– Но ты не должен был неожиданно превращать меня в самозванца. Заметь одну вещь: самое интересное, похоже, касается теперь не мисс Тарди, а мисс Снейт и ее миллионов.

– Ну, на мой взгляд, самое интересное касается мистера Россетера.

– Каким образом?

– Видишь ли, – Фен натолкнулся на женщину, которая внезапно остановилась перед ним, заглядевшись на витрину магазина, – видишь ли, – продолжил он, – любой обычный стряпчий, если бы два совершенно незнакомых субъекта ворвались в его контору и потребовали подробности частных дел его клиента, просто-напросто вышвырнул бы их вон. Почему мистер Россетер был так откровенен и так разговорчив? Не потому ли, что все, что он сказал, было лишь нагромождением лжи? Но, по его собственному, совершенно верному замечанию, мы можем проверить все сказанное им в Сомерсет-Хаусе. И все же я не верю мистеру Россетеру.

– Что ж, тогда я иду в полицию, – сказал Кадоган. – Чего я терпеть не могу, так это книги, герои которых не идут с повинной, когда у них нет ни малейшей причины откладывать это.

– У тебя есть веская причина не торопиться.

– Какая же?

– Пабы открыты, – ответил Фен с видом человека, после долгой ночи узревшего утреннюю зарю над холмами, – пойдем выпьем, пока мы не успели совершить ничего опрометчивого.

Случай с негодующим джейнистом[38]

– И в результате, – резюмировал Кадоган, – мы остаемся там же, где начали. – Они сидели в баре «Булавы и Скипетра». Фен потягивал виски, Кадоган – пиво. «Булава и Скипетр» – большая и весьма неприглядная гостиница в самом центре Оксфорда, соединившая в себе без зазрения совести все архитектурные стили, какие человечество успело изобрести с первобытных времен. Но, вопреки этому изначальному изъяну, она благородно сражается за создание атмосферы домашнего уюта и комфорта. Бар – превосходный образец готики в стиле Строуберри-Хилл[39].

Было всего четверть двенадцатого утра, и мало кто в это время пил. Молодой человек с крючковатым носом и большим ртом разговаривал с барменом о лошадях. Другой юноша, в роговых очках, с длинной шеей, погрузился в чтение «Аббатства кошмаров»[40]. А бледный неряшливый студент с растрепанными рыжими волосами беседовал о политике с девицей серьезного вида в темно-зеленом джерси.

– Итак, вы видите, – говорил он, – таким способом богатые классы, спекулируя на фондовой бирже, разоряют миллионы бедных инвесторов.

– Но, наверное, бедные инвесторы тоже играли на фондовой бирже.

– О нет, это совсем другое дело…

Мистер Хоскинс, еще более, чем обычно, похожий на большого печального бордоского дога, сидел за столиком с красивой смуглой девушкой по имени Мириам.

– Но, дорогой, – говорила Мириам, – будет просто ужасно, если прокторы[41] застанут меня здесь. Ты ведь знаешь, они отчисляют из университета женщин, если застают их в барах.

– Прокторы никогда не приходят по утрам, – ответил мистер Хоскинс, – и ты ничуть не похожа на студентку. А сейчас просто успокойся. Смотри, у меня для тебя есть шоколадные конфеты! – с этими словами он достал из кармана коробку.

– О, ну какой же ты лапочка…

Последним из присутствующих посетителей бара был мужчина лет пятидесяти с кроличьим лицом, плотно закутанный в пальто и шарфы; он сидел в одиночестве, потребляя несколько больше спиртного, чем было бы ему полезно.

Фен и Кадоган обсуждали известные им факты, это были результаты расследования по сведениям Кадогана. В сухом остатке этих фактов оказалось безнадежно мало.

1. Бакалейную лавку на Иффли-роуд ночью кто-то превратил в магазин игрушек, а затем опять в бакалейную лавку.

2. Мисс Тарди была найдена там мертвой, а впоследствии ее тело исчезло.

3. Богатая тетка Эмилии Тарди, мисс Снейт, попала под автобус шесть месяцев назад, оставив наследство мисс Тарди на таких условиях, которые вряд ли позволили бы племяннице узнать об этом наследстве, если мистер Россетер говорил правду.

