— По твоим стопам пришли блуждающие, что вкушают соки людской жизни, — его глаза надменно сузились и потемнели, превратившись из рдяного оттенка в глубокий карий, такой цвет окрашивает небеса, когда златокудрые лучи солнца окунаются в сумеречные волны.

И те, кто пробирался сквозь тернистый хлад ночных дебрей леса действительно явились на зов, когда одно упоминание о них было произнесено вслух. Кровавые тени пали на снежный покров, превратив его в толстый слой льда, сиявшего в лунном свете как хризолит, а конечность, растекающаяся рубиновым потоком, вскипала, как если бы касалась опаленного огнем зеркала, и змеиные пары вздымались в воздух, разнося зловонный трупный запах гниющей плоти. В стылых глазах рябинового сока, восходила в мрачном небосводе алое новолуние, и дразнящая мгла черных ресниц обнимала излияние полуночных звезд. Дыхание его стало дорогами призраков, несущихся из-за грани сновидений и самых ужасных кошмаров, самых прекрасных мечтаний.

— Низшие не нарушают законов в моих владениях, — говорил мужчина, так и не приблизившись к оцепеневшей девочке, сжимающейся от страха на холодном снегу и ощущавшей, как небо пристало к стенке горла. Но правда была в том, что она не могла говорить, жуткое и скользкое прикосновение черноты овеяло ее взгляд, и даже сам свет луны погас под тяжелой и сгущающейся за спиной массой из людских костей и страдальческих гримас, и с каждой секундой все ближе придвигались смоченные кровью щупальца к ее ногам. Человек в нежном прикосновении погладил морду дикого зверя, прижавшего к макушке уши от удовольствия, и из темной, как бездна груди вырвался довольный и утробный рык, отчего вскипала в жилах кровь. И пока он задавался праздным вопросом, кровянистая костяная ладонь красными туманами сползающая на грудь тронуло ее плечо, оставляя позади кровный след на снегу и клацая зубами и чудовищными клыками. Белоснежная парча с расшитыми лазурными узорами, что рождаются при млечных путях на небесах в морозных ночах на стеклянных окнах домов, опачкались черной свернутой кровью павших под нещадными лезвиями их безжалостных и неумолимых когтей, готовых в мгновение разорвать на части, разодрать хребет. Иветта сделала последний вдох, когда теплая влага прошлась жидким языком, облизывая пульсирующие вены, и обернулось вокруг шеи, сдавливая трахею, впуская под кожу нервные отростки, что вливали в тело смертельный яд.

— Возможно, — продолжил человек, наблюдая за ее скудными попытками высвободиться из-под натиска жгучего жара, сковавшего позвоночник и обволакивающего икры ног в причмокивании, и в винно-вишневых глазах отражалась ее брыкающаяся детская фигура, — это ты потревожила покой ночной дремоты. Стражи леса не охотятся на смертных беспричинно. Быть может, согрешила ты среди пучин ночной блистательной державы?

Глаза ее распахнулись в недоумении, и сердце застыло, когда с висков потекла горячая чужая кровь, вокруг кружились кристальные завихрения зимнего буйства белизны, и слабо слышала она удалые напевы снежных вихрей, бередящих безмолвие ночных окраин. Иветта ощутила зловоние, раздавшееся из раскрывшейся пасти создания, сотканного из жил, суставов и мышц, распадающегося на многоликие и безобразные образы, и огранка бирюзовых глаз затуманилась, когда горячие слезы потекли по ее щекам, а клыки уже опустились на лоб, стискивая чело.

