Петербургское правительство, со своей стороны, готово было снижать пошлины лишь постепенно, удерживая импорт, по словам современников, «в границах, требуемых состоянием отечественных фабрик» [464]. В целом этот подход был достаточно эффективен. Правительство защищало отечественных фабрикантов, но не давало им почивать на лаврах. Особенно это показательно в случае с ткацкой промышленностью, находившейся в острой конкуренции с англичанами. «Снижение прибылей хлопчатобумажных фабрикантов в связи с тарифом 1850 г. было призвано заставить их активизировать свою деятельность на восточных рынках», – отмечают советские исследователи [465].

Легко догадаться, что такой подход не мог вызвать большого восторга в Лондоне. Незадолго до Крымской войны Бруннов сообщал в Петербург, что Англия примирилась бы даже с завоеванием русскими Турции, «если бы она не боялась русского тарифа» [466].

На протяжении 30-х годов XIX века в английском обществе разворачивалась борьба, исход которой в значительной мере предопределил очередной поворот русской истории. Речь идет о противостоянии сторонников и противников «хлебных законов». Эти законы были введены в 1815 году, когда у власти в стране находилась партия тори, добросовестно отстаивавшая интересы землевладельцев. Стремясь защитить английское сельское хозяйство, парламент ввел высокие пошлины, ограничивавшие ввоз иностранного зерна в Соединенное Королевство. По существу, это был компромисс. «Хлебные законы» вовсе не были запретительными: без импортного продовольствия стремительно развивавшаяся английская экономика обойтись уже не могла. Но сложившийся уровень цен оставлял на рынке достаточное пространство и для импортеров, и для местных производителей.

Ситуация радикально меняется в 30-е годы XIX века. Страны континентальной Европы одна за другой вступают на путь промышленной революции. Английские товары сталкиваются с возрастающей конкуренцией. Промышленные кризисы бьют по производству. Предприниматели стремятся снизить свои издержки, а потребность в импортном продовольствии растет пропорционально развитию урбанизации.

Единственная возможность для британских промышленников снизить или хотя бы сдержать рост заработной платы, не провоцируя массового сопротивления рабочих, состояла в отмене протекционистских пошлин. В 1836-1837 годах во время промышленного кризиса пошлины были понижены, а в 1846 году отменены окончательно. За этим в 1849-1850 годах последовала отмена Навигационных актов. Отныне интересы промышленности для Британии были важнее торговой монополии. Капитализм вступал в новую эру.

Отмена «хлебных законов» и торжество «фритредерской системы» в Англии для России означали возможность резкого увеличения экспорта. Ожидания экономистов «фритредерской школы», пророчивших, что падение цен наступит немедленно вслед за отменой протекционистских тарифов, не оправдались. Сельское хозяйство зависит не только от рынка, но и от погоды. Неурожай 1847 года в Западной Европе был неслыханным счастьем для русского поместья. Разом поднялись и цены, и объем продаж. Двадцатилетний застой сменился бурным ростом. В закромах русских помещиков лежало изрядное количество зерна, которое они годами не могли реализовать. Теперь 10,5 млн. четвертей зерна были разом выброшены на мировой рынок. В конце 40-х и в начале 50-х годов XIX века доля зерна в российском экспорте увеличивается почти вдвое. Во время Крымской войны Маркс, ссылаясь на статистические данные, доказывал, что зависимость Британии от русского зерна сильно преувеличивалась. Однако его подводила неточность в документации: происхождение зерна фиксировалось в документах не по месту, где оно было выращено, а по стране, где его погрузили на корабль. Иными словами, русское зерно, погруженное для отправки в Англию в Кенигсберге или Амстердаме, меняло свою «национальность».

Если считать цены 20-х годов XIX века за 100%, то к началу 60-х на берлинской бирже зерна рост цены на пшеницу составил 74%, а на рожь до 90%. В 1838 году вывезли из России 20 млн. пудов пшеницы, в 1851 – 22 млн. пудов, а в 1853 – уже 64,5 млн. пудов [467]. Мировой спрос на зерно был столь велик, что за границу легко сбывалась и рожь, которая в России считалась «мужицким хлебом» и выращивалась крестьянами для собственного потребления и местного рынка. С развитием экспорта росли хлебные цены и внутри России. «Золотой дождь», обрушившийся на страну, открывал новые возможности для развития промышленности. Уже в предыдущие десятилетия в Россию начался ввоз промышленного оборудования. Теперь импорт машин приобретает массовый характер. Причем везут не только из Британии, но также из Франции и Бельгии. Налицо все признаки начинающегося промышленного переворота. Происходит замещение импорта. Вместо того чтобы ввозить готовые изделия, начинают покупать оборудование и налаживать производство на месте.

Но одновременно резко возросла и конкуренция на мировом рынке. Официальный журнал Министерства внутренних дел констатировал в 1854 году, что «соперничество для русских портов, и в особенности для южных, неимоверно усилилось» [468].

Международное разделение труда в очередной раз менялось. Промышленная революция начала затрагивать сельское хозяйство. Возникает возможность дешево производить в «центре» продукцию, которую раньше выгоднее было получать с «периферии». Список государств, экспортировавших зерно, начал быстро расти. Экспортировали зерно Придунайские княжества, Египет, Соединенные Штаты, затем на рынок вышли Канада и Аргентина. «Место России на европейском хлебном рынке оспаривалось целым рядом буржуазных стран – европейских и неевропейских, – пишет Покровский, – и соперничество с ними вело неизбежно к тому же выводу: необходимости перехода к буржуазным отношениям в самой России» [469].

Крымская война была своеобразной попыткой Российской империи изменить свое место в миросистеме. Николай I пытался сделать с помощью внешнеполитической экспансии и вооруженных завоеваний то, чего декабристы пытались достичь с помощью политических и социальных реформ. Другое дело, что происходило это на фоне внутренней реакции, что заведомо обрекало страну на неудачу.

Для консервативного режима всегда типично стремление решить внутренние проблемы за счет действий, направленных вовне. К тому же петербургское правительство чувствовало себя в вопросах международной политики весьма уверенно. После 1812 года Россия неоспоримо считалась важнейшей военной державой Европы, а правящие круги Запада, заинтересованные в использовании «русского жандарма» против революционного движения на континенте, всячески эти амбиции царя поддерживали. Правительство Николая I не желало войны с Англией и Францией, но когда выяснилось, что его планы раздела Турции наталкиваются на твердое сопротивление этих стран, в Петербурге решили, что военной силы вполне достаточно, чтобы справиться и с этой проблемой.

Задним числом поражение России в Крымской войне казалось чем-то само собой разумеющимся: две самые передовые страны Европы неизбежно должны были победить отсталую империю. Однако правительство Николая I рассуждало иначе. Оно готовилось к войне с 30-х годов XIX века. Увеличивался военный флот, реконструировались крепости.

В 1812-1815 годах Россия смогла победить Францию, которая была несравненно более развитой страной. Почему невозможно будет выиграть и столкновение с Англией? Не случайно в переписке со своими противниками Николай I постоянно напоминал про 1812 год. К тому же на суше ожидалось столкновение лишь с турками, от которых особых неприятностей не ожидали.