Славик чуть-чуть дал слабину и, поддавшись минутному отчаянию, таки пустил горькую слезу. Вы должны его простить за это, дорогой читатель, ведь надо понять мальчика в этот момент. Во-первых, отъезд Славы, его самого главного и дорогого друга на всём белом свете, был тяжелым ударом. Никто так не понимал его, как она. Порой они даже сами удивлялись, что не сказав друг друга ни слова, знают что каждый думает сейчас. Это одиночество отзывалось порывами холодного ветра в его ранимом сердце.
Во-вторых, все эти поиски родителей, конечно же, могли явиться простой мальчишечьей выдумкой, разыгравшейся фантазией брошенного ребенка. И его Мама, как говорили злые языки в интернате, вполне могла оказаться рядовой безответственной женщиной, оставившей на произвол судьбы своего нелюбимого сыночка. Об этом было страшнее всего думать. И, в-третьих, этот закат, который делал сердце мягким и сентиментальным, на миг пошатнул Славикину нерушимую волю дотянуться до своей мечты.
В таком настроении он вернулся в стены интерната и пошел в столовую, где часть воспитанников уже поужинала и отправилась в общий кинозал смотреть познавательные передачи про Гиперборею и Атлантиду, волшебные свойства воды и про мир диких животных.
Славик взял тарелку с предложенным ужином и стал искать свободное место. За одним столом, где уже кто-то покушал, стоял один единственный стул, точнее какая-то табуретка. Славик решил сесть там, желая избежать нежелательного соседства, так как настроения болтать у него не было. Не успев притронуться к еде, мальчик услышал сзади шаги и почувствовал недоброжелательный толчок в плечо. Повернувшись, увидел Бориса, шестнадцатилетнего бугая из препоследнего курса. У них и раньше случались стычки, точнее, это Борис не мог пройти равнодушным мимо Славика и всегда отпускал какие-то неприятные словечки или цыканье в его адрес, всегда получая в ответ Славикины грозные взгляды. Но до прямого столкновения никогда не доходило.
- Вообще-то я тут сидел, - недружелюбным басом прогундосил парень.
- Тогда где твоя тарелка? - спросил Славик.
- А это не твое дело, - парировал бугай, угрожающе приближаясь.
Вообще-то Славику ничего не стоило пересесть, но тут было вот какое дело: во-первых, завидев эту табуретку, мальчику пришло в голову, что она идеально подходит для просчета его сажени и пядей. Но об этом потом.
Во-вторых, этот бугай давно нарывался на неприятности, и если сейчас смолчать или уступить, мальчишачьи законы джунглей позволят этому грубияну и дальше вести себя бесцеремонно и нагло к другим ребятам. Что нельзя было прощать, кто-то должен был восстановить справедливость.
И, в-третьих, у Славика было очень плохое настроение, и небольшая разрядка ему сейчас не помешала бы.
Будущий Повелитель Вселенной встал со стула и быстро сделал шаг в сторону, в этот момент табуретка с грохотом повалилась в сторону, так как Борис толкнул ее ногой, рассчитывая сбить парнишку на пол. И хотя это не удалось, все равно громко рассмеялся своей неудавшейся шутке. Этим инцидент и закончился бы, вся компания во главе старшеклассником Борисом уже намеревалась ретироваться в кинозал, но тут Славик сказал:
- Раз поел, убери за собой.
Борис ошалело воротнул головой в сторону раздражителя его спокойствия и наткнулся на спокойный взгляд плюгавого отличника.
- Ты это сейчас со мною разговаривал? - не веря собственным ушам, сказал он.
Славик ухмыльнулся, глупый все-таки разговор получался, "Ты мне сказал?", "Да кто ты такой!", "Да не твое дело!", прям как в голливудских дурацких фильмах про всяких там ковбоев.
- Ну, тебе... - не останавливался тем не менее пацан, зная, что все эти бугаи только до поры до времени смелые.
Как вдруг из неоткуда прямо посередине начинающегося тайфуна возникла фигура трудовика Александра Ивановича, который будто только и ждал этого момента, чтобы схватить ребят за руки и, пока те не очухались, отвести их в свой набитый молотками и стамесками кабинет, не забыв зачем-то прихватить и табуретку.
