— Твоя собственная судьба зовет тебя.

Белоснежные подземные дворцы были холодными, и от кремовых мраморных полов поднималась темнота, витающая вокруг вспыхивающих факелов на воде. Громадные нефритовые статуи кобр изрыгали из раскрывшихся пастей пламя, но оно не согревало, а было холодным как лед. Анаиэль не чувствовал тепла, невыносимого жара, от которого бы стягивалась и горела кожа, но золотой огонь стекал с драгоценных тонких резцов каменных изваяний, как платиновые кинжалы, и медовые капли опадали на бирюзовую чешую. Белые стены отражали его высокую фигуру и спокойное лицо, тогда как за его спиной ступала темнота, оставляющая на светлом камне въедающиеся как ржавчина следы копоти. Безобразное чудовище с черной шкурой, что была покрыта паленой плотью и обнаженными костями, темной кровью и слезами невинных детей, следовало за ним, пока тихий женский смех сопутствовал его пути. Он ощущал слабое дыхание смерти, когда огромные закругленные рога зверя разрезали старую плащаницу, стремясь пронзить его сердце; как трещали тяжелые золотые люстры, свисающие со сводчатого потолка, и как мутнело цветное стекло витражей и расколовшихся газовых ламп. Анаиэль спускался по широкой опаловой лестнице, ведущей в тронный зал, устланный мраком, и лишь красное пламя, воздымающееся на стеклянном мосту, было источником светом. Воды, окружающие далекие залы, были настолько темными, словно нечто сомкнуло ладони на затмении, чтобы едва искрящиеся пламя, умерло окончательно. И водная гладь бурлила, окатывая мощными волнами, возведенный на поверхности трап, и вода стекалась под его ноги, обжигая стопы и колени, кожу рук, разъедая, как кипящее масло.

Тень, что впитала в себя всю бездонность ночи, нависала над ним. Львиные когти и массивные лапы легли на его плечи, и Анаиэль неприятно сморщился, когда смольные кинжалы разорвали ткань его разодранного и изношенного плаща, впиваясь ядовитыми остриями в предплечья. Мгновенная и режущая боль пронизывала плоть, сковала спину, когти опускались к локтям, раздирая мышцы и суставы, скользя по костям, и кровь хлынула бесконечным и непрекращающимся горячим потоком по широким рукавам, опадая крупными каплями на прозрачные мостовые. Но мужчина не сдвинулся со своего места, прокусывая до крови щеки, и с трудом мог втягивать в себя кислород, пропитанный смрадным дыханием чудовища, склонившегося к его лицу. Анаиэль чувствовал, как густая черная кровь стекается полосой по затылку, чужая кровь, которой была окроплена темная шкура.

— А ты храбрый, смертный муж, раз пришел в обитель моей госпожи, — произнес гортанный голос, от которого у мужчины мутнел рассудок. Ему чудилось, что эхо тысячи душ кричат в ужасе у него в голове, и груз их печали, невыносимых страданий навалился на его сознание.

— Не умер от моего присутствия, тогда как из других червей твоего ничтожного народа, выплескивалась кровь от одного моего дыхания, но ты слаб, и не доставишь мне удовольствия в битве. Твои кости, точно хрупкое стекло, пойдут трещинами, — ревел зверь, от чего потолки с остриями хризолита задрожали, раскачиваясь в скалистой пещере, и мелкая каменная крошка посыпалась с захваченных беспросветной мглой потолков, и черная вода поднялась в воздух, отчего содрогнулись залы и галереи, чьи хрустальные коридоры проглядывались под темью вод. И призраки, обитающие в глубине, потянулись к скрытому свету. Шелковистые пряди его волос намокли от порезов на затылке, и из разорванных ран на руках его выползали черные змеи, обвивая запястья, и заглатывая в пасти пальцы, прокусывая фаланги ядовитыми резцами.

— Ты умрешь здесь, смертный муж, и твою душу поглотят бездонные глубины этих темных вод, и вместе с душами усопших, ты будешь обитать здесь в извечном страдании и муках, — грозным басом говорил черный призрак, и его белесые рога врезались в стеклянный мост у ног человека, преграждая ему путь, и языки пламени воздымались, раскрывая опаленные крылья.

