Ну что, обокрал тебя этот хрен?
Да нет... идеи носятся в воздухе... А может, и прочел... в сети-то все лежит... теперь не докажешь...
Бля, обидно. Гонорар, наверно, пропивает теперь, сука.
Да мне за рассказ обидно. Всю идею похерил. Персонажей дебилами сделал. А главного героя еще и каким-то любителем веществ.
Сука.
Ну а с другой стороны -- может, когда-то прочел, забыл, а потом вспомнил и подумал, что сам выдумал. Ну и под себя все переделал. Бывает же...
Бывает. Может, и вообще не читал, конечно. Хотя я скорее поверю в то, что он просто падла.
И издали же! Мне всегда говорили, что я пишу не формат. А этот взял -- и издался.
А я еще загуглила: ему за эту книжку премию какую-то дали.
За искрометный юмор, видимо.
Да ты не расстраивайся.
Черт, как будто я писала сценарий, где в главной роли видела ДиКаприо, а потом кто-то взял и снял фильм, сунув туда Безрукова.
Да забей. Ты пиши, главное.
Да я пишу.
Не пропадай.
Не пропаду.
Я твои рассказы читаю. Даже прослезилась один раз.
Не утешай. Я пошла нажираться.
Ну, нажраться никогда не лишне. Но я, меж ду прочим, не плакала даже над "Хатико" .
Писать -- пишу. Творчество не дает ни славы, ни денег, но не дает и сдохнуть.
Друзья. Спасибо, что вы есть.
Дай бог вам здоровья, денег да всяческих удовольствий. А если не даст -- пусть хоть пожалеет. Не Бог, так хоть кто-то.
Ездила я как-то в поездочку одну, матушка меня втравила -- паломничество, святой источник, надо окунуться, ну я и поехала, что делать -- автобус, жарища, пылища, но для матери родной сердца успокоения чего не сделаешь.
Народ собрался -- в основном бабки, такие все набожные, как будто не при Сталине родились и не при Хрущеве в школу ходили. Сдается мне, что такие бабки вообще молодыми не были, они, как грибы, в лесу растут, прямо в платках. Ну вот, бабки всю дорогу пели всякие стихи духовные, типа:
Господи помилуй,
Господи прости,
Помоги мне, Боже,
Крест мой донести.
Я думала про себя, думала:
Если не поможешь,
То тогда я крест
Брошу на дороге--
Кто-то запнется, ногу сломает,
Я не виновата, что не в рифму.
Помимо бабок с нами ехало и немного молодежи -- какие-то благообразные девушки с кроткими лицами, многодетное семейство и еще одна женщина лет сорока, вся в черном. Женщина была родом с Украины, приехала к нам, потому что вышла замуж, а тут недавно муж ее умер, она осталась вдовой, вот кто-то и надоумил ее съездить в эту поездку, к святыням. Женщина была очень веселая, много шутила, смеялась, помогала старушкам садиться в автобус, улыбалась детям, в общем, мне она сразу понравилась.
Когда мы приехали к источнику, обнаружилось, что не одни мы такие умные -- очередь была километровая. Я изнывала на жаре, стоя между двух бабок и мечтая лишь об одном -- чтоб побыстрее все-таки окунуться и свалить отсюда подальше. Узел платка впивался в подбородок, ноги гудели, болела спина.
И тут заметила любопытную парочку, двигавшуюся параллельно очереди. Высокий мужчина и... маленький медвежонок, которого мужчина вел за собой на веревке. Мужчина предлагал народу сфотографироваться с медвежонком. Разумеется, останавливался он напротив молодых девушек и семейный пар с детьми, кто-то даже соглашался, многие гладили медвежонка.
-- Ой, вэдмэдык!
Женщина в черном присела рядом с медвежонком.
-- Малэнький!
Дальше произошло странное. Она просто взяла медвежонка в руки. Как будто это был не зверь, а маленький ребенок. Взяла на руки, как младенца.
-- Вин мэду хоче! Бидна дытына! -- И она стала укачивать его на руках, как ребенка. -- Спы, малэнький! Втомывся, бидный!