– И я предполагаю, – сказал Фен, – что ему запретили сообщить об этом непосредственно по какому-либо известному адресу мисс Тарди. Кстати, я хотел спросить тебя: ты вообще-то прикасался к телу?

– Да, в некотором роде.

– Ну и каково оно было на ощупь?

– Каково?

– Да, да, – нетерпеливо поторопил Фен. – Холодное? Окоченевшее?

Кадоган задумался:

– Да, оно, несомненно, было холодным, но не уверен, что окоченевшим. По правде говоря, уверен, что не было, потому что ее рука упала, когда я подвинул ее, чтобы взглянуть на голову, – при этом воспоминании его передернуло.

– Вряд ли это сильно поможет нам, – задумчиво произнес Фен, – но резонно предположить, судя по известным нам фактам, что она была убита до того самого ведовского[42] и важного для нас часа полуночи. А это, в свою очередь, позволяет предположить, что она на самом деле видела объявление и, возможно, обратилась к мистеру Россетеру. Следовательно, опять-таки предположительно, мистер Россетер лгал. И все это становится очень странным, потому что в таком случае вряд ли мистер Россетер убил ее.

– Почему?

– Ты согласен, что человек, который стукнул тебя по голове, и был убийцей?

– Да, Сократ.

Фен бросил на Кадогана свирепый взгляд и сделал глоток виски.

– И в таком случае он хорошо разглядел тебя?

– Ладно, ладно, согласен.

– Хорошо, предположим, что мистер Россетер убийца. Он узнает тебя, когда ты являешься в его контору, знает, что ты видел тело, и он в ужасе, когда ты наводишь справки о тетушке убитой женщины и о самой убитой. И что он делает? Он дает подробные сведения о сумме, оговоренной в завещании, которое мы можем проверить, а затем – затем, заметь, – говорит, что у него не было никаких вестей от мисс Тарди, зная, что ты просто не поверишь ему после того, что видел своими глазами. Ergo[43], он не узнал тебя. Ergo, он не бил тебя по голове. Ergo, он не был убийцей.

– Довольно умно, – нехотя согласился Кадоган.

– Совсем не умно, – проворчал Фен. – Это дает протечку в каждом сочленении, как паровоз Эмметта[44]. Во-первых, мы не знаем, был ли убийцей человек, стукнувший тебя по голове, а во-вторых, вся эта чушь о завещании могла быть просто-напросто ложью. Есть и другие явные пробелы. Возможно, мисс Тарди вообще была убита не в магазине игрушек. Но в таком случае зачем ее тело несут туда и затем уносят его? Все как-то шиворот-навыворот, и мы слишком мало знаем, чтобы составить определенное мнение.

Восхищение Кадогана отчасти померкло. Он мрачно взирал на вновь прибывших в бар, опустошив свою кружку пива.

– Ну, хорошо. Что же нам теперь делать?

Возможное направление их действий после обсуждения заключалось в четырех пунктах:

1. Попытаться найти тело (невозможно).

2. Расспросить мистера Россетера снова (маловероятно).

3. Получить дополнительную информацию о мисс Элис Уинкворт, владелице заведения «Торговый дом Уинкворт. Бакалея и продукты» (возможно).

4. Позвонить другу Фена в Сомерсет-Хаус и детально проверить завещание мисс Снейт (возможно и необходимо).

– Но что касается меня, – заявил Кадоган, – я иду в полицию. Мне до смерти надоело метаться, а кроме того, у меня все еще чертовски болит голова.

– Ну ладно, может быть, ты все-таки подождешь минутку, пока я допью свой виски? – спросил Фен. – Я не собираюсь страдать из-за твоей жалкой и нудной сознательности.

До сих пор они говорили приглушенными голосами, и теперь он мог позволить себе повысить голос. Кроме того, Фен уже выпил достаточное количество виски. Его раскрасневшееся, веселое лицо становилось все краснее и веселее: волосы встали дыбом с неудержимой энергией; длинный, тонкий, он ерзал на стуле, шаркал ногами и улыбался лучезарной улыбкой, глядя на сумрачно-надменное лицо Ричарда Кадогана, теперь приобретшее особенно унылое выражение.