоны. Только в поезде стал приходить в себя. А потом сюда попал.

– Понятно. Ладно, скоро мы этот пункт вычеркнем, – уверенно заверил приятеля Алексей.

Вечером в бараке, сидя на нарах, Подкопин пытался привести «колотушки» – лагерную обувь на деревянной подошве – в рабочее состояние. Борис украдкой за этим наблюдал. Неожиданно Алексей спросил Егорова:

– Слушай, а где обычно физики работают?

– Чаще всего в школах, иногда в институтах преподают. Я работал в Институте физических проблем. Его организовал физик Пётр Капица, который открыл сверхтекучесть гелия…

– Э, брат, ты мне так совсем мозги сломаешь. Сверхтекучесть… – Подкопин от удивления покрутил головой. – Ты мне лучше про себя расскажи, чем ты занимался.

– Ладно, попробую объяснить, не сломав тебе головы. Любая вещь на свете состоит из более мелких деталей. Например, дом состоит из кирпичей, вода – из капель. И так далее. В физике самая маленькая неделимая частица называется атомом, в химии – молекулой. Из них собрано всё в мире.

– А что мельче – атом или молекула? – поинтересовался Алексей.

– Атом, конечно. Из них уже создаются молекулы. В конце девятнадцатого века было открыто, что есть более мелкие частицы. Глазом их увидеть невозможно. Судить об их присутствии можно только по косвенным событиям. Чтобы увидеть следы взаимодействия этих частиц, сидел в комнате в полной темноте несколько дней. Темнота странно действует на человека. От панического ужаса, когда я хотел уже бежать и стучаться в дверь, чтобы меня выпустили, до какого-то опьянения жизнью, когда мне казалось, что я самый гениальный человек на земле. Зрение стало как у кота или волка. Всё во тьме различал, – радостно вспомнил своё состояние и свои переживания Борис.

– И за эти вывихи ума тебе платили зарплату?

– Не только. Как у нас говорили – придумать и поставить опыт – это не фокус, фокус – за это деньги получить.

16
{"b":"556889","o":1}