Румынский философ Василе Эрну (Vasile Ernu) беседует с автором книги «Общепит» Ириной Глущенко.

Дорогая Ирина, давай для начала расскажем тем, кто ещё не читал твою книгу, о чём она. В какой мере предмет этой книги может интересовать нас, вышедших из коммунизма ещё 20 лет назад?

Проще всего сказать, что книга именно о том, о чём написано на обложке: об общепите, Микояне и советской кухне. Но мне кажется, что разговор об этом — лишь один из инструментов, с помощью которого мы можем попытаться понять советскую эпоху в целом. Я очень люблю цитату из Ильфа и Петрова о «большом мире» и «маленьком мире». Вот пища, еда — это тот самый «маленький мир», та самая повседневная, бытовая жизнь, которая пытается отгородиться от исторических катаклизмов. И можно начать разбираться что там, в этом «маленьком мире», происходит. Но неожиданно получается, что исследования «маленького мира» позволяют что-то понять и в «большом».

Вопрос о том, была ли в СССР колбаса, сродни вопросу, а был ли создан советский человек? Более того, чем больше я изучаю советскую повседневность, тем больше понимаю, что наблюдения за чёрточками «маленького мира» приводят к таким основополагающим вопросам: «Почему в России произошла революция?», «Нужна ли была индустриализация?»

Вот так, не больше и не меньше.

Как тебе пришла идея написать такого рода книгу?

Это забавная история. Я вообще не собиралась писать никакую книгу. Просто в один прекрасный день 2002 года я ехала в метро и рассматривала висевшую там рекламу Микояновского комбината: изображения колбас, Кремля и надпись: «Микоян — официальный поставщик Кремля с 1933 года». Имелся в виду не Микоян-человек, а «Микоян» — комбинат, который был построен в 1933 году по указанию Наркома пищевой промышленности Анастаса Микояна и долгое время назывался «микояновским». Меня удивила эта отсылка к 1933 году — то была откровенная апелляция к сталинскому времени как к символу стабильности и благополучия. И заявление о преемственности «Кремля» нынешнего к «Кремлю» сталинскому. А кто сидел в Кремле в 1933 году? Только что закончилась коллективизация, меньше чем через год будет убит Киров и начнётся большой террор.

Обо всём этом я написала статью в газете «The Moscow Times», после чего забыла и о Микояне, и о колбасе. Через год мне написали из Техаса составители Кулинарного словаря, сказали, что прочитали мою публикацию, очень заинтересовались фигурой Анастаса Микояна, и попросили меня написать о нём. Я, конечно, согласилась, но поняла, что очень мало знаю о Микояне. Я стала читать книги в библиотеке, познакомилась с его детьми и внуком, затем начала работать в архивах. Потом я пошла на Микояновский комбинат, читала заводскую многотиражку… Статья о наркоме была давно написана, но тут я обнаружила, что материалов у меня набралось на целую книгу. Так я её и написала.

Из книги я понял, что Микоян сыграл важную роль в возникновении пищевой индустрии. В чём именно была роль?

Он её создал. Ведь прежде никакой пищевой индустрии в России не было, как не было и многих других отраслей. Создание пищевой промышленности было частью общего процесса индустриализации, который, в свою очередь, стал главной задачей советского государства, несмотря на идеологическую риторику о строительстве социализма и коммунизма. Очень многие люди в СССР считали, что строй, при котором они живут, социалистический. Хотя непонятно, почему строительство заводов равнозначно построению социализма. Ведь социализм — это всё-таки общественные отношения.

Историк Александр Шубин, например, называет советскую систему «централизованным индустриальным обществом с элементами социального государства». Советская кухня отражала эти аспекты общественного устройства: стандартизацию, декларируемое равенство и управление из единого центра.

Один из главных моментов в истории Микояна и возникновении советской пищевой промышленности связан с его поездкой в США. Читая разных авторов от Вальтера Беньямина до Ильфа и Петрова (особенно их путевые заметки «Одноэтажная Америка»), я давно чувствовал это огромное сходство между этими двумя строями. В какой мере американская пищевая промышленность повлияла на советскую?

