Орка сняла с огня котелок с похлёбкой, сегодня у них варилась с разными травами вкуснейшая форель из горных незамерзающих речушек. Рыбу добыли воздушные духи, а принёс сам Гичи-Аум, и он же притащил плоский круглый котелок с невысокими бортами - для запекания рыбы и мяса на огне. Единственное, чего не хватало котелку, так это крышки.

   Детвора уплетала варево за обе щёки, и протянули миски за добавкой. После еды дети долго бродили вокруг шатра, не спускаясь со ступеней вниз и неспешно беседовали о чём-то. Слов Исхаг разобрать не могла, но тон беседы убаюкивал. Мальчик явно рассказывал что-то интересное, а малышка вставляла возгласы не то изумления, не то недоверия, и голоса звучали как-то очень уютно... Старая шаманка позволила себе немного понежиться в этом умиротворённом журчании голосов и вернулась мыслями к событиям дня. Однако, призрачные волшебники не позволили слишком долго размышлять о случившемся. Древний громогласно призвал в шатёр обоих детей и велел сидеть смирно, прислонившись спинами к тотемному столбу, как это принято у орков. Мать детей уселась лицом к востоку, уронив лапы на колени, дожидаясь своей очереди назвать имя мальчика.

   - Я прошу вас обоих, - эльф тяжело взглянул каждому из взрослых в глаза, - ничего не предпринимать, пока мне не удастся справиться с магией имени. Реакцию мальчика я не могу предсказать, но знаю одно - ему может быть больно. Ты готов терпеть боль, дитя?

   Бевир побледнел, но кивнул весьма решительно. Ради семьи он готов терпеть сколько угодно. Боль была его спутницей всё время обучения. Если он избавится от страшной зависимости и неприятного голоса, звучащего прямо в его голове, то во имя полной свободы от магии наставника он вытерпит любую боль. Да и что такое боль тела, когда исходит горем утраты душа? В отличие от прочих детей школы, он-то знал, что такое любящая семья. Увы, его родители погибли, переезжая бурную реку - взбесились кони, перевозимые на старом пароме, и под удары копыт небольшого табуна неосторожно попали сидящие неподалёку мама и отец. Они скончались на месте от ударов в голову, а пятилетнего мальчика добрые люди отвезли в ту проклятую школу.

   - Хочу дать совет, - медленно произнёс Древний, - и очень прошу тебя последовать ему. Как только боль начнёт нарастать и вот-вот покажется нестерпимой, постарайся полюбить её, наслаждайся болью, растворись в ней, радуйся ей и, поверь, обязательно придёт облегчение. Знаю по себе.

   Старая шаманка даже за сердце взялась, что за странный совет! В своём ли уме хранитель долины?!

   Таркилег кивнул.

   - Знакомо. Я сам выжил только благодаря этому правилу. Не удивляйся, госпожа Исхаг. Все палачи обитаемого мира знают эту уловку и ничего не могут ей противопоставить. А мальчику будет так больно, что может не выдержать сердце. И это надо сделать сейчас, иначе ты потеряешь его нынешней ночью. Неведомый благодетель прислал эту тварь по следу своей магии, это так же верно, как и то, что светило встаёт на востоке. Вы готовы? Хорошо! Малышка, возьми брата за руку и не отпускай. Если бросишь его руку, он умрёт. Поняла? Точно поняла? Начали!

   ...Всё последующее орка так и не смогла вспомнить до конца. Низкий голос, выпевающий слова заклинания обездвижил, наверное, всех присутствующих, не исключая Древнего. Сквозь пелену, застилавшую глаза, шаманка видела длинные и чёрные тени, что медленно скользили по лицу эльфа, крепко зажмурившего глаза. По побелевшему до синевы лицу Таркилега стекали совсем не призрачные капли пота, но голос не сбился ни на мгновение.

   Каким-то внутренним зрением Исхаг видела и ощущала боль своего сына, четыре маленьких духа поддерживали голову ребёнка, закатившего глаза, но мальчишка боролся изо всех своих невеликих сил, рядом полулежала дочь, так и не выпустившая руки брата из судорожно стиснутых кулачков. Исхагор вцепилась в него обеими руками и еле слышно стонала почти в той же тональности, что и голос призрачного волшебника, нараспев произносивший слова на неведомом языке. Слова оставляли на языке привкус соли и пепла, отзываясь дрожью в позвоночнике и гремели в её сознании, как огромный шаманский барабан. Старая орка чувствовала, как постепенно, очень медленно, но неуклонно магия светло-эльфийского заклинания уводит следы враждебного заклинания куда-то далеко, не уничтожая его, но лишая силы и как бы сворачивая вокруг невидимой воронки на краю сознания. Сколько это продолжалось и чем окончилась борьба двух заклинаний, шаманка так и не узнала, потому что выпала из реальности, как и её обессилевший сын, маленький мальчик с душой великого бойца...