Александр Иванович, в прошлом сам детдомовский ребенок, на инстинктивном уровне чувствовал очаги зарождения пожара, и давно следил за Надеждиным Борисом, который вошел в пору, где все вокруг вызывает сильнейший интерес и хочется все видимое проверить на зуб и мускул. Поэтому издалека завидев нехороший румянец на подопечном, успел распознать назревающий скандал. К Славику вопросов у трудовика не было, кроме одного момента, Александр Иванович не понимал мальчишку, точнее не мог его раскусить. "Экзотический фрукт. Слишком большая фантазия. Слишком много мозгов и мыслей. Одним словом, самородок. Простыми руками такого не возьмешь". Но Вселенский учился на одни пятерки и вообще слыл примерным и образованным, поэтому не представлял угрозы для всеобщего спокойствия. А тут такое!
- Ребята, - дружелюбно начал Александр Иванович, прекрасно зная свою работу и хорошо представляя план действий. За тридцать пять лет стажа было проведено немало таких разговоров. - Мужики есть мужики, пусть даже, если они еще мальчишки, - рассадил он их по разные стороны от себя, а сам, как арбитр уселся посередине. Злополучный табурет поставили рядом. - Давайте так: у каждого есть своя гордость и свое пространство, это понятно. Теперь разделим наш интернат на зоны влияния. И всем будет хорошо. Ты, Славик, как меньший, думаю, готов уступить и не заходить туда, где Борису неприятно тебя видеть. Ну а ты, Борис, - понизил голос трудовик, - давай тоже утихомирься и на младших просто так не наезжай. Мы все-таки не маменькины сыночки и выросли не в райских кущах, а живем в большой и сложной семье общежития, где надо понимать, есть законы и правила. Ибо в исправительных учреждениях для малолетних с вами так разговаривать не станут. А начнется серьезная взрослая жизнь, и тогда запоешь совсем... - не закончил свою речь трудовик, так как Вселенский поднялся и сказал:
- Давайте лучше я объясню, Александр Иванович. - Борис и трудовик слегка обалдели от такого поворота и, напрягшись, стали вслушиваться, что хотел донести до них наглый мальчишка. - Просто Борис думал, что я не в серьез воспринимаю его словечки и издёвки, и ошибался. Я понимал, что наши силы не равны, и скорее всего из схватки, вышел бы без зуба, с большими синяками, может быть, даже с переломами. Но от этого я не сломался бы и не отступил, а только сильнее разозлился. И вот тогда, когда Борис меньше всего ожидал бы удара от меня, например, ночью, выкрал бы у Бабы Любы крысиный яд, что она против мышей использует в кладовках, а тот, как известно, обладает обезболивающим эффектом. Я документальный фильм про Великую Отечественную Войну смотрел, там рассказывали, как солдаты Советской Армии против фашистов воевали и не хватало медикаментов в госпиталях, и использовали все, что под рукой было ... Так вот. Однажды ночью я бы обязательно застал Борю врасплох, насыпал бы ему крысиного яда в уши и отрезал их. Представьте себе: наступает утро, все идут завтракать, а Боря не слышит. Просыпается, а его уши рядом красивенько лежат, - трудовик сглотнул неприятно-похолодевшую во рту слюну, про себя с отчаянием отметив, что со Славиком глаз его наметанный дал маху - непростой был мальчишка, этот Вселенский. "Взять под особый контроль", - красной пастой нарисовалась фраза в сознании Александра Ивановича. "Яд ликвидировать", - последовал следующий приказ.
На Борю же было страшно смотреть. Несмотря на возраст, рост и вес, в душе старшеклассник тоже был весьма впечатлителен и мечтателен, как Славик. А может, все детдомовские являлись такими... И поэтому картина с отрезанными ушами, аккуратно уложенными на его подушке, увиделась им так ярко, что табун мурашек пробежался по спине, оставляя мокрые соленые следы...
- Я понимаю, это происшествие полностью перечеркнуло бы мою золотую медаль и планы на университет. Но что взять с одиннадцатилетнего пацана, в прошлом отличника? - задумчиво поднял вверх свои глаза Славик, уставившись в некрасивый неровный потолок мастерской трудовика. - Ну, дурка, всякие там экспертизы и специнтернат. Потом может быть, за хорошее поведение отпустили б. А вот тебя, Боря, ожидал бы дом инвалидов и вязания носков до конца жизни, - и Славик очень серьезно взглянул в глаза оппоненту. По коже Бориса не то, что мурашки, стада носорогов пробежали за этот взгляд, который полыхнул то фиолетовым, то алым, зеленым, оранжевым, переходившим в ослепительно-белый... Стальной взгляд! Или показалось?