И медвежонок совершенно спокойно лежал на ее руках, и она качала его, что-то совсем тихонечко напевая себе под нос, неразборчиво, видимо, на украинском, и все остальные столпились вокруг нее и молча смотрели, пока мужик, приведший медвежонка, не протянул к ней руки, требуя своего зверя обратно. Она его отдала, и мне показалось, медвежонку совсем не хотелось уходить от нее, но мужик понес его дальше уже на руках, как будто боялся уже опустить на землю, словно сейчас так было уже неправильно: ведь детей мы не таскаем за собой на веревке.
И очередь снова выровнялась, все перешептывались, обсуждая увиденное, а я думала, что, может, ничего страннее не увижу в этой жизни, под жарким солнцем женщина в черном баюкает, словно младенца, медведя, напевая ему что-то на неизвестном мне языке.
И теперь, когда мне говорят, что человеку не нужна жалость, я думаю: да идите вы куда подальше, дебилы, медведю, зверю из леса, и то нужна была всего капля жалости, не то что человеку, а ведь он, честно говоря, тоже в глубине души медведь, которому всего-то надо -- сладенького да заснуть у чьего-то теплого бока, когда вокруг наступает зима и какие-то серые фигуры, выстроившись в очередь, идут стройными рядами куда-то на поиски живой воды.
Я просто хочу, чтобы меня любили. А все остальное -- оставьте себе. Даже меда можно не давать.
Работа работалась. День за днем. Шаг за шагом. В дурном или в хорошем настроении -- я работала. Хорошо или плохо -- но работала. Конечно, можно было и лучше, но не всегда получалось. Мне нравилось работать с книгами. Милые ребятишки эти тексты. А я им -- как бабушка. Они прибегают, а я:
-- И где это ты так выпачкалась? Носом мороженое ела? Стой, погоди, егоза! -- достаю из сумки носовой платочек, плюю на уголок. -- Так-так... Стой, не вертись! И давай колготки подтянем, а то пузыри на коленках... Вот, совсем другое дело! Тут у нас тавтология -- подберем синоним, а вот это несогласованное предложение разделим на две части... И вот какой у нас красавчик получился, любо-дорого смотреть!..
Но иногда возникали ситуации, когда в текст я входила, как в темную чащу или тонула в болоте... а иногда -- просто ныряла в сортир...
-- Шеф, мне кажется... Это неправильно... Здесь три страницы вот этих вот его фантазий...
-- Каких?
-- Извращенческих. И какое они отношение имеют к его открытиям?
-- Люда, это биографические очерки. Там и про семейную жизнь написано.
-- Какая же это семейная жизнь, когда он девятилетнюю девочку, скотина поганая...
-- Люда, Люда...
-- Что, что, Люда? Не могу, простите!
-- Из песни слова не выкинешь.
-- Ну давайте хотя бы напишем как-то по-другому... Без вот этого смакования...
-- Люд, бл... вы же умная женщина... поймите: автор -- уважаемый человек, он сам никого не насиловал, а написано... ну написано... Люд, ну мы взрослые люди, не стоит впадать в истерику по такому поводу...
-- Я не впадаю. Ладно. Я предупредила.
-- Люд, деньги, может, будут через пару недель. Грант на книжку от Министерства печати. Пока продержитесь-то?
-- Да, конечно.
Нажимаю "отбой". Руки как-то подрагивают. И чего я разошлась, ну правда? Я же взрослая. Не маленькая девочка. Но рыдаю, как маленькая. Хотя нет, так я никогда не рыдала в детстве. Как будто внутри бешено вверх-вниз, вверх-вниз ходит лифт, и нет сердцу опоры... За что мне это? Опять и опять? За что? Не надо напоминать. Не надо. Не надо, пожалуйста...
В такие моменты меня выручало спиртное и музыка. Можно положить на грудь кошку, налить в кружку коньяку, врубить "My immortal" и лежать без движения, глотая ушами слезы. Можно оплакивать свою жизнь тысячу, тысячу и тысячу раз.
Можно тысячу и тысячу раз задаться вопросом: в определенный ли момент обрывается струна, разбивается стекло, etc. или просто радость сочится сквозь не заделанную герметиком щель внутри, как течет наш бачок в туалете, из-за чего всегда на полу лужа... и так же у меня внутри... То есть нет, у меня внутри -- огромный океан, над которым огромное небо, и солнце, и птица, парящая над водами. И крылья ее устали, но нет ни конца ни краю этой воде, этой тоске.
