— У Хевика дробовик! — заорал Перри Хьюсману.
Хьюсман, чертыхаясь, остановился и расстегнул ремешок кобуры. Хевик сбежал по ступенькам во двор и остановился, чтобы направить двуствольное ружье на Бонни.
Перри закричал что было сил, чтобы она бросилась на землю. И хотя Бонни не могла его слышать, она тяжело плюхнулась прямо в грязь. Осветив двор, из-за дома вылетел еще один раскаленный светящийся шар, и Перри увидел, что Бонни упала на небольшой камень, который уже остыл и стал тусклокрасным.
Дважды прогремело ружье Хевика, дробинки воткнулись в землю у ног Перри.
Хьюсман тоже бросился на землю и в этот момент неловко уронил пистолет.
И тут Перри понял, где закончится белая траектория летящего камня, и закричал. Позднее он спрашивал себя, почему он пытался спасти человека, который хотел убить собственную дочь и, несомненно, попытался бы убить его самого. Единственное, что он смог придумать в его оправдание, — что он обычный человек, а поступки людей, несмотря на обстоятельства, не всегда поддаются логическому объяснению.
Раздался глухой звук, Хевик упал, полужидкий камень шлепнулся рядом с его раздробленной головой. Запах горящей плоти и волос разнесся над двором.
Родмен и Альберт Хевики, в ужасе крича, бежали к отцу. Этим временем воспользовался шериф. Он нашарил свой револьвер и, поднимаясь, приказал братьям бросить винтовки. Они хотели подчиниться, но вдруг повернулись в сторону камней, падающих прямо за их спинами. Неправильно расценив их действия, шериф дважды выстрелил, и этого было достаточно.
6
Кертис Перри устроил Бонни Хевик домработницей в семье Вестчестер и поговорил со специалистом по пластической хирургии о возможности удаления ее шрама. Сделав для нее все возможное, он наслаждался покоем В своей квартире, на Сорок пятой западной улице. На столике перед Перри стояла бутылка отличного виски. Эд Мэлоун, сидя в огромном удобном кресле около Перри, держал в одной руке бокал, а в другой — сигарету.
Первым заговорил Мэлоун:
— Насколько я понимаю, Тизока уже не найти. Что ж, по крайней мере ты спас Бонни от смерти. Воспетая поэтами справедливость восторжествовала — Бонни избавлена от своего ужасного семейства.
— Да, конечно, они мертвы, — подняв густые брови, промолвил Перри, — но в сознании Бонни они все еще живы и все еще мучают ее и издеваются над ней. И еще долгое время Хевики будут продолжать свое черное дело. А что касается их смерти, на самом ли деле мы увидели пример торжества пресловутой справедливости? Знаешь, если я изложу тебе свою теорию о том, что на самом деле случилось с Хуаном Тизоком, ты решишь, что я совсем рехнулся.
— Керш, расскажи, пожалуйста, — попросил Мэлоун. — Обещаю, что не буду смеяться или считать тебя сумасшедшим.
— Прошу тебя только, никому не рассказывай об этом. Никогда. Кэтскилс расположен на невулканических землях, зато Мексика — да...
— Ну? — произнес Мэлоун после долгой паузы.
— Давай рассмотрим теорию, о которой поговаривали жители Рузвиля. Они рассказывали о внезапных вспышках огня в доме Хевика, когда Бонни было одиннадцать, намекая при этом, что Бонни каким-то образом связана с вулканом. Но они не знали, что в каждом якобы достоверном случае так называемого саламандризма этот феномен всегда исчезает, когда несчастное дитя достигает половой зрелости. То есть Бонни тут ни при чем.
— Я рад, что ты так считаешь, Керш, — сказал Мэлоун. — Я боялся, что твоя теория основана на каких-нибудь сверхъестественных силах.
— Сверхъестественные силы — всего лишь термин, который используют для объяснения необъяснимого. Нет, Эд, не Бонни нагревала песчаник почти у поверхности земли, и не она вскрыла поле, чтобы раскаленная белая лава изверглась на Хевиков. Это сделал Тизок.
Коктейль Мэлоуна пролился на пол.
— Тизок? — зачарованно спросил Эд.