   Очнувшись, Исхаг бросилась к детям, лежавшим рядышком на кошме. Мальчик улыбался, девочка плакала, но оба были живы, здоровы и возле них сидел полупрозрачный эльф, бледный, как оперение белого журавля. Исхаг с тревогой вгляделась в призрачное и прекрасное лицо усталого мага, он столько сил потратил на преодоление чужой тёмной воли, что вскоре станет совсем невидимым. И пока этого не случилось, орка низко поклонилась уставшему чародею, почти коснувшись рукой пола.

   - Ты великий волшебник, Таркилег из рода Бронзовой Птицы.

   Эльф открыл усталые призрачные глаза и сварливо сказал:

   - Сам знаю!

   С каким облегчением смеялись все обитатели шатра! Смеялся Древний, и самый большой фонтан долины гейзеров вторил его смеху грозным шипением. Смеялась Исхаг и звенели серебряные амулеты шаманского пояса, радуя красивой мелодией. Смеялась маленькая Исхагор и всем казалось, что золотые колокольчики ножных браслетов вторят плавным движениям искусной танцовщицы. Смеялся сын старой шаманки, и ему верилось в то, что прежняя каторжная жизнь провалилась глубоко в Бездну и никогда не вернётся. Смеялись духи, и воздух потрескивал и мерцал, как перламутр драгоценной раковины, хранящей сияющий жемчуг.

   ... Церемония обретения имени не затянулась, два из имён, предложенных призраками, не произвели ожидаемого впечатления, хотя звучали на орочьем весьма значительно: Друг Мира и Вернувшийся Из Далека. Насторожённая тишина в долине не отозвалась на прозвучавшие имена ни единым всплеском. Однако, стоило шаманке громко возвестить давно придуманное мальчику имя, Сын Шаманки, как радостно встрепенулась Исхагор, облегчённо вздохнули оба волшебника, радостно завопили духи!

   - Нарекаем тебя Талгир - Сын Шаманки! - старший дух поднял мальчика в воздух, показывая нового ребёнка духам долины.

   - Талгир! - радостно вопила сестра.

   - Талгир, - подтвердила мать.

   - Талгир, - эльф качнул стриженной головой.

   За порогом, подвывая, танцевали на свежевыпавшем снегу волки, и счастливому Талгиру жизнь казалась настолько удивительной и прекрасной, что он заплакал в голос от невозможности выразить свою любовь и признательность.

   Мать обняла плачущих детей, оба волшебника засуетились в попытках успокоить ребятишек, за пологом шатра выли волки и визжала Деги, а под потолком кружились воздушные духи, привязанные к мальчишке щедрым Отцом Долины.

   Суматоха улеглась нескоро, но накормленные и обессиленные событиями дети мгновенно ушли в страну снов, а старая шаманка рухнула на кошму возле огня и прислонилась к тотемному столбу тяжёлой от усталости головой.

   - Ничего, госпожа, всё обошлось, - прошелестел рядом голос эльфа, - теперь сюда никто не придёт, даже тварь из Бездны. Отдыхай, ты заслужила крепкий сон. Спи, госпожа Исхаг. Мы на страже. Спи...

   Исхаг провалилась в сон, как в омут, и, конечно, не слышала, как Гичи-Аум осторожно перенёс ей на постель, прикрыл плащом и осторожно закрепил за собой входное полотнище шатра. Он пригласил эльфа к себе - домой, как он выразился, и два призрака беседовали до рассвета, размышляя, как обезопасить жизнь крошечного клана, строя планы... Оба одновременно благодарили судьбу, один - за желание остаться в мире живых, а второй - за то, что согласился дать приют изгнанницам.

   ... Утром Исхаг обнаружила у входа в шатёр четыре красивых кубка из сокровищницы Гичи-Аума - дар увеличившемуся клану. Шаманка шёпотом произнесла слова благодарности, Древний ответил прикосновением ветра к щеке и, в свою очередь, прошелестел приветствие, возникая справа от шатра. Снег, выпавший ночью, укрыл долину мягким белоснежным ковром. Небольшой морозец веселил орочью душу и заставлял пританцовывать босыми лапами по неглубокому снегу. Солнце уже показалось из-за голубых гор и слепило непривычные к белому глаза, орка поспешно перенастроила зрение и положила себе найти те самые деревяшки, спасшие от слепоты друзей-гномов. Дети, разумеется, не станут сидеть сиднем в шатре, если за пологом расстилается такое великолепие. Но во что одеть Талгира? Его одежонка даже отдалённо не напоминает нищенское отрепье. И сапожек нет. Да ничего у него нет! А то, что было, по её просьбе сожгли призрачные волшебники ещё вчера. Может быть, она напрасно беспокоилась, но кто может поручиться, что в складках тряпья не зашито какое-нибудь зловредное заклинание? Так что лучше сжечь всё!