Целый ряд поверий и магических действий связан с представлением о том, что все предметы, находящиеся во Д. или случайно туда попавшие, принадлежат «дому», «хозяйству», поэтому вынос их со Д. ведет к нанесению ущерба благополучию дома и всего хозяйства. С этими поверьями связаны многочисленные запреты отдавать, выносить, передавать что-либо со двора во время важных для хозяйства событий, например при отеле коровы, перед первым выгоном скота в поле и особенно во время продажи скота. Русские крестьяне, передавая скот покупателю, следили за тем, чтобы к копытам животного не прилипла грязь, навоз, солома, щепки со двора и чтобы покупатель не прихватил чего-либо подобного с собой. Считалось, что таким образом успех в разведении скота переносится с одного Д. на другой.
В пределах Д. совершаются многие обряды, способствующие процветанию дома и хозяйства: колядование (о. — слав.), дожинки (з. — слав.). Например, в польском Поморье на дожинки к дому пана приносили последний сжатый сноп и девять раз возили его по Д. Во Д. исполняются магические действия, способствующие разведению скота и домашней птицы. Так, чтобы не разбегались куры, на святки у западных славян было принято сметать к стене мусор со двора, у южных славян — кормить их в кругу веревки или цепи.
У русских во Д. совершались ритуалы задабривания домового, дворового. По восточнославянским поверьям, от дворового зависело благополучие скота и домашней птицы; выбор животных при купле-продаже связывали с предполагаемым «вкусом» дворового (ср. рус. диалектные выражения, относящиеся к разведению скота: ко двору, по двору, что значит — скот хорошо ведется в хозяйстве, и не ко двору, не по двору, т. е. скот не ведется, болеет, дохнет).
Восприятие Д. как «не своего», чужого пространства связано с представлением о том, что вне стен дома, в том числе и во Д., человеку угрожают опасные духи-демоны, души умерших, проходящие мимо люди с «дурным» глазом, а также колдуны и знахари, подбрасывающие во Д. вредоносные предметы. Чтобы не задеть кружащих по двору душ умерших, кашубы после захода солнца не выливают во Д. грязной воды, не выбрасывают мусор, не спускают собак; опасаются брать воду из колодца и стоять под крышей у водостока во время дождя. Считается, что во Д. есть несколько особенно «плохих» мест: это место под стрехой, водосток, место, куда сливают помои, мусорная куча. По болгарским поверьям, человек, прошедший там ночью, заболеет, подвергнется действию злых сил, порче. Лечат такие болезни в других частях Д.: около свинарника и рядом с кладкой дров.
В ряде ритуалов и обычаев Д. выступает в роли медиатора, как некое «среднее» пространство, в котором стирается преграда между «своим» и «чужим» миром. Подобное восприятие находит отражение в ритуалах приглашения диких зверей, мифических существ и персонифицированных природных явлений (Мороза, Ветра) на рождественский ужин во Д.: в организации таких ритуальных встреч с предками, когда во дворе жгут огромные костры («греют покойников»), умершими детьми — русалками, для которых во дворе на Троицу развешивали одежду, и др.
Лит.: Журавлев А.Ф. Домашний скот в поверьях и магии восточных славян. Этнографические и этнолингвистические очерки. М., 1994.
А.А. Плотникова
ДВОРОВОЙ, дворовик — у русских — домашний демон, живущий во дворе и близкий домовому. Д. на Смоленщине днем представлялся как змея с петушиной головой и с гребнем, а ночью приобретал цвет волос и облик, приближенный к хозяевам дома. В основном Д. одновременно является и духом дома, и духом двора, дворовых построек. На Владимирщине местопребыванием дедушки домового во дворе является подвешенная сосновая или еловая ветка с густо разросшейся хвоей, именуемая «матка, матошник, матерник, шапка, куриная лапа», в избе же Д. живет в подвале, клети или подклети.
Лит.: Максимов С.В. Нечистая, неведомая и крестная сила. М., 1993. Т. 1.