— Да. Хевики убили его, убили жестоко, в бешеной ярости, — я уверен в этом. Они выкопали могилу в центре поля, зарыли Тизока и забросали место преступления грязью. Они надеялись, что корни растений разрушат тело Тизока, а могила его быстро Зарастет. Это было самое уместное решение. Но Хевики не знали, что впервые кукурузу стали культивировать в древней Мексике. И что Мексика к тому же — страна вулканов. И человек, пусть даже мертвый, проявил себя в духе мексиканской земли, на которой он вырос. Проявил при помощи самых доступных для него материалов и методов.
Хевики не знали, что ненависть Тизока была так велика, его желание отомстить было так огромно, что они пылали в нем даже после смерти. Он горел ненавистью, его душа пульсировала жестокостью, хотя сердце перестало биться. И песчаник превратился в магму со всей яростью его ненависти и жаждой отмщения...
— Хватит, Керш! — прокричал Мэлоун. — Я обещал не считать тебя сумасшедшим, но...
— Да, я понимаю, — ответил Перри. — Но выслушай до конца, Эд, а затем, если можешь, предложи теорию получше. Ты видел отчет геологов о составе и относительных пропорциях газов и золы, выбрасываемых из вулкана. Они совершенно не такие, как у остальных, до сих пор известных вулканов. — Перри отпил виски и опустил стакан. — Извергнутые из вулкана элементы и их пропорции в точности соответствуют химическому составу человеческого тела.
TOTEM И ТАБУ
ЧЕЛОВЕК НА ЗАДВОРКАХ
Alley Man
Copyright © 1959 by Philip Jose Farmer
— Сегодня утром к нам заходил человек из дурдома, — произнесла Гамми. — Пока ты удила рыбу. — Она выронила из рук обрывок проволочной сетки, который пыталась с помощью веревки приладить к заржавленной сетке на окне, чтобы прикрыть в ней дыру. Кряхтя, словно свинья в луже, и чертыхаясь, Гамми нагнулась, подняла его и, распрямляясь, со злостью шлепнула себя по голому плечу. — Чертова мошкара! Их там, за окном, поди, миллион, все норовят убраться от горящего мусора.
— Из дурдома? — переспросила Дина. Она отвернулась от обшарпанной керосиновой плиты, на которой жарила порезанную ломтиками картошку, окуня и зубаток, выловленных в реке Иллинойс в полумиле отсюда.
— Ну да! — буркнула Гамми. — Ты же слышала, как говорил Старина. Желтый дом. Психушка. Ну так вот... Того малого из дурдома звали Джон Элкинс. Он еще давал Старине все эти тесты, когда того упрятали в сумасшедший дом. Такой тощий паренек с усиками, который никогда не смотрит тебе в глаза и ухмыляется, что твой скунс, жующий рубашку. Тот самый малый, что отнял у Старины его шляпу и не отдавал до тех пор, пока Старина не посулился быть паинькой. Ну, теперь припоминаешь?
Высокая и худая Дина, одетая лишь в купальный халат из белой махровой ткани, была похожа на удивленную и строгую голову, насаженную на пику. На побледневшей коже резче обозначилось огромное родимое пятно, захватившее своим уродливым багрянцем щеку и шею.
— Его хотят снова забрать в больницу штата? — спросила она.
Гамми, разглядывая себя в большом, во весь рост, треснувшем зеркале, прибитом к стене, рассмеялась, обнажив оба своих зуба. Ее песочного цвета курчавые волосы были коротко острижены. Маленькие голубые глазки глубоко сидели под сводами выступающих надбровных дуг, а на кончике носа, очень длинного и чрезвычайно широкого, красовалась бугристая, в прожилках, шишка. Подбородка у нее не было вовсе, и голова, выдаваясь верхней частью вперед, формой походила на никогда не разгибающийся крюк. Из одежды на Гамми была лишь грязная, бывшая некогда белой комбинация, доходившая ей до распухших коленей. Когда она засмеялась, ее огромные груди, покоившиеся на объемистом животе, заколыхались, словно чаши хорошо сбитой сметаны. Судя по выражению ее лица, она осталась довольна тем, что увидела в разбитом зеркале. Гамми снова засмеялась.