Но страшный кошмар растворился, и несколько раз моргнув водянистыми глазами, девочка вновь оказалась на прежнем месте. Исчезло чудовище, поджидающее ее за спиной, и в панике Иветта поднялась на трясущихся ногах, оглядываясь в те темные и невидимые во мгле пространства, откуда выступали карминовые тени. Но лишь серебряный диск луны освещал раздолье усыпанного снегами леса, сияя алмазными ветвями, маня величественною красотой, и ветер все так же завывал в ушах. Девочка обернулась к мужчине, стоявшему в опасной близости с ней, всего в нескольких шагах, и ему ничего не стоило преодолеть краткое расстояние, отделявшее смертность от бессмертия. Лицо его никогда не коснется старости, а тело не прикует болезнь, и красота, что неподвластна сладчайшему влечению видения. И когда Иветта канет в бытие, он продолжит свое существование, созерцая переменчивый и незыблемый ход жизни, наблюдая со своего мраморного трона, что стоял в агатовом зале и дворцах в небесной обители средь пышных облаков, где у подножия гор растекались белокаменные города, подвластные его справедливому правлению. Ночь всегда тепла среди кремовых улиц и по стеклянным мостовым, и хрустальным дорогам сходили воды чистые и прозрачные, как сам воздух и дыхание влюбленных, и цвел жасмин и ирис, и хризантемы венчали скаты крыш из алмазной черепицы. Среди белых, как нежнейший лебединый пух гранитных стен, возвышались балюстрады плетущихся драконов, чешуя их переливалась оттенками чистейшего моря, и сопровождали грозные блюстители шедших по длинным холлам. Сквозь арочные сплетения колоннад, что открывали вид на далекий пейзаж из воды и стекла, где на горизонте опускалась огромная лазурная луна с багрово-пурпурными и фиолетовыми отливами. Вдалеке возвышались заснеженные горы, застеленные туманным безмолвием, чьи высочайшие пики на рассвете омывались красками запекшихся алых губ и терпкого красного вина, и томимые ветрами покровы снега в серебристых искрах сносили снега в вышину, в бездну низин и узких канав, рассекающих пьяными извивами долины. Там дышали облака, там слепящий свет прорезал темноту, взнося белокаменные дворцы у подножия скалистых обрывов, врезанных в вечные хребты в златое и кораллово-розоватое одеяло. И власть была его столь безгранична, что само дыхание застывало, а душа разбилась хрусталем.

— Тебе верно страшно, милое дитя? — полюбопытствовал мужчина, проводя большими пальцами вдоль сведенных на переносице шелковых бровей, и столь нежным и проникновенным было прикосновение его кожи, что она прикрыла глаза, оборачивая вокруг себя истому удовольствия, вдыхая свежий, едва различимый аромат его кожи. — Ночи никогда не нужно бояться, в ней воплощаются твои страхи, что увлекут не познавшие любви и доброты сердца глубоко во тьму, из которой уже нельзя будет выбраться. И навеки ты будешь заточена в кошмарах, созданных обманчивыми иллюзиями, — тыльной стороной пальцев провел он по ее скуле, и сон дурманным войлоком испытывал сознание. — Ночь нужно любить, как и день. В ней рождаются самые заветные мечты и самые чудотворные желания преображаются в явь, и то, чего боялась ты, обернется иным.

И со словами его, словно снизошедшими символами заветных волшебных манускриптов, несколько алых капель из сочившихся шаровидных, ярко-красных ягод брусники упали на расстеленный пласт замерзшей земли, настолько желанных и аппетитных, что у девочки пересохло во рту от всепоглощающей жажды. И из окрашенного в нежно-розоватых переливах снега возникла рубиновая чаша, инкрустированная мелкой россыпью бриллиантов, формируя звездные расположения на ночном небе. И по краям чудотворно очерченной пиалы плелись растения и лозы прекраснейших цветов, мельчайшей филигранью. От чаши веяло теплом и сладостью, и когда ладонь мужчины подняла со снега разгоряченный фиал, по окружности пришли в движения и звездные карты и лепестки, срывающиеся с миниатюрной росписи, опадали на снежные ковры. И протягивая девочке питье, он говорил, и голос его разносился трепещущим эхом по широкому плоскогорью, по равнинным окраинам вдалеке и средь одиноких облачных лоскутов в чистом небе:

— Сколь ни была бы глубока ночь, не отворачивайся от ее объятий, даже если покажутся они тебе холоднее пережитого ужаса этой ночью, и пусть бесстрашие твое будет закалять сила воли, — он взял свободной рукой ее обледеневшие пальцы, склоняя красивое лицо к покрасневшей коже, и теплота его дыхания окутала все тело. Порванные унты сменились черными меховыми сапожками, расшитыми толстыми шелковыми алыми нитями с изображениями волчьей охоты, и золотые подвязки шнуровкой стягивались у колен. Темный сатин брюк с растительными узорами и жаккардовым переплетением облегал ноги, затягиваясь поясом из чистого золота, а изорванная парча обратилась в тяжелую шубу из черного меха с изумрудными вставками, идущими по оборкам и широким рукавам. Грязные волосы омылись и были уложены в замысловатые бриллиантовые украшения, сцепляя мелкие пряди между собой в роскошные косы. С лица сошли мелкие рассеченные царапины, оставленные жестокими ветвями деревьев, что не пропускали ее вглубь пестрого действа лесной обители. Когда же он отпустил ладошку, в последнее мгновение задержав ее в своих пальцах, сжав кончики пальцев небольшим усилием, на руках до самых локтей уже красовались иссиня-черные рукавицы с аметистовыми камнями в форме кружевных ромбов. Несколько золотистых, почти серебряных прядей волос выбивались из-под капюшона, и мужчина осторожно заправил их девочке за ухо. И поднося к ее лицу чашу с питьем, он тихо прошептал, и огонь мерцал в его завораживающих кардамоном глазах: