— Мама, только не плачь, — Каталина обняла мать и протянула ей тонкий батистовый платок, чтобы смахнуть с ресниц выступившие слезы. — Благослови, пожалуйста, Элену.

— Конечно-конечно, — миловидная женщина шмыгнула носом и ласково улыбнулась обеим дочерям. — Что это со мной? Взгрустнулось мне как будто, а меж тем внизу нас ждут именитые гости! Многие приехали на торжество с первыми лучами солнца, и среди них ваш отец, родственники и другие приглашенные.

— А Диего? — взволнованно спросила невеста.

Теплый взгляд задержался на Элене.

— А он бедный мается у дверей часовни в ожидании того счастливого мига, когда наденет на твой прелестный пальчик обручальное кольцо, — Вероника глубоко вздохнула и, подойдя ближе, поцеловала дочь в лоб, подставленный ей в смиренном почтении. — Благословляю тебя, дорогая, будь счастлива и любима! Пусть твоя семейная жизнь наполнится радостью и светом. Уважай желания и мнение своего мужа, Элена. Диего достойный человек, будь и ты ему хорошей женой.

С надлежащей почтительностью добродетельной дочери Элена поцеловала протянутые матерью четки и только после этого, распрямив плечики, гордо вскинула упрямую головку, украшенную жемчужной диадемой с изумрудами и нефритами, подарок на свадьбу жениха невесте.

— Благодарю, матушка. Отец благословил меня накануне. Теперь я готова, можно спускаться.

Направляясь к семейной часовне, построенной два века назад их благочестивыми предками, Каталина с интересом наблюдала, как слуги и арендаторы выстроились в две шеренги по бокам от дороги и радостными возгласами приветствовали молодую невесту.

— Эх, какая красавица! — неслось с одной стороны.

— Краше нашей невесты нет во всей округе! — отвечали с другой стороны.

— Да что там в округе! Во всей Андалусии нет прекрасней сеньориты Элены!

— Что есть, то есть! Это точно! — на разный манер вторили грубые крестьянские голоса.

Несмотря на своенравный и зачастую свободолюбивый характер, старшая дочь сеньора Переса славилась не столько своей знойной средиземноморской красотой, доставшейся ей по наследству от матери, коренной уроженки Каталонии, сколько живостью ума и крайней степенью справедливости в отношении обиженных жен округи. Если вдруг до нее доходили слухи, что какой-то арендатор притесняет свою жену или, что гораздо серьезнее, «ходит срывать цветочки в чужой огород», то она немедленно шла к отцу и требовала честного разбирательства по этому возмутительному делу. И по итогам оного, если предоставляемые доказательства оказывались неопровержимыми, обиженной жене в качестве возмещения обид полагались новые платья и разного рода женские безделушки, которые оплачивал сам проштрафившийся муж. Это происходило даже в том случае, если ему приходилось тратить свои последние сбережения, и, невзирая на то, что впоследствии он вынужден был голодать. Тем временем его любовница, если такова имелась, должна была в течение месяца делать всю грязную хозяйскую работу по его дому под бдительным оком обманутой жены и язвительными насмешками ее родственников и соседей. То же самое касалось замеченных в адюльтере жен арендаторов. Как правило, изменницу ждало наказание у позорного столба, после которого обманутый муж должен был сам решать, прощает он блудницу и продолжает жить с ней, как ни в чем не бывало или с позором прогоняет ее прочь. Надо отметить, что в отличие от других поместий в округе Гранады, арендаторы сеньора Переса жили большими дружными семьями, и подобные случаи встречались здесь редко.

В родном поместье Элену искренне любили, потому-то в самый счастливый для нее день она слышала от простых людей лишь добрые пожелания.

— Да хранит вас господь, сеньорита Элена!

— Будьте любимы!

— Будьте счастливы!

— Пусть ваш дом скорее наполниться детскими голосами и смехом!

С царственной осанкой и устремленным вперед взглядом, будто она находилась в окружении своих подданных, Элена Паулина Анна-Мария держалась с величавым достоинством особы королевских кровей. Она неспешно ступала по покрывалу из свежих благоуханных лепестков под руку с гордым, довольно улыбающимся отцом, дабы каждый из присутствующих мог оценить великолепие ее подвенечного наряда и плавные скользящие движения, над которыми она упорно трудилась несколько последних недель. Она любила быть в центре внимания и ей льстили восхищенные взгляды, обращенные вслед, поэтому она чувствовала себя в этот момент как птица, свободно парящая в поднебесье. Гости же, в том числе и те, кто приехал из Кастилии и Мадрида, родственники графа и другие приглашенные, неотрывно следовали за невестой и ее отцом, оживленно перешептываясь и единодушно кивая друг другу головой в знак одобрения.

Солнце сияющим диском все выше поднималось над пустынным горизонтом, редкие облака лениво проплывали в лазурном небе, напоминая одиноких путешественников. Каталина всей грудью вдыхала свежий утренний воздух, наполненный сладкими ароматами цветов в сочетании с сочными пряными травами. Слабый ветерок колыхал кроны пышных многовековых деревьев, меж которых вольготно устроились птицы, привычно выводя нежные трели, разноцветные бабочки порхали, грациозно исполняя сложные менуэты, а пчелы, непрерывно трудясь, перелетали с цветка на цветок, собирая живительный нектар для своих ульев. Уже скоро наступит нестерпимая жара, и вокруг все снова станет безжизненным и каким-то пустынным, пока же было еще достаточно свежо. От южного раскаленного зноя их спасал легкий морской бриз, приносимый с побережья, да голубые кипарисы, отбрасывающие длинные тени на большой просторный дом, перестроенный когда-то из средневековой крепости, и где можно было укрыться от палящих лучей полуденного солнца.

— Почему ты грустишь?

Каталина разом встрепенулась, отсеивая от себя унылые мысли, так некстати посетившие ее, и приветливо улыбнулась поравнявшемуся с ней молодому человеку. На его загорелом лице сияла белозубая улыбка:

— Я пришел по приглашению дона Педро. Отец болен, поэтому и остался дома.

Каталина с сочувствием кивнула Марсело, своему старинному другу детства, с которым раньше проводила много времени. Она посмотрела на него и ей вдруг вспомнились их детские забавы и шалости. Как они карабкались по могучим раскидистым дубам в поместье Перес, вместе получали многочисленные синяки и ссадины, что-то искали на пыльном чердаке заброшенного деревенского дома, как гуляли под проливным дождем и играли со смешными щеночками во дворе у дона Фелипе де Вилья. А в нестерпимо удушливые дни вместе с другими деревенскими мальчишками и девчонками беззаботно резвились в близлежащей речке, считая себя в тот момент самым счастливыми детьми на свете. Она вздохнула, вспоминая былые времена.

— Как здоровье дона Фелипе?

— Неважно, — молодой человек отбросил со лба светлую прядь и скорбно поджал тонкие губы, — я думаю, ему недолго осталось.

Каталина приостановилась, накрывая руку Марсело своей прохладной ладошкой:

— Я хочу навестить его.

Марсело смутился от волнующего прикосновения тонких пальчиков. Сегодня предмет его тайных грез напоминала ему нежнейшую утреннюю розу. Такую дивную и прекрасную, что едва заметив ее в толпе разодетых в тяжелые шелка, парчу и французские кружева сластолюбцев, жадно пожирающих ее глазами, сам едва не потерял дар речи, не осознавая до конца, мимолетное видение предстало перед его помутневшим от летней духоты взором или все это явь. Но мгновенно очнувшись, он активно заработал локтями, пытаясь нагнать ее, такую ускользающую и далекую, как мираж в пустыне, попутно отпихивая тучного господина, норовящего уцепить ослепительную красавицу за мантилью. Более всего на свете Марсело хотелось остаться с Каталиной наедине, раскрыть свои чувства, поведать ей о том, как сильно любит ее, как желает насладиться ее трепетным дыханием на своей груди, зарывшись лицом в золотистое облако волос, и утопать в аромате ее гибкого стройного тела. Но он не осмеливался признаться в тайне, которую много лет носил в своем сердце, страшась возможного отказа.