Н.И. Толстой
«ДЕДЫ» — поминальные дни в народном календаре белорусов и украинцев, отмечаемые от трех до пяти раз в году. Главными из них считаются: 1) последняя суббота масленичной недели; 2) канун Троицына дня; 3) осенние поминки, приуроченные к субботе перед Дмитриевым (26.Х.) либо Михайловым днем (8.XI.). Согласно народным поверьям, в эти дни умершие (деды, родители, души) приходят в свои дома на поминальный ужин. «Д.» отмечались как поминки по всем умершим членам семьи, но в ряде мест различалось отдельно поминовение мужчин, происходившее в пятницу вечером (которое в Полесье называлось деды), и поминовение женщин, происходившее в субботу (которое называлось бабы).
Обрядность и верования «Д.» связаны с представлениями о необходимости должным образом принять и угостить потусторонних «гостей». В народе верили, что тем, кто плохо поминает предков, они мстят бедами и убытками: в хозяйстве пропадает скот, волки задирают корову, случаются неурожаи, болезни и раздоры в семье и т. п. Если не оставить поминальную еду для умерших, они выражают свое неудовольствие ночными стуками, хождением по дому, являются своим родным во сне и укоряют их в несоблюдении обычая. К празднованию «Д.» хозяйки готовили обильный ужин, включавший нечетное количество блюд (пять, семь, девять), среди которых обязательными были канун, сыта, кутья, иногда овсяный кисель и блины. Начав печь блины, хозяйка первый блин еще горячим рвала на куски и раскладывала на все окна дома «для дедов». За поминальным столом каждому следовало поесть понемногу от всех блюд, «иначе покойники будут сердиться». Перед ужином хозяин открывал печную задвижку, дверь или окно, зажигал свечу, окуривал травами стол и горшки с едой. В ожидании прихода душ все молча стояли вокруг стола, следили за пламенем горящей свечи и по ее миганию старались определить, сколько душ пришло в дом. Ужин начинался с обычая «вызывать души»: повернувшись к окну, хозяин приглашал «дедов» к столу («Правядныя радители! Хадитя к нам вячерать, и сами, и вядитя с сабою малых детак…»). На Могилевщине перед ужином между хозяином и хозяйкой происходил ритуальный диалог. Хозяйка ставила на стол стопку блинов; хозяин, сидя за столом, прятался за ними и говорил: «Баба, а баба! Ти бачишь ты мяне?» Та отвечает: «Ни бачу». — «Дай же, Божа, штоб ты и на лето меня ни бачила».
Обязательным ритуалом во время еды было символическое «кормление душ»: часть еды раскладывали на окнах дома или бросали за окно; первую ложку кутьи выкладывали прямо на стол или бросали под стол; ставили на стол пустую миску, куда каждый откладывал понемногу от всех блюд; не убирали и не мыли посуду, оставляя ее «ночевать» на столе. Во время ужина запрещалось шуметь, вставать и вновь садиться, пользоваться ножом; хлеб не резали, а ломали руками; случайно упавшую ложку не поднимали. В некоторых местах Полесья сразу после ужина «дедов выпроваживали» из дома: хозяин поливал пол водой и произносил: «Поели-попили, теперь идите домой».
В северо-восточной Белоруссии считалось обязательным на «Д.» мыться всем домочадцам в бане, а затем оставлять там ведро горячей воды и веник «для родителей».
Как и в другие поминальные дни, на «Д.» соблюдались запреты на многие виды полевых и хозяйственных работ, особенно воздерживались от занятий, связанных с прядением и тканьем. Например, запрет сновать мотивировался в Полесье тем, что «деды запутаются в нитках». Нельзя было оставлять висящей на перекладине одежды; подбеливать печь, «чтобы не замазать глаза дедам»; не подметали пол и не выбрасывали мусор; супруги избегали половой близости.
В западных районах Белоруссии считалось, что на поминки приходят души только тех родственников, кто умер именно в этом доме; по народным представлениям, праведные души свободно входили в дом и участвовали в общей трапезе, а грешные души (выпущенные в этот день из ада) могли лишь заглянуть к родным через окно дома. Не принято было справлять поминки в новом доме до тех пор, пока в нем не умрет кто-либо из членов семьи.