— Ты не пройдешь к престолу моей госпожи, смерд не посмеет даже бросить взор на золотой венец на челе прекраснейшей. И Анаиэль видел, как в густом мраке заблестели, словно полуночные звезды, алмазные персты на ухоженных пальцах юной девы, восседающей на нефритовом красном троне. И хотя ее бессмертный и прекрасный облик скрывала кромешная темнота, он видел, как сияла молочная бархатная кожа, как кармин лепестков ликориса коснулся женских губ, как вздымалась полная и обнаженная грудь, когда она вдыхала в свои легкие воздух, заполненный смрадом и пеплом. В черных длинных локонах поселилась буря, а в глазах же зиждилась смерть и страсть, гнев и услада отчаяния. Она была образом блаженства и свободы, ибо смольные пряди спадали на упругие кремовые бедра и ноги, что были белее морской пены, и уста, что слаще меда и нектара рябины, отрадней капли воды. Красота ее была отвратна земному миру, и воздух вокруг нее умирал, свет мерк, а жизнь увядала, земля гнила под прелестными ногами, под взглядом разум здорового человека обращался в разум фатального безумца. Камень, что обливала кровь тысячи смертных. Высокая спинка престола высилась к горным потолкам, словно была вылита из породы, и на камне были вырезаны и политы золотом истории тех, кто пал перед ногами сумеречной госпожи. Он видел, как падшие души поднимали отрубленные головы, как вепри вгрызались в камень городских стен, как ломались под тяжелыми копытами и львиными мордами стальные освященные клинки, и гибли храбрые воины, поднявшие золотые мечи на корону усопшей, как белые плащи окрашивались в алый оттенок заходящего солнца.

И все же когда она вышла под свет красного и янтарного огней, тени укрыли ее черной, как смог мантией; как облака, скрывающие мягкий серебряный свет луны, отражающийся в морской бездне, и золотая вышивка бессмертной огненной птицы выписывалась на шелковой материи, когда тяжелый и широкий изумрудный пояс свисал с бедер, ловя сверкающими гранями, холодный блеск полымя. Она была босой, и, ступая с мраморных лестниц, под ее ногами вырастали чистые и белоснежные хризантемы, и сердцевины наполнялись густотой крови, и когда рдяные капли застывали в воздухе, на холодные камни опадали рубиновые драгоценные бусины.

— Но твоя госпожа, которую ты столь ревностно оберегаешь, смотрит на меня со своего каменного трона, как и ее сердце, и я вижу, как она улыбается, ибо благодаря ее тихому смеху, я смог дойти до ее дома, погрязшего в смуте раскаяния, — прошептал Анаиэль, делая глубокий вдох и поднимая взгляд на женщину, спускающуюся с древнего престола. Он вбирал в себя ветер, пропитанный гнилью, и изо рта его поднимался холодный пар, кружась сизой змеиной дымкой, когда морозный воздух превратил шумящие воды бассейна в ледяную агатовую гладь. И дева подняла золотую корону из ветвей оливы, возлагая венец на свою голову, и листья переливались сиянием изумрудных камней.

— Ты говоришь, темный дух, что я сгину, но это мои ветряные волки поглотят твое жалкое и безобразное сердце, и о твоем уродстве забудут, — сказал мужчина, когда на зеркальную поверхность вод вставали северные волки. Их шкура мерцала серебром светлой луны, и их грозный вой и воинственное рычание наполняло белые стены застывших дворцов в отдалении, содрогался живой ветер от завывания диких волков, когда их когти вонзились в покрытые сумрачные льдины, несясь огромной стаей на громадного вепря. Аметистовые серьги женщины колыхнулись, когда она откинула голову, заливаясь безудержным смехом, и в тот же миг страшная тень, вздымающаяся за спиной молодого человека, поникла, растаяла, как исчезает тьма на восходе дня в свои правления. Костяные рога обратились в жемчужную пыль, осыпаясь алмазной стеклянной крошкой, и на увядающем от вихрей теплого восточного ветра песке, сияли сапфировые перста и золотые охотничьи ножи.

Анаиэль вдохнул в себя спертый воздух, и посмотрел на руки, на которых больше не было шрамов, и не лилась рябиновым потоком кровь на обожженные холодом ладони. Порезы, оставленные ужасными когтями, затягивались, и за спиной он услышал тяжелый, утомительный вздох, за которыми последовал звук сильного и уверенного шага. Перед его взором предстал высокий мужчина, и в темноте, кружащейся в глазах черной ночи, он узрел пугающего зверя, удерживающего его в своих смертоносных когтях. Страшный хищник ушел в тень зимнего полумрака, и следы его высоких сапог оставляли голубеющей иней. В коротких светлых каштановых волосах плавилась медь и красное злато от высившегося пламени, и в тонкие пряди вплетались золотые украшения, которые носили мужчины из благородных семейств, но он не смог разглядеть тонкого орнамента. Его одеяние было подобно водопаду, опадающего в реку в безлунную холодную ночь, и тонкая золотая вышивка выплетала на его спине трех соколов, расправляющих крылья в ареоле солнца, сияла, как искрящийся свет, противившийся полному затмению. Темный кафтан покрывал лоснящейся и скользящий меж пальцев мех белой лисицы. Кожа его была белой, но не как безжизненный оттенок белизны у британских солдатов, а как снега, стелющиеся на вершинах северных гор и крутых плоскогорий, и скалистых склоном, где бушевало темное море, белое от пены. Мужчина остановился, сцепляя сильные руки за спиной, и медленно обернулся к смертному человеку, к ногам которого приближались белоснежные волки, поднимающиеся с заледеневшей кромки воды, и, оскаливаясь, впивались одичалыми глазницами в фигуру существа, принявшего людское обличье.