У ступеней, ведущих к садам с широкими гранатовыми плантациями, где пунцовые вкрапления цветов распадались на алые лепестки, укрывая живым персидским ковром землю, а ветер уносил багряные россыпи к серебряным прудам, проходивших вольным водянистым потоком меж лазуритных стеклянных троп, он увидел ожидающего его Тора, воссиявшего заразительной и мальчишеской улыбкой при виде своего господина. И на какой-то краткий миг ему почудилось, что сейчас с ресниц этого темного, широкоплечего и даровитого юноши брызнут полные капли слез, таким счастливым и радостным представлялся его громоподобный и титанический облик. Золотой свет карминового солнца застыл в его острых, как у тигра глазах, улыбка осветила угрюмые черты, разгладив загорелую темную кожу, мышцы под кожей крепкого сложения натянулись, растянув белесые лунные шрамы на покатых плечах, когда он в несколько шагов преодолел расстояние между ними и последовал за жрецами, сопровождающего его в пути. И Анаиэль мог почувствовать озноб, прошедший по высоким и худощавым телам тех, кто оглашал приговоры божественные, когда трясущиеся ладони опустились вниз плечам мальчика под пристальным взором его непобедимого стража. На одном из турниров, Тор голыми руками переломил кости десяти взрослым мужчинам, и весть о сильнейшем среди прислужников Сиона, разнеслась быстрее ветра в вышине кремово-вишневых облаков. Или скорее людей пугала дикость и звериная жадность, с которыми двигалось его тело, увлеченное погоней, когда точными и резкими движениями он пробивал грудные клетки, ногами сдавливая ребра, и ладонями разбивая локтевые суставы, наслаждаясь прорезающим воздух звуком длинных клинков, которые ласкали слух и возбуждали одержимый жаром запал. И холодный каменный лик взирал с бесстрастностью на развивающиеся красные гербы на высоких шпилях, на платформы, по которым плелись сусальным золотом лозы шиповника и гиацинта, где восседали рожденные от царственной и благородной крови в пурпурных мантиях и бриллиантовых диадемах, обжигаемые заходящим светом ярчайшей звезды. Глаза Тора наполнились кровью павших под его руками убийцы, кричавших и проклинавших в гневе и злобе его имя, сплевывая с раздираемых болью ртов так, как если бы они произносили вслух родовые княжества темных властителей в Северных Землях. Такой человек заставлял дрожать от страха самого храброго и опытного воина, что же говорить о служащих богам жрецам, что удерживали лишь раз в год ритуальные ножи для подаяния. И Тор не сводил внимательного и пронзительного взора с голов двух жрецов, стоящих по разные стороны плеч от его господина, раздумывая, как быстрее и легче вывернуть шеи до того, как их пальцы дотянуться и коснуться белых широких рукавов идущего между ними мальчика.
Это была странная картина, когда белый шелк омрачался рудо-желтыми и ржавыми оттенками грязи под скользящими от канализационного смрада жидкостями. Когда жасминовые ветви и ароматные свечи с древесными нотками фиалки и цикламена затмевались под натиском зловония копоти и несвежих тел, страждущих от вожделения, а под ноги стлали мшисто-зеленые венки мирта, что темнели на расщепленной потрескавшейся брусчаткой дороге, утопая как в смоле. Мягкая и плавная мелодия лютен и флейт не успокаивала стоны и рев, доносящиеся с верхних этажей, сгнивающих от плесени и влаги домов, но Анаиэль продолжал идти, смотря прямо перед собой. Он сам выбрал себе этот путь, сам указал на карте Сиона, а потому он преодолеет эту долгую дорогу, ведущую к белому храму, чтобы испить чистейшей воды и послушать проповеди молившихся, чтобы пасть ниц на ковер перед толкователем судеб и раскрыть перед ним ладонь. Человек зажжет тростниковые палочки, и сладкий шлейф нероли и пиона заполнят роскошные кельи из белого мрамора, на которых возвышались гравюры восхождения солнца и покорения лунного монолита. Улица милосердия огибала по всей окружности Сион, а потому ему предстояло обойти весь стольный град, чтобы только потом ступить к центральным кварталам, где располагался храм Софии. И проход мог занять несколько суток, и Анаиэль мог только догадываться, сколько бесценной ткани уйдет на то, что покрыть дорогу, по которой он пройдет.
Внезапно Анаиэль остановился, опустив голову на человека, кутавшегося в старый, почти ветхий плащ, который готов уже был рассыпаться в его руках. Он почувствовал огненную боль в переносице, и глаза его приковали старца к серой стене на безлюдной узкой улице, куда почти не проникал солнечный свет из-за высоких стен старинных соборов, с которых опадала надтреснувшаяся расписная штукатурка, но все еще сохранившая очертания белой мозаики, изображающей сплетение белых деревьев. Седая копна длинных волос, затягивалась кожаной шнуровкой в небрежную косу, свисающую с плеч, и когда пожилой мужчина откинул капюшон, резные золотые украшения небесных драконов блеснули в его ушах, а побледневшие татуированные символы на лбу и шеи, что спускались по всей длине позвоночника и ног, заканчивалась тернистыми узорами на кончиках пальцев стоп. Воздух ушел из его легких, когда Анаиэль пораженно отступил, чуть не споткнувшись на мокрой ткани. И еле удержался, чтобы не потерять равновесия. Процессия остановилась вместе с ним, и жрецы, невольно оглядывающие удивленного отпрыска, принялись все с тем же спокойствием и благодушием читать молитвенные письмена. Тор в предостережении покосила на старца, и уже вытаскивал из-за поясницы один из черных обсидиановых клинков, что были темнее угля и сажи, ловко прокручивая в длинных пальцах закругленный и извилистый клинок без гарды и рукояти, ожидая, когда только одним небрежным словом или неловким движением он нарушит покой господина. На то чтобы быстро перерезать ему глотку понадобиться не больше секунды. Но вместо того, чтобы пойти вперед, его господин склонился перед старцем, опустив чело на ладони, и колени его пали к грязной земле, замарав прекрасную белую, как снег и луна, материю. И Тор готов был задохнуться от вскипевшего в жилах гнева и отвращения, когда его господин произнес заветные слова, что подготавливали человека к толкованию судьбы. Юноша ошеломленно посмотрел на людей, что до этого шли с паланкинами, и прислужники уже намеревались опустить с плеч носилки, расправляя широкие атласные штанины, чтобы сесть и также припасть челом к оскверненной земле, в то время, как светлый господин будет вслушиваться в ничтожные речи никчемного проходимца. Тор тяжело выдохнул, казалось, с губ мертвеца сорвался последний вздох, перед тем как бессмертная душа покинет сковывающие дух цепи смертной оболочки, забываясь в беспробудном сне. Ему хотелось закричать и разбивать кулаками камни, сделать хоть что-нибудь, чтобы противостоять окаянному действу, творящемуся на его глазах. Подобное притягивает подобное. Его серебристо-кварцовые глаза осмотрели накренившееся здание со сходящими темными водянистыми разводами вдоль нарядных аркатурных арок на фасаде, с узкими, как бойница, окнами, в которых некогда стояли изысканные миниатюры витражей голубых и лазурных тонов. Это был старинный и заброшенный храм, в котором когда-то проводились мессы и читались суры перед прихожанами и зажигались лампады, где распахивались настежь двустворчатые дымчато-бирюзовые алтарные врата с низкими мраморными панелями из блекло-синего нефрита. В день жертвоприношения сюда могли сходиться горожане, и мужчины надевали льняные белые накидки, а женщины бархатные платья глубокого синего оттенка, как раскрытый бутон астры, и на складках одеяний неприкосновенных жриц метались узоры света и тени. Тошнотворный и болезненный спазм скрутил внутренности, когда юноша прижал холодную ладонь к сухим губам. Анаиэлю не нужно было двигаться дальше, он уже нашел своего толкователя и храм, возле которого свершиться пророчество.
— Нет, — беспомощно вымолвил Тор, и звук собственного надтреснутого голоса испугал его, роднясь со стоном и криком. Но все, что он мог — безмолвно стоять. Стоять и наблюдать, как мозолистые и морщинистые руки старика, как клешни кровавого чудовища с разлагающейся кожей, запятнанные в грехе и пороке, дотрагиваются чистого и возвышенного лика его господина. Он сделал неуверенный, но достаточно громкий шаг вперед, отдавшийся эхом вдоль вознесенных стен, когда черные сандалии коснулись поверхности луж чтобы схватиться за белый шлейф мантии мальчика, но тот предостерег его одним лишь взглядом. И такой неистовый и ожесточенный холод прошелся вдоль его позвонков, что он ощутил, как леденящие копья пронзают его внутренности, Тор мог ощутить боль и призрачный привкус крови, подступивший к горлу, мерзлота сковывала кости. Все внутри него окоченело, и когда мальчик отвел свой небесно-сапфировый взор, Тор снова мог дышать, часто и отрывисто, как если бы не мог надышаться. Он упал на колени, обнимая себя руками за талию и прислоняясь лицом к влажной земле, с трудом сглатывая вставший в горле каменный ком, и тело содрогалось от чувственной агонии. Воспаленными красными глазами он смотрел на свои руки, с которых должна была сползти кожа, срываться суставы, а кости плавится. Зубы охватила мелкая дрожь, которую он не мог прекратить, сколь долго бы ни силился превозмочь унизительную пытку, но страх, который он ощутил от одного брошенного взгляда, все еще представал в воображении.