Повлияла. Именно в том смысле, что американскую индустриализацию брали за образец. Мы же всегда соревновались именно с Америкой, а не с Индией, к примеру, что было бы трезвее. И потом Америка в те годы рассматривалась весьма позитивно. Но надо учитывать, что „чудеса американской техники, перенесённые на советскую почву”, по выражению Микояна, давали удивительные, ни на что не похожие плоды! ТАК, как в Америке, всё равно не получалось, но получалось что-то своё, уникальное.

Микояна, например, просто потрясли американские гамбургеры. Он вдруг увидел в них именно то, что нужно советскому человеку, пришедшему в парк, на стадион, — горячая котлета, помещённая в булочку. Вкусно, доступно и питательно. Он даже закупил образцы оборудования, но внедрить в производство гамбургеры в Советском Союзе помешала война. Однако идея готовых котлет, видимо, прочно засела в голове у Анастаса Ивановича, и массовое производство стандартных котлет было-таки налажено. Это были, конечно, не гамбургеры, а те знаменитые котлеты по шесть копеек, которые весь народ знает как «микояновские». Так что наши котлеты — это гамбургеры, недоразвившиеся до полноценных!

Очень интересно, что Микоян и Ильф и Петров съездили в Америку примерно одновременно. Микоян очарован тем, что увидел в области питания, и видит в американской пищевой индустрии огромный потенциал для создания пищевой промышленности, способной послужить молодому советскому государству, тогда как Ильф и Петров очень критичны и им не нравится ровно ничего из увиденного в продовольственной области. Почему так разнятся их подходы?

У них разные задачи и разное видение проблемы. Ильф и Петров — эстеты, гурманы. Им бы посидеть в парижском ресторане, разрезать роскошное мясо на маленькие кусочки и запивать его красным вином. А Микояну надо „накормить работающего человека”. Чувствуешь разницу? Тут и темп другой, и принципы совершенно другие. Ильфу и Петрову не нравятся замороженные продукты, не нравятся „безвкусные”, но красивые блюда в столовых самообслуживания. А для Микояна — это спасение. Ведь не забывай, что в стране радикально меняется весь образ жизни. Миллионы крестьян становятся рабочими. Люди, которые раньше кормили себя сами, превращаются в потребителей, которых надо обеспечивать продовольствием. Все вопросы надо было решать очень быстро и в беспрецедентных масштабах.

Возьмём ту же мифологическую колбасу. Её массовое производство как раз было результатом индустриализации. Раньше в народном потреблении такого продукта не было. Проблема нехватки колбасы позднее возникла от того, что этот продукт всячески пропагандировали, приучили страну к массовому потреблению колбасы, в итоге, её стало не хватать.

Одна из главных тем книги — определение того, что называется «советской кухней». Можем ли мы говорить о «советской кухне»? Действительно ли она существовала? Это очень важный вопрос, ведь если этот проект существовал и был внедрён в практику, то, анализируя этот «проект», можно ли увидеть, что же произошло с «новым человеком» и «советским проектом»?

Существовала в той мере, в какой существовали и Советский Союз и советский человек. Больше того, я бы сказала, что существование советской кухни в чём-то более реально и осязаемо, чем подлинность двух первых явлений. Советская кухня пережила контекст, её породивший. Я рассматриваю советскую кухню не только с точки зрения рецептуры, не как совокупность тех или иных продуктов и блюд, а с точки зрения так называемых «бытовых практик», как любят говорить культурологи. И вот тут мы имеем совершенно уникальное явление. Возьмём мой любимый бутерброд. Слово немецкое, а в Германии его не понимают. В советский период возникла целая культура приготовления и поглощения бутербродов. Толстый кусок белого хлеба, который сначала густо мажут маслом, а потом кладут на него толстый кусок колбасы или сыра, существует только в советской культуре. Я помню, как в Нью-Йорке мне страшно захотелось съесть бутерброд с сыром. Мой американский друг схватился за голову. «Французская кухня? — сказал он. — Это очень дорого».