Преимущественно неформальный контроль над активами в России порождает фундаментальную нестабильность крупного бизнеса. Дело в том, что «неформальные права собственности» не могут быть легализованы и переданы по наследству, но всегда могут быть оспорены. Волны перераспределения собственности регулярно прокатываются по российской экономике. Главным их инструментом становятся враждебные поглощения, включающие широкое применение криминального рейдерства или «квази-национализацию» (по выражению Е. Устюжаниной)[29]. Нестабильность положения крупного бизнеса обусловила краткосрочность его деятельности.
Эта краткосрочность в свою очередь определяет доминирующий тип дохода, извлекаемого крупным бизнесом. Его можно определить, как ренту крупных собственников, вытекающую из их контроля над финансовыми потоками предприятий. Эту ренту можно измерить как свободный денежный поток минус различные формы процентных платежей, а также дивидендов, уплаченных акционерам, не обладающим контрольным пакетом. Как правило, механизм извлечения ренты предполагает использование подставных торговых фирм, зарегистрированных в офшорах. Собственники продают продукцию подконтрольных компаний этим посредникам, которые они же сами и основали, по цене ниже рыночной. Доходы от последующей перепродажи товаров уже по рыночным ценам в конце концов поступают на, как правило, офшорные личные счета собственников.
Источником ренты могут быть урезание заработной платы рабочих и окладов менеджеров, сокращение инвестиций, уход от уплаты налогов, расхищение фонда амортизации, присвоение кредитных ресурсов и т. д. В связи с тем, что все перечисленные источники представляют собой доходы, созданные трудом наёмных работников, автор данных строк трактует этот вид дохода как продукт эксплуатации, т. е. как конкретную форму прибавочной стоимости, отражающую периферийный характер российского капитализма. На последнем обстоятельстве следует остановиться особо.
Компрадорский характер отечественного крупного бизнеса, характерный для стран периферийного капитализма, ярко проявляется в его офшоризации. Как указывалось выше, «Россия — единственная страна, где 90 % крупного «российского» бизнеса и столько же флота с российскими судовладельцами зарегистрированы в офшорах, 80 % сделок по продаже российских ценных бумаг проводится через эти юрисдикции»[30]. Согласно исследованию американского консалтингового агентства «Бостон групп», богатые люди Северной Америки держат свои состояния в своих странах, тогда как элита периферии — за рубежом[31], т. е. прежде всего в США. Показателен систематический вывоз капитала за рубеж в виде низкорискованных сбережений. По данным Центрального банка России, чистый вывоз капитала из страны частным сектором составил в 1994–2013 гг. 580 млрд долларов (по данным платёжного баланса РФ)[32]. Только за первый квартал 2014 г. тот же показатель достиг 48,8 млрд долларов, а согласно оценке за второй квартал — 25,8 млрд долларов[33]. Таким образом, отток капитала составляет доминирующую черту российской экономики как в период кризисов, так и в период подъёмов. Вместе с тем происходит и ввоз капитала из-за рубежа. Так, в 2006 и 2007 гг. ввоз капитала превысил его вывоз на $43,7 и $87,8 млрд соответственно[34]. При этом важнейшие позиции среди иностранных инвесторов в российскую экономику устойчиво занимают страны-офшоры.
Российский внутренний рынок сокращается из-за роста социального неравенства в результате извлечения ренты. Падение инвестиций компаний происходит в результате вывода средств доминирующими группами. Этот процесс подрывает доходы мелких акционеров, рядовых управленцев и рабочих. В результате происходят бесчисленные внутрифирменные конфликты, хищения наёмных работников и рабочий протест. В ответ крупный бизнес наращивает вложения в инфраструктуру контроля, чтобы подавить брожение среди персонала. Всё это ограничивает накопление фондов для развития и подрывает инвестиции в расширение производственных мощностей и обновление производства. В итоге российский крупный бизнес приближается к «люмпен-буржуазии», как А. Гундер Франк назвал латиноамериканскую буржуазию за неспособность обеспечить модернизацию своих стран[35]. Из-за растущего неравенства и вытекающего из этого сокращения внутреннего рынка, прибыли корпораций, ожидаемые от инвестиций в производственные мощности, становятся низкими. В результате компании отвергают крупные проекты с длительными сроками самоокупаемости. Поскольку именно такие проекты обычно имеют особое значение для внедрения технического прогресса, долгосрочные перспективы отечественного бизнеса ухудшаются. Краткосрочность управления и склонность к извлечению ренты ещё более усиливаются с ростом вероятности враждебного поглощения. Такая вероятность повышается с увеличением потенциальной прибыльности бизнеса в результате его модернизации.
Таким образом, вывод средств с предприятий порождает всесторонний подрыв накопления капитала российским крупным бизнесом. Это оказывает значительное воздействие на процесс экономического роста, сближая его с моделью «насаждения отсталости».
Развитие экономики в решающей степени зависит от сложившейся структуры цен. Отрасли, в которых надбавка на удельные издержки выше, получают большую прибыль и, следовательно, располагают лучшими инвестиционными возможностями. Российская экономика представляет собой классический пример диспаритета цен. В ней складываются две неравные группы отраслей с ценами, растущими относительно быстрее и относительно медленнее, чем в среднем. Первая группа включает топливно-энергетический комплекс, цветную и чёрную металлургию, пищевую промышленность, транспорт и ряд отдельных предприятий других отраслей, тогда как вторая группа — все остальные. Компании привилегированного сектора располагают возможностью ограничить предложение своей продукции на внутреннем рынке, так как они могут экспортировать её. Эта власть над внутренним рынком реализуется в росте внутренних цен. Это приводит к неконтролируемому разбуханию издержек обрабатывающей промышленности и переливу капитала из этого сектора в добывающие производства. Ценовая структура российской экономики показывает причины того, что крупный капитал привилегированного сектора и отраслей — жертв диспаритета присваивают доходы, различные по величине и характеру. Надбавка на издержки в первом секторе растёт быстрее, потому что она включает большую часть, извлекаемую в виде ренты, чем надбавка компаний второго сектора. Эта разница в скорости роста цен отражает различия мощи и влияния разных групп крупного капитала. Через завышение цен на свою продукцию, капиталисты привилегированного сектора перераспределяют в свою пользу капитал из сектора жертв диспаритета.
Тот факт, что привилегированное положение в структуре цен занято капиталом экспортного сектора с низкой степенью обработки сырья, отражает полупериферийный статус отечественной экономики. Дело в том, что продукция обрабатывающей промышленности не допущена транснациональным капиталом на мировой рынок. А предприятия энергетики и металлургии снабжают своей продукцией корпорации центра, встраиваются в их глобальные производственные цепочки.
Богатый эмпирический материал свидетельствует об «ущербном» характере инвестиций российского крупного бизнеса.
Результаты некоторых опросов менеджмента предприятий свидетельствуют, что среди их участников доля предприятий, предпринимающих какие-либо инвестиции, колебалась в пределах примерно 45–80 %. Примечательно, что в апреле-мае 2013 г., т. е. через три года после выхода экономики из рецессии, почти 40 % обследованных предприятий не осуществляли никаких капиталовложений вообще[36]. Тенденция очевидна. Кроме того, в апреле-мае 2013 г. менеджеры менее 60 % предприятий были уверены, что их организации предпримут какие-либо инвестиционные проекты в ближайшие 1–2 года[37]. По некоторым оценкам, совокупное снижение спроса на машины и оборудование в период радикальных рыночных реформ привело к падению закупок и производства этих товаров в шесть раз[38